От редактора

В 1952 году исполнилось 100 лет со дня появления в печати «Записок ружейного охотника Оренбургской губернии» С. Т. Аксакова. Успех этой книги у современников был так велик, что в том же году появилось второе издание, а через пять лет — третье. С тех пор «Записки» переиздавались много раз — то отдельными изданиями, то как часть собрания сочинений, и каждый раз расходились так же быстро, как и их первое издание. Почему так дорога эта книга читателям нескольких поколений нашей страны? Почему ее так высоко ценили и мастера русского художественного слова, начиная с Н. В. Гоголя и И. С. Тургенева, и русские натуралисты, начиная с «отца русской экологии» — К. Ф. Рулье?

Вполне справедливо заключение И. С. Тургенева, данное им в предварительном отзыве о «Записках ружейного охотника» («Современник», 1852): «Эту книгу нельзя читать без какого-то отрадного, ясного и полного ощущения, подобного тем ощущениям, которые возбуждает в вас сама природа; а выше этой похвалы мы никакой не знаем».

Страстная любовь к природе, особенно к природе родной предуральской лесостепи, была главнейшим источником творчества С. Т. Аксакова. Можно смело утверждать, что эта любовь и сделала Сергея Тимофеевича писателем. Задумав и начав писать свою первую книгу «Записки об уженье рыбы», Сергей Тимофеевич так извещал об этом Н. В. Гоголя: «Я затеял написать книжку об уженье не только в техническом отношении, но в отношении к природе вообще. Тут займет свою часть чудесная природа Оренбургского края * , какой я зазнал ее назад тому 45 лет».

* ( Тогдашний Оренбургский край занимал огромное пространство. С. Т. Аксаков описывал только ту часть его, которую он хорошо знал, т. е. юго-западную лесостепную Башкирию и северо-западные районы современной Чкаловской области.)

Любовь к природе началась с раннего детства и, как часто бывает, была неотделима от страсти к охоте и к ужению рыбы. «Я весь дрожал, как в лихорадке, и совершенно не помнил себя от радости», — так вспоминал о первой пойманной на удочку рыбе С. Т. Аксаков. «Уженье просто свело меня с ума! Я ни о чем другом не мог ни думать, ни говорить».

Первая весна в деревне. Мальчик впервые увидел весенний пролет птиц, и вот что он тогда почувствовал.

«Я слушал, смотрел, и тогда ничего не понимал, что вокруг меня происходило; только сердце то замирало, то стучало, как молотком; но зато после все представлялось, даже теперь представляется мне ясно и отчетливо, доставляло и доставляет неизъяснимