Об охотниках XIX века

Очерки ружейной охоты и охотничьих промыслов под Вяткой. Природа и охота, 1879, январь

Рисунок из архива редакции

Велика и обширна Вятская губерния, и велико до сих пор в ней раздолье и птице, и зверю. Обширные леса и бедная почва заставляют многих крестьян видеть в охотничьем промысле важное подспорье для жизни. Хлеб во многих местностях не родится, ремесла нет, с отхожих промыслов корысть неве­лика, а зверя и птицы в лесу много – поневоле придется взяться за ружье и идти лесовать.

Я думаю, небезынтересно проникнуть к этим людям и побродить с ними по темным лесам, поглядеть, с кем они имеют дело, с каким зверем, с какой птицей и как добывают их.

Образованные охотники, в особенности столичные спортсмены, под видом ружейной охоты подразумевают почти исключительно охоту по перу с легавой собакой. Я понимаю охоту иначе, в смысле более обширном, и в своих очерках постараюсь не ограничиться одними бекасами да дупелями, но дам в них место и для других видов охот как на птицу, так и на зверя, с подлайкой, гончими, облавой и т.д.

Но раз заговорив о спортсменах, не могу не сделать некоего отступления, благо пришлось к слову.

Охотники, именуя себя гордо титулом настоящих, имеют обыкновение с нескрываемым презрением относиться к промышленникам, хотя очень часто и загребают жар их руками: промышленник сводит их на места, промышленник устроит им на ночевку шалашик, бредет бичевою в их лодке, натаскивает их собаку, находит берлогу, обкладывает зверя, отыскивает выводки и даже снимает с их господских ножек длиннейшие сапоги. Охотники эти приравнивают себя к художникам (помнится, даже в печати высказывалось такое мнение), а промыш­ленника – к ремесленнику, у которого нет никакой любви к своему занятию (полно, у каждого ли?), для которого оно составляет только сподручное средство зашибить копейку.

Очень может быть, что такое мнение справедливо относительно тех промышленников-подхалюз, которые увиваются около столичных охотников. Может быть, для них охота действительно не имеет никакого значения сама по себе, а только составляет средство прислужиться к тароватому барину, чтоб выманить у него лишнюю копейку или стакан водки. Он с такою же охо­тою будет разыскивать выводки, как и слетает за пять верст в кабак за водкой. Для него ничего не стоит хладнокровно, сложа руки на ружье, смотреть, как приезжий барин будет бить да бить разысканную им дичь.

Другое дело – промышленник здешний, настоящий лесник, как его здесь называют. Он своего промысла, своего лесованья не променяет ни на какое более выгодное и легкое занятие. А надо сказать по правде, что настоящее лесованье гораздо тяжелее всякой другой работы и притом не мешает крестьянским трудам, потому, что производится глубокой осенью и зимою, когда полевые работы совсем покончены. «Да разве ваши промышленники не бьют летом уток?» – спросят читатели. Бьют, по окончании дневных работ или по праздникам, исключая городских и близких к городу промышленников, и бьют не на продажу, потому что в город везти далеко, а близ­ких покупателей нет (губерния не помещичья), следовательно, стреляют для своего обиходу, чтоб сдобрить кашу, особливо на сенокосе.

Впрочем, пресловутая цивилизация коснулась в последнее время и наших промышленников. Около городов нарождается новый тип охотников-промышленников, которых уже нельзя назвать лесниками. Это охотники по пернатой дичи, преимуще­ственно по утке и тетереву, да еще по зайцу. Я многих знаю таких и из крестьян, и из других сословий, для которых охота составляет почти единственную профессию, но и к ним не могу отнестись с спортсменским высокомерием. Меня всегда подкупает их чрезвычайная любовь к дому, необы­чайная выносливость и готовность переносить неимоверные труды, неразлучные с подобным занятием в наших местах, где дичь ценится на гроши, да и то по величине, а не по качеству.
Да, они бьют па продажу, но кто, сам лелея в душе охот­ничью страсть, не отнесется к ним с некоторым уважением?

Вот, например, Алешка, по прозванию Черемисская Лопатка. Он охотится с детства. Взятый в военную службу, он отслужил свой срок в денщиках у наших лучших охотников из офицеров. Теперь живет сам-друг с возлюбленной также одною охотой. Покончатся тетеревиные тока и весенняя охота на дупелей и на селезней, посветлеет река, возвращаясь в свое летнее ложе – Алешка вырывает землянку в крутом берегу р. Вятки, обыкновенно около Загарскаго перевоза, и начинает удить. Да и как удить! По пуду, по полтора в сутки! Кружатся около него тучи мошек, лезут в нос, уши, глаза, жужжат и жалят ко­мары, одолевает несносный паут, а Алешка и глазом не ведет, все помахивает удочкой.

– Клюет ли у тебя? – спросишь его, напрасно переменив де­сятка два мест.
– Клюет, ничего, на ушицу будет, пожалуйте, – радушно ответит он.

И присядешь к нему. Сидишь, сидишь, а уху все-таки прихо­дится варить из его добычи, а не из своей.
Начнет появляться молодая дичь – Алешка опять за ружье. А вот и осень. Теплого платья завести ему не на что, нашего брата и в шубе пробирает цыганский пот, а он посиживает себе на чучелах, да пощелкивает тетеревей.

– Алешка, да брось ты эту каторгу, – говорили ему уже не раз. Мы тебе и место такое найдем, что иногда будет можно и поохотиться.
– Покорно благодарю, – ответит Алешка со своим черемисским акцентом, – не надо мне места, помру без охоты.
Что вы будете делать с ним? Неужели не сознаетесь, что охотничьей страсти Черемисская Лопатка имеет никак не менее, а пожалуй, еще и больше, чем многие из нас, многогрешных.

Недавно от нас уехал некто К., которого знают все здешние охотники. Страсть у него к охоте была с детства огром­ная. Из-за нее бросил он высшее учебное заведение в Москве, где должен был преуспевать в науках и благонравии, на утешение родителям и воспитателям, и возвратился домой. Отцовских средств ему не полагалось, благоприобретенных хватило лишь на покупку хорошего ружья, и К. поступил простым объездчиком в Яранский уезд, в одну из дач, особенно славя­щихся своей охотой. Карьера незавидная, и родителям, надо ска­зать, утешение невеликое, но К. признавался, что это время было для него счастливейшим, и он всласть пощелкал там медведей и оленей. Затем К. вернулся в Вятку, поступил было на службу, занял было место хорошее, но не выдержал и снова принялся за охоту-промысел. При цене 15–20 коп. за пару бекасов и дупелей он ухитрялся зарабатывать в месяц рублей по 50 и более, и был первым нашим охотником. Еще свежа о нем память, а он уже стал в народных рассказах каким-то легендарным, полумифическим лицом. Стрельба его была поистине изу­мительна; собака, сама по себе крайне незавидная, выхожена на славу; места знал как свои пять пальцев, а ноги имел железные. И не скоро изведутся у нас личности, которых приравнивают «к пролетариям, семинаристам, кощеям и фатам».

Об охотниках XIX века

Очерки ружейной охоты и охотничьих промыслов под Вяткой. Природа и охота, 1879, январь

Велика и обширна Вятская губерния, и велико до сих пор в ней раздолье и птице, и зверю. Обширные леса и бедная почва заставляют многих крестьян видеть в охотничьем промысле важное подспорье для жизни. Хлеб во многих местностях не родится, ремесла нет, с отхожих промыслов корысть неве­лика, а зверя и птицы в лесу много – поневоле придется взяться за ружье и идти лесовать.

Я думаю, небезынтересно проникнуть к этим людям и побродить с ними по темным лесам, поглядеть, с кем они имеют дело, с каким зверем, с какой птицей и как добывают их.

Образованные охотники, в особенности столичные спортсмены, под видом ружейной охоты подразумевают почти исключительно охоту по перу с легавой собакой. Я понимаю охоту иначе, в смысле более обширном, и в своих очерках постараюсь не ограничиться одними бекасами да дупелями, но дам в них место и для других видов охот как на птицу, так и на зверя, с подлайкой, гончими, облавой и т.д.

Но раз заговорив о спортсменах, не могу не сделать некоего отступления, благо пришлось к слову.

Охотники, именуя себя гордо титулом настоящих, имеют обыкновение с нескрываемым презрением относиться к промышленникам, хотя очень часто и загребают жар их руками: промышленник сводит их на места, промышленник устроит им на ночевку шалашик, бредет бичевою в их лодке, натаскивает их собаку, находит берлогу, обкладывает зверя, отыскивает выводки и даже снимает с их господских ножек длиннейшие сапоги. Охотники эти приравнивают себя к художникам (помнится, даже в печати высказывалось такое мнение), а промыш­ленника – к ремесленнику, у которого нет никакой любви к своему занятию (полно, у каждого ли?), для которого оно составляет только сподручное средство зашибить копейку.

Очень может быть, что такое мнение справедливо относительно тех промышленников-подхалюз, которые увиваются около столичных охотников. Может быть, для них охота действительно не имеет никакого значения сама по себе, а только составляет средство прислужиться к тароватому барину, чтоб выманить у него лишнюю копейку или стакан водки. Он с такою же охо­тою будет разыскивать выводки, как и слетает за пять верст в кабак за водкой. Для него ничего не стоит хладнокровно, сложа руки на ружье, смотреть, как приезжий барин будет бить да бить разысканную им дичь.

Другое дело – промышленник здешний, настоящий лесник, как его здесь называют. Он своего промысла, своего лесованья не променяет ни на какое более выгодное и легкое занятие. А надо сказать по правде, что настоящее лесованье гораздо тяжелее всякой другой работы и притом не мешает крестьянским трудам, потому, что производится глубокой осенью и зимою, когда полевые работы совсем покончены. «Да разве ваши промышленники не бьют летом уток?» – спросят читатели. Бьют, по окончании дневных работ или по праздникам, исключая городских и близких к городу промышленников, и бьют не на продажу, потому что в город везти далеко, а близ­ких покупателей нет (губерния не помещичья), следовательно, стреляют для своего обиходу, чтоб сдобрить кашу, особливо на сенокосе.

Впрочем, пресловутая цивилизация коснулась в последнее время и наших промышленников. Около городов нарождается новый тип охотников-промышленников, которых уже нельзя назвать лесниками. Это охотники по пернатой дичи, преимуще­ственно по утке и тетереву, да еще по зайцу. Я многих знаю таких и из крестьян, и из других сословий, для которых охота составляет почти единственную профессию, но и к ним не могу отнестись с спортсменским высокомерием. Меня всегда подкупает их чрезвычайная любовь к дому, необы­чайная выносливость и готовность переносить неимоверные труды, неразлучные с подобным занятием в наших местах, где дичь ценится на гроши, да и то по величине, а не по качеству.
Да, они бьют па продажу, но кто, сам лелея в душе охот­ничью страсть, не отнесется к ним с некоторым уважением?

Вот, например, Алешка, по прозванию Черемисская Лопатка. Он охотится с детства. Взятый в военную службу, он отслужил свой срок в денщиках у наших лучших охотников из офицеров. Теперь живет сам-друг с возлюбленной также одною охотой. Покончатся тетеревиные тока и весенняя охота на дупелей и на селезней, посветлеет река, возвращаясь в свое летнее ложе – Алешка вырывает землянку в крутом берегу р. Вятки, обыкновенно около Загарскаго перевоза, и начинает удить. Да и как удить! По пуду, по полтора в сутки! Кружатся около него тучи мошек, лезут в нос, уши, глаза, жужжат и жалят ко­мары, одолевает несносный паут, а Алешка и глазом не ведет, все помахивает удочкой.

– Клюет ли у тебя? – спросишь его, напрасно переменив де­сятка два мест.
– Клюет, ничего, на ушицу будет, пожалуйте, – радушно ответит он.

И присядешь к нему. Сидишь, сидишь, а уху все-таки прихо­дится варить из его добычи, а не из своей.
Начнет появляться молодая дичь – Алешка опять за ружье. А вот и осень. Теплого платья завести ему не на что, нашего брата и в шубе пробирает цыганский пот, а он посиживает себе на чучелах, да пощелкивает тетеревей.

– Алешка, да брось ты эту каторгу, – говорили ему уже не раз. Мы тебе и место такое найдем, что иногда будет можно и поохотиться.
– Покорно благодарю, – ответит Алешка со своим черемисским акцентом, – не надо мне места, помру без охоты.
Что вы будете делать с ним? Неужели не сознаетесь, что охотничьей страсти Черемисская Лопатка имеет никак не менее, а пожалуй, еще и больше, чем многие из нас, многогрешных.

Недавно от нас уехал некто К., которого знают все здешние охотники. Страсть у него к охоте была с детства огром­ная. Из-за нее бросил он высшее учебное заведение в Москве, где должен был преуспевать в науках и благонравии, на утешение родителям и воспитателям, и возвратился домой. Отцовских средств ему не полагалось, благоприобретенных хватило лишь на покупку хорошего ружья, и К. поступил простым объездчиком в Яранский уезд, в одну из дач, особенно славя­щихся своей охотой. Карьера незавидная, и родителям, надо ска­зать, утешение невеликое, но К. признавался, что это время было для него счастливейшим, и он всласть пощелкал там медведей и оленей. Затем К. вернулся в Вятку, поступил было на службу, занял было место хорошее, но не выдержал и снова принялся за охоту-промысел. При цене 15–20 коп. за пару бекасов и дупелей он ухитрялся зарабатывать в месяц рублей по 50 и более, и был первым нашим охотником. Еще свежа о нем память, а он уже стал в народных рассказах каким-то легендарным, полумифическим лицом. Стрельба его была поистине изу­мительна; собака, сама по себе крайне незавидная, выхожена на славу; места знал как свои пять пальцев, а ноги имел железные. И не скоро изведутся у нас личности, которых приравнивают «к пролетариям, семинаристам, кощеям и фатам».

Форум Портала Современных Охотников

Выдающиеся люди — охотники и их оружие

Выдающиеся люди — охотники и их оружие

Dimida » 10 дек 2012, 13:26

Комсомольская правда, Алексей Богомолов

Для советских граждан пистолет, конечно, не был предметом повседневного пользования. Не то что сейчас. Зато он был символом власти. Когда в годы коллективизации в деревню посылали «двадцатипятитысячников», каждый из них, кроме пропагандистской литературы и небольших финансовых средств, получал наган с патронами. Оружием награждали тех, кто был приближен к власти. Маузеры, наганы, браунинги доставались полярникам и продвинутым ученым, героям труда и просто преданным власти известным гражданам. По должности их получали секретари обкомов и крупных партийных организаций. А те, кто находился на вершине политического олимпа (секретари ЦК, ключевые министры и высшие чиновники) имели привилегию: возможность хранить, носить и использовать боевое (не говоря уж об охотничьем и спортивном) оружие в любых количествах.

ЛЕГЕНДА О БРАУНИНГЕ ЛЕНИНА

Советские люди впервые увидели Владимира Ильича Ленина с пистолетом в руках в фильме «Шестое июля». Во время левоэсеровского мятежа 6 июля 1918 года вождь революции демонстрирует решительность: берет из стола пистолет, похожий на браунинг, передергивает затвор и кладет оружие в карман. Но на самом деле ситуация эта никакого исторического подтверждения не имеет. И, скорее всего, была просто творческой находкой режиссера.

Но пистолет у Ленина, по воспоминаниям современников, все же был. Например, когда в 1919 году банда Якова Кошелькова остановила автомобиль Ленина на Русаковской улице в Сокольниках, у вождя из карманов пальто вытащили бумажник и браунинг. Потом, когда банду разгромили, а самого Кошелькова застрелили, при нем нашли два пистолета: маузер и тот самый ленинский браунинг, который, по некоторым сведениям, был возвращен вождю. Дальнейшая судьба этого пистолета неизвестна.

Историки знают, что некий арсенал у Ленина все же был. Вождь революции был страстным охотником. Пристрастился еще во время ссылки в Шушенском и охотился до конца жизни. Известно по крайней мере о двух его охотничьих ружьях. Одно, подарок тульских оружейников, кстати, с комплектом для самостоятельного изготовления патронов, упоминается в книге «Подарки Ленину», другое, с которым он охотился, хранится в Горках.

«В. И. Ленин на охоте».

Вероятно, был у Ильича еще и наган. Во всяком случае, кобуру для него (а также шинель и буденовку) ему подарили солдаты 195-го Ейского полка. И вряд ли эта кобура когда-то пустовала. Но о ленинском нагане в исторических документах никаких упоминаний нет.

Ильич был и остался самым скромным из советских вождей и в смысле владения огнестрельным оружием.

ДЕСЯТЬ ПИСТОЛЕТОВ КИРОВА

Лидер ленинградской парторганизации и любимец Сталина Сергей Миронович Киров, как и Ленин, очень любил охоту. Пристрастился он к ней еще в начале 20-х годов в Грузии и Азербайджане. До наших дней сохранился его охотничий билет, выданный в 1923 году в Баку.

Он был прекрасным стрелком и лично готовил свой многочисленный арсенал к охоте. Если в начале 20-х у него было только два охотничьих ружья — «Виккерс» и «Лепаж», то через десять лет, как свидетельствуют архивные документы, Киров владел не менее чем десятком гладкоствольных и нарезных ружей.

Одно из ружей было американское, Киров называл его «фузия». Два охотничьих ружья хранятся и ныне в Музее С. М. Кирова: Sauer&Sohn (Suhl) и «Грюнер».

Еще в этот арсенал входили ружья: браунинг 12-го калибра; винчестер с дарственной монограммой «Дорогому товарищу Кирову от Газанфара. Баку. 15 февраля 1924 года»; одноствольное нарезное охотничье ружье Devisme; две охотничьи винтовки «Маузер».

Перед охотой Киров сам снаряжал патроны, никому не доверял чистку и смазку своего оружия. В ноябре 1934 года Военно-охотничье общество получило лицензию на отстрел двух лосей, и Киров был приглашен на лосиную охоту. Но поохотиться в этот раз ему было уже не суждено: Кирова через месяц застрелил прямо в Смольном Николаев, за женой которого главный ленинградский коммунист приударил. Кстати, в память о Кирове зимнюю охоту на лосей в тот год вообще отменили.

Но кроме ружей, у Кирова дома был целый склад боевого оружия: одних маузеров было 4 штуки, три из них калибра 6,35 мм и один 7,63 мм. В коллекции были также мощные парабеллум и именной ТТ, вальтер калибра 6,35 мм, два пистолета Ortgies (7,65 мм) с инкрустацией и один Webley & Sсott. Но в 16 часов 30 минут 1 декабря 1934 года весь этот арсенал оказался бесполезен. Выстрел из обычного нагана прервал жизнь и карьеру выдающегося охотника и «любимца партии».

«ВОРОШИЛОВСКИЙ СТРЕЛОК» НИКИТА ХРУЩЕВ

А вот об оружии Никиты Хрущева, больше 10 лет возглавлявшего КПСС и СССР, известно немного. Он был большим любителем охоты и часто выезжал пострелять в Завидово, Барсуки (Калужская область) и Залесье (охотхозяйство близ Киева).

Стрелял Хрущев неплохо, и на даче в Огареве даже был тир, в котором он вместе с охраной тренировался в стрельбе по тарелочкам. Естественно, именно первый секретарь занимал всегда первое место.

Да и сам он был достаточно высокого мнения о своих охотничьих достоинствах. В мемуарах он вспоминал довоенную поездку с Булганиным и Маленковым в Завидово, где в то время уже находился Ворошилов: «Прошу не понимать меня как некоего типичного охотника-хвастуна, но мне действительно удалось тогда убить на одну утку больше, чем Ворошилову. Почему я об этом говорю? Да потому что везде у нас гремело: «ворошиловские стрелки». Ворошилов, дескать, стрелял из винтовки и охотничьего оружия лучше всех. И на самом деле стрелок он был хороший, но только компания эта в печати носила очень уж подхалимский характер».

Но что точно, опережать Хрущева на охоте как по точности выстрелов, так и по количеству трофеев было противопоказано. Например, как вспоминал генерал Н. С. Захаров, зимой 1959-го в Завидове у Хрущева вышел спор с членом политбюро Кириленко о том, чей выстрел свалил кабана (стреляли они практически одновременно). Егеря, освежевавшие тушу и извлекшие из кабана пули типа «жакан», сделали вывод, что пуля Хрущева убила кабана, а Кириленко только ранил зверя. Кириленко вспылил, назвав егерей подхалимами, а Хрущев в ответ сказал: «С вами, товарищ Кириленко, я бы в разведку не пошел!» А потом, не прощаясь ни с кем, уехал. Нужно ли говорить о том, что вскоре на посту Кириленко оказался Фрол Козлов, который не спорил с Хрущевым по поводу охоты?

ЧЕТЫРЕ КОЛЬТА БРЕЖНЕВА И 128 СТВОЛОВ МАРШАЛА ГРЕЧКО

Леонид Ильич Брежнев был настоящим фанатом оружия. Скорее всего, его первая встреча с наганом состоялась в 1927 году, когда он после окончания техникума начал работать землеустроителем в Курской области. Учитывая сложную обстановку в деревне, советская власть часто вооружала не только «двадцатипятитысячников», председателей колхозов, партийных секретарей, но и «рабочую интеллигенцию», к которой тогда относился Брежнев.

Во время Великой Отечественной войны в 1943 г. Брежнева наградили личным маузером К-96 калибра 7,63 мм. На металлической части кобуры-приклада надпись: «За боевые заслуги». А через год у будущего генсека появился другой великолепный образец немецкого оружия — маузер М-712, имевший необычную для того времени возможность — он мог стрелять очередями.

Следующие поступления в коллекцию Брежнева относятся уже к семидесятым годам. Теперь это были уже не награды, а подарки. И тут можно сделать, как говорили в прошлом, «лирическое отступление». Генеральный секретарь не был фанатом кино, но любил американские вестерны. Говорят, не без его участия у нас появлялись на экранах фильмы производства «вероятного противника», по ТВ пошла телепередача «В стране «вестерн», а потом появились и «социалистические» вестерны производства ГДР с югославом Гойко Митичем в главной роли.

Но больше всего Брежневу нравился исполнитель главной роли в американском сериале «Стрелок» (The Rifleman) Чак Коннорс. В 1973 году на приеме в честь Брежнева, устроенном президентом США Никсоном, талант и поклонник встретились лично. И Коннорс преподнес генеральному секретарю два кольта Peacemaker и ковбойскую шляпу. Говорят, Брежнев был в восторге.

Подарок Брежневу от американских оружейников

А потом актер рассказал руководству фирмы «Кольт» о своем подарке, и было принято решение изготовить для Брежнева два эксклюзивных револьвера с заводскими номерами ЛИБ-1 (Леонид Ильич Брежнев-1) и ЛИБ-2. Украшенные богатой гравировкой, отделанные золотом и слоновой костью, они сами по себе — произведение искусства. На рукоятке надпись на русском: «Оружейная компания Кольта Генеральному секретарю Л. И. Брежневу». Леонид Ильич неоднократно стрелял из них и даже брал их на охоту, как профессиональные американские охотники на медведей гризли, берущие с собой, кроме винтовки, еще и револьвер. А вручил этот подарок Брежневу президент Джеральд Форд в ноябре 1974 года во время встречи во Владивостоке.

Леонид Ильич Брежнев неоднократно брал ковбойский кольт на охоту

Естественно, в брежневской коллекции нашлось место и оружию «агента 007» Джеймса Бонда — 7,65 мм вальтер ППК образца 1931 года. Но подарили генсеку этот пистолет наши джеймсы бонды: на 70-летие оружие вручили Брежневу руководители КГБ Украины. У пистолета позолоченный корпус и надпись: «Маршалу Советского Союза Леониду Ильичу Брежневу». А на футляре — «Дорогому Леониду Ильичу от чекистов Украины». Неизвестно, опробовал ли оружие Бонда «дорогой Леонид Ильич», а вот из другого подарка — изготовленного в 1972 году в Германии легендарного парабеллума образца 1900 года (тоже с гравировкой и вензелем владельца) он любил пострелять.

Вообще такие подарки Леонид Ильич получал часто. Побывал, например, в Чехословакии в 1977 г. — обзавелся 9 мм пистолетом «Чезет-75» с гравировкой на кожухе затвора: «Товарищу Брежневу Л. И.».

В Центральном музее Вооруженных сил выставлялась часть его обширной коллекции оружия, в которой было 11 пистолетов и револьверов и 13 винтовок и гладкоствольных охотничьих ружей. На самом деле арсенал генсека был значительно шире, особенно за счет подаренных ему стволов, но он часто передаривал их друзьям, родственникам и даже водителям. Зять Брежнева Юрий Чурбанов рассказывал мне, что только ему Леонид Ильич подарил пять или шесть великолепных охотничьих ружей. Все они были изъяты после ареста Чурбанова в 1987 году. Только одно из них — английской фирмы «Перде» — было возвращено владельцу в середине 90-х.

А заместитель начальника охраны Брежнева В. Т. Медведев вспоминал, что на даче генсека в Заречье в трех сейфах хранилось 90 нарезных и гладкоствольных ружей, причем в те времена хорошее ружье стоило около 50 тысяч рублей (средняя зарплата в СССР в 70-е годы была около 150 рублей в месяц).

В коллекции Брежнева были и довольно редкие сейчас пистолеты. Испанская «Астра» модели 303 образца 1922 г. — подарок МВД, «ЗИГ» П-210 образца 1949 г. швейцарского производства — им одарил генсека министр гражданской авиации Бугаев.

Из охотничьего оружия Брежневу больше всего нравились винчестер, подаренный ему на 60-летие Михаилом Шолоховым, и карабин системы Маузера, выпущенный фирмой «Голланд — Голланд», подарок маршала Гречко.

А сам Гречко, министр обороны СССР, был тоже не промах в смысле оружия. Офицер «девятки» Евгений Родионов, работавший с министром, вспоминал: «У него было сто двадцать восемь стволов оружия. Нарезного, гладкоствольного. Ну и пистолетов. И подаренных, и не подаренных. Вот за эти за сто двадцать восемь стволов я лично отвечал. После смерти Андрея Антоновича я еще три месяца с оружием рассчитывался, все сдал. «

Самая известная и зловещая фотография Сталина с оружием — кадр кинохроники, снятой во время ХVII съезда партии в начале 1934 года. На нем он целится в зал из винтовки Мосина со снайперским прицелом, в просторечии трехлинейки, подаренной ему тульскими оружейниками. Целился он в зал, по всей видимости, неспроста — из 139 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на съезде, 70% через три-четыре года были расстреляны.

Заседание XVII съезда ВКП(б). Сталин целится из трехлинейки.

Вообще Сталин оружие любил и знал: в молодые годы он был, как теперь сказали бы, налетчиком и грабителем — занимался экспроприацией денежных средств для нужд партии. У боевиков РСДРП любимым оружием в те времена был бельгийский браунинг образца 1900 года, который ценился за кучность боя и небольшие размеры, что было удобно для скрытого ношения.

А после Октябрьской революции ему дарили довольно много всякого оружия. Известно по крайней мере 14 сталинских пистолетов. Шесть вальтеров, по два маузера, нагана, браунинга и миниатюрный пистолет ТК (Тульский Коровина) выставлялись в Центральном музее Вооруженных сил. А уникальный пистолет Воеводина, разработанный в 1942 году (это оружие было внешне похоже на парабеллум, но могло стрелять очередями), находится в Санкт-Петербурге в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи. На пистолете надпись: «Наркому обороны СССР тов. Сталину от автора. 1942 г.»

Подарок Сталину от Воеводина

Кстати, одна из легенд, сложившихся вокруг образа генералиссимуса, гласит, что он каждый раз, выезжая с Ближней дачи в Кремль, брал с собой пистолет, для чего в его френче якобы был предусмотрен потайной карман. Не берусь поддерживать либо опровергать эту легенду, но отмечу, что оружие на Ближней даче было: у камина в Малой гостиной стояли два ружья, одно немецкой фирмы «Зауэр», другое — американский винчестер. Время от времени вождь, подобно последнему русскому царю, выходил пострелять по воронам. Чаще всего он брал с собой винчестер, и пули от него находили в стволах деревьев после смерти Сталина.

Ельцин с наганом

Конечно, все руководители КПСС и советского государства после Брежнева умели обращаться с оружием. Юрий Андропов, как председатель КГБ, должен был это делать по должности. Сменивший его Константин Черненко был охотником и регулярно сопровождал Брежнева в Завидово. Борис Ельцин очень любил как охоту, так и стрельбу вообще. На одной из фотографий, сделанной начальником его охраны Александром Коржаковым, он целится куда-то из винтажного револьвера наган.

Борис Ельцин упражняется в стрельбе из нагана.

Можно по-разному относиться к увлечениям наших руководителей боевым и охотничьим оружием. Кто-то сочтет это барской забавой, другие с уважением отнесутся к охотничьим успехам, третьи позавидуют возможностям этих людей. Но в любом случае все, что связано с их именами, оружием и судьбами, уже стало историей.

Великие Охотники

Артем Иванович » 08 май 2014, 08:41

Сегодня попалось фото Гагарина с трофеями после утреней зори. Решил завести такую темку, у кого есть информация и фото о выдающихся людях — охотниках, прошу сюда.

Юрий Гагарин.

Re: Великие Охотники

Dimida » 08 май 2014, 08:44

Re: Великие Охотники

Артем Иванович » 08 май 2014, 08:48

Ну как жеж обойти стороной Товарища Брежнева?

Re: Великие Охотники

Артем Иванович » 08 май 2014, 08:51

Можно и переназвать? что бы гармонировало!?

Re: Выдающиеся люди — охотники и их оружие

Артем Иванович » 08 май 2014, 09:05

Хрущев с Айболитом, что ли?? Это Фидель.

Re: Выдающиеся люди — охотники и их оружие

Саныч » 09 май 2014, 06:56

Re: Выдающиеся люди — охотники и их оружие

baykal » 29 июл 2014, 22:06

В семье романовых охота была в подчете.
Николай 2

Великий князь Николай Михайлович Романов

Великий князь Николай Михайлович Романов — выдающийся русский ученый, самый образованный охотник рода Романовых, оставил свой след и в истории русской охоты. Его книга “Наблюдения по охоте на диких гусей”, предназначавшаяся для друзей, вышла в июне 1917 года.

Замысел издания возник у Николая Михайловича на охоте весной 1914 года, тогда же были сделаны и фотографии для будущей книги. События помешали осуществлению его планов — началась Первая мировая война. Через два года, весной 1916-го, он писал: “…Если в будущем году удастся здесь поохотиться, решил издать печатаемые наблюдения для друзей по гусиному спорту. Такие книжечки иногда отвлекают читающих от всех житейских невзгод, а может быть, наведут их на мысль написать и свои охотничьи воспоминания. В 1917 году поохотиться не удалось вследствие понятных для всех причин, а кроме того, охота была бы вряд ли удачна ввиду полного затопления берегов. Грушевка. Январь 1917 г. “

Надвигались грозные события, в трудные минуты Николай Михайлович вспоминал солнечный мир своего детства и дни охоты…

Старший сын Великого князя Михаила Николаевича и Великой княгини Ольги Федоровны, внук Николая I, родился 14 апреля 1859 г. в Царском Селе. Его отец, Великий князь Михаил Николаевич, крупный военный и государственный деятель, был наместником на Кавказе. Проводил гибкую национальную политику, следуя совету прежнего наместника, князя А. И. Барятинского: “Уважайте местные обычаи, Ваше высочество”. Ему удалось создать на Кавказе прочный бастион Российской Империи. Местное население прониклось искренним уважением к Великому князю. Свою любовь к этому краю Михаил Николаевич передал и сыновьям.

Воспитывали Николая, Михаила, Георгия, Александра и Сергея в строгости, в спартанских условиях, как будущих солдат. Они спали на жестких походных кроватях, вставали в шесть часов утра, закалялись, обливаясь холодной водой. После утренней молитвы и скромного завтрака, принимались за учебу; по традиции образование Великих князей было домашним. Им преподавали точные и гуманитарные науки, иностранные языки, музыку. Их учили обращению с огнестрельным оружием, фехтованию, верховой езде и штыковой атаке.

Сыновья старались во всем походить на отца, они видели, как он занят, и “одна мысль о том, чтобы явиться к нему и утруждать его неопределенными разговорами без специальной цели, казалась просто безумием”.

Великий князь Михаил Николаевич был страстным охотником и сыновья с детства приобщались к охоте. В его кабинете, покрытом удивительными персидскими коврами, они рассматривали ружья, пистолеты, кавказские сабли. Летом, во время каникул, любовались богатым охотничьим убранством Боржомского дворца, слушали рассказы отца об охотах. Они полюбили Кавказ и хотели навсегда остаться в Тифлисе.

Старший сын Николай радовал родителей успехами в учебе, у него был огромный интерес к знаниям. Он с отличием окончил военное училище. По умственному развитию он намного опережал своих товарищей, увлекался энтомологией, историей, свободно владел шестью языками.

Уже в юности он служил на Кавказе, участвовал в качестве ординарца отца — главнокомандующего Кавказской армией — в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Окончив Николаевскую Академию Генерального штаба, Николай Михайлович служил в различных полках, среди них лейб-гвардии Конно-Гренадерский, Кавалергардский, 16-й Гренадерский Мингрельский, в последнем он проявил себя способным командиром. Военная карьера Великого князя была успешной: с 1896 г. он — генерал-майор, с сентября 1897-го — командующий Кавказской гренадерской дивизией, с мая 1903-го — генерал-адъютант.

Но подлинным призванием великого князя Николая Михайловича были история и энтомология. На Кавказе он мог наблюдать за разнообразной фауной, в молодости серьезно занимался энтомологией. Коллекцию бабочек пополнял, даже находясь на театре военных действий. В течение десяти лет Николай Михайлович изучал чешуекрылых Кавказа. В 1878 г. он был принят в действительные члены Русского энтомологического общества, в то время оно находилось под почетным покровительством его дяди, Великого князя Константина Николаевича. В 1881 г. он принял предложение Общества стать его Почетным президентом. На этом посту он оставался вплоть до 1917 года. Свои научные труды Великий князь подписывал “Н. М. Романов”.

Увлечение охотой, принадлежность к императорскому дому давала возможность великому князю Николаю Михайловичу много и разнообразно охотиться. Он был одним из богатейших людей России, владел Ново-Михайловским дворцом в Санкт-Петербурге, имением Михайловское в Петербургской губернии, имением Грушевское в Екатеринославской, Херсонской и Таврической губ., имением Боржоми в Грузии, совместно с братьями — имением Вардане в Черноморской губернии.

Охотился Великий князь и за рубежом, где довольно часто бывал.

Кавказ способствовал становлению Николая Михайловича как охотника на зверя, он охотился в окрестностях своего Боржомского имения и в так называемом “зверином отводе”, где содержались серны, дикие козлы, олени и даже туры.

Петербургская знать предпочитала зимние охоты на лося и медведя, весеннюю охоту на глухарином току, и Николай Михайлович с удовольствием принимал в них участие. Он охотился также в Гатчине и в Беловежской Пуще на зубров, что являлось привилегией только императорской фамилии, был участником многих высочайших охот.

Сохранилось собственноручное письмо великого князя Николая Михайловича егермейстеру Г. А. Черткову от 12 июля 1883 г. Оно содержит просьбу разрешить совместно с князем М. М. Кантакузеном поохотиться на тетеревов и белых куропаток в болоте за деревней Кузнецы (под Петергофом).

В 1909 г. Великий князь Николай Михайлович вступил в члены Общества Звадской охоты и увлекся охотой на диких гусей, благодаря чему во многом и была написана его книга “Наблюдения по охоте на диких гусей”. Общество Звадской охоты объединяло самых титулованных охотников России с 1891 г. Для вступления в это закрытое элитарное Общество требовалось непременное согласие всех его членов. Общество арендовало на юге озера Ильмень, в дельте рек Ловать и Верготь, в районе села Звад около 20 000 га угодий для охоты на водоплавающую и болотную дичь. Самой долгожданной для Великого князя Николая Михайловича стала весенняя охота на пролетных гусей. Он бывал на этой охоте каждую весну с момента его вступления в Общество и до 1917 года. Его наблюдения для друзей по гусиному спорту точно передают ощущения натуралиста и страстного охотника.

Получив в подарок от Великого князя экземпляр его “Наблюдений по охоте на диких гусей”, известный русский натуралист С. Н. Алфераки писал: “Ваше Высочество и дорогой мой покровитель! Я был вчера чрезвычайно обрадован и глубоко тронут Вашим добрым ко мне вниманием. Я ужасно рад тому, что Вы не забыли столь искренне преданного Вам и любящего Вас старика! Понятно, я сейчас же приступил к чтению Ваших “Наблюдений” и увы! Скоро дошел до конца книги… А хотелось бы читать еще и еще!”

Весна 1912 года

24 марта. Несмотря на непогоду, решился выехать. Отправились на Княжую, где ночью было много гуся, но за целый день удалось убить только одного крякового селезня, а пару случайно пролетевших гусей промазал по рассеянности. С полудня разыгралась сильнейшая метель, и пришлось вернуться домой.

25 марта. Утром — на Пасхальной заутрене в Звадской церкви. Метель продолжается. Целый день дома ввиду Светлого Праздника.

29 марта. Теплый, чудный, весенний, солнечный день. Моя казарка была выставлена на Жирославе в самом пролетном гусином месте. Стрелял около 100 раз, но до того горячился после пяти дней неудач, что мазал одного гуся за другим, а когда попадал, птицы падали, но оправившись, опять улетали: живой пример дальних выстрелов и попаданий не в убойное место. Все же удалось свалить и привезти домой 6 гусей вместо трех десятков при лучшей стрельбе.

7 апреля. Наконец сегодня повезло… Мои подсадные гуси отличились и подавали голоса своевременно, так что их товарищи сворачивали прямо на меня. Стрелять было удобно. Я был спокоен и решил не волноваться, что мне на сей раз и удалось. Пять дуплетов уложили на месте 10 гусей; с одного выстрела свалилась пара шилохвостов, попались и свистуны. Всего убил 21 гуся и 5 уток. Вечер был чудный; охота доставила мне сегодня величайшее наслаждение, и я остался вполне удовлетворенным результатом этого дня.

Этим днем я закончил Звадскую охоту 1912 года. Пора было возвращаться восвояси. Сознаюсь, что я выказал много терпения, так как две недели отчаянной погоды хоть кого могли привести в уныние. Собственно говоря, настоящего пролета не было вследствие погоды, а когда стало тепло, то гусь уже стремился наутек. За все время убил 72 гуся и 22 утки, что немного, а если бы стрелял лучше, то наверное, перевалил бы за сотню. В общем, остался доволен пребыванием на Зваде. Было столько самых разнообразных впечатлений; интересных наблюдений, что ни на минуту я не сожалел, что пришлось здесь высиживать целых три недели…

Весна 1914 года

25 марта. Теплый день. Номер был на Бутыльском. Появились бекасы, чирки, кряквы и чибисы. Где-то на льду слышен говор гусей…

Около 5 часов наблюдал интересный случай: на моих подсадных налетели молча 6 штук дивных собратьев, но сели шагах в двухстах от казарки. Посидев минут десять, они вдруг поднялись и прямо на меня; сделал дуплет: один упал замертво, а другого ранило в сустав крыла, и он стал удаляться пешком по льду, уже вне выстрела. Тогда оставшиеся четыре гуся подсели к раненому товарищу, и поднялся общий галдеж, моих подсадных и четырех диких, с самыми причудливыми переливами голосов.

Спустя некоторое время четыре, оставшиеся при раненом, снова поднялись и прямо на казарку, но опять проклятый “safe” спас их от моих выстрелов. Покружившись вокруг казарки, они снова подсели к раненому, и концерт голосов возобновился. Все это продолжалось около получаса; но так как подранок стал удаляться по льду, я кликнул рябят, чтобы его догнали. Его взяли живьем, и он теперь уже сжился с моими. Этим качеством — не бросать товарища в беде — особенно отличаются гуси, тогда как остальные пернатые бросают раненых на произвол судьбы, а сами удирают что есть сил…

Малое количество дичи и непривлекательная погода удерживают, вероятно, других охотников в столице, особенно тех, которые любят уничтожать гусей десятками, а если можно, сотнями…

Но на все вкусы не угодишь, а я люблю всю обстановку охоты, да еще больше полное приволье и возможность на свободе наблюдать за пернатым царством…

2 апреля. Стоял на Лгушке и убил одну утку за целый день. Гусь отлетел, т. е. то малое количество этой птицы, которое вообще было здесь в эту весну. Решили на “Чирке” вернуться в Старую Руссу и закончить охоту. Для полного успеха весенней гусиной охоты на Зваде важную роль играет количество и качество подсадных гусей. В настоящее время у меня имеется 17 штук. Уход за ними хотя не труден, но требует постоянной заботливости. Зимой мои гуси живут в специально для них приготовленном отделении конюшни, где имеется бассейн и проточная вода. Кормят их овсом, ячменем и капустой. Ежедневно выходят на двор часа на четыре. С апреля до октября я устроил для подсадных гусей особый пруд на даче в Михайловке (близ Стрельны). В пруду имеется хорошая проточная вода, на берегах тростник с подходящими кустами и травами. В прошлом году 2 гусихи неслись и сидели на яйцах, но яйца оказались пустыми. Ожидаю лучшего результата в нынешнее лето. Словом, для этого дела употреблено много заботы, а главное, чтобы ко времени охоты гуси находились в подходящем виде и не стеснялись при звадской обстановке подавать все свои голосовые качества для привлечения к казарке себе подобных. Приблизительно за месяц до охоты нужно приучить гусей к “ногавкам” (особые ремни) и попеременно привязывать за лапы, чтобы они при сидении в болотном месте не рвались и клювами не освобождались от ремней…

Весна 1915 года

22 марта. Несмотря на предупреждение Михеева, что гусей еще нет, не усидел в Питере и с ночным поездом 21 марта выехал в Старую Руссу. Оттуда впервые удалось проехать до Звада в санях при чудной, солнечной погоде и отсутствии всякого ветра… Надо ждать солнечных дней, чтобы на полях сошла хоть часть обильного снега, показались “черные пятна”, и тогда гуси должны скоро явиться; но следует и морозам поуменьшиться, чтобы не было утренников и ночью было потеплее. Авось благодаря моему раннему приезду, удастся сделать большое число интересных наблюдений. Посидим — увидим.

28 марта. Место отличное, только бы явились гуси. А вместо гусей пошел мелкий дождь; все небо заволокло тучами, и, просидев на дожде до 3-х часов дня, мы не видали ни одной птахи. Вышла охота пуще неволи! А страсть охотничья не ослабевает; напротив того, нетерпение все растет и растет — дождаться прилета наших красавцев…

29 марта. Наконец появились первые стайки гусей, которых видали рыбаки и сторожа на Вешке, на Железной и около Утополи. Я после полудня посидел у Псковой и только насладился чудной, тихой погодой, не видав ничего. Кажется, охота начинается. Пора!

8 апреля. Провел день на Мирогоще, что у Железной. Солнце светило вовсю, и было тепло и мало ветра. Гуси летели отдельными стайками почти до 5 часов пополудни; я стрелял хорошо, промахов сделал очень мало. Результат был более чем сносный: убил 14 гусей, лебедя и 7 уток… Насладился вполне сегодняшним днем охоты.

9 апреля. Гуси на отлете, а осталось лишь несколько стаек, которые мечутся, не находя притона, так как почти все кряжи затоплены, а мережники всюду ловят рыбу. Общий результат: на мою долю 31 гусь, один лебедь и 13 уток; Шаховской и Б. Шереметев убили по 18 каждый. Пролета дружного в этом году не было, а валового и помину нет вот уже третий год. Вообще птицы за последние года стало меньше, чем в предыдущие года. Какая тому причина — неизвестно. Вероятно, много бьют гусей без толку в других местах в незаконное время. В этом году весна была самая подходящая; было много кормовых мест, словом, условия для гусей самые выгодные, а прилетело их совсем мало.

Первая мировая война глубоко потрясла Николая Михайловича, породив самые тревожные предчувствия: “…К чему затеяли эту убийственную войну, каковы будут ее конечные результаты? Одно для меня ясно, что во всех странах произойдут громадные перевороты… У нас на Руси не обойдется без крупных волнений и беспорядков…”.

Он состоял при штабе главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Февральские события Николай Михайлович встретил с большим воодушевлением. Он был одним из первых, кто приветствовал новое правительство, часто бывал у А. Ф. Керенского, надеялся принять участие в создании нового демократического строя, но новой власти он оказался не нужен, как и другие Романовы. По декрету от 26 марта 1917 года Николая Михайловича выслали в Вологду, где он прожил несколько месяцев, затем его арестовали и привезли в Петроград.

Великий князь Александр Михайлович вспоминал: “К ранней осени процесс революционного разложения достиг своего апогея. Дивизии, бригады и полки перестали существовать, и толпы грабителей, убийц и дезертиров наводнили тыл… Мы ожидали ежедневно падения Временного правительства и были в наших мыслях с нашими далекими родными. За исключением царя и его семьи, которых перевезли в Тобольск, вся остальная наша семья находилась в С. — Петербурге. Если бы мои братья Николай, Сергей и Георгий своевременно прибыли бы к нам в Ай-Тодор, они были бы живы до сегодняшнего дня. Я не имел с октября 1917 г. с севера никаких известий и об их трагической гибели узнал только в Париже в 1919 г. Великий князь Николай Михайлович держал до последней минуты на коленях своего любимого персидского кота… Несмотря на ходатайство от Академии наук и лично М. Горького о помиловании Николая Михайловича, которого глубоко уважали за его ценные исторические труды и всем известный передовой образ мыслей, большевики его не пощадили. “Революция не нуждается в историках”, — ответил глава советского правительства и подписал смертный приговор”.

29 января 1919 г. ночью вместе с тремя другими великими князьями Николай Михайлович был расстрелян в Петропавловской крепости и похоронен там же в общей могиле. Великий князь Николай Михайлович держался мужественно и свою смерть встретил достойно. Видевшие узника в последние дни в тюрьме отмечали его спокойствие — он говорил об охоте и о своей недавней книге.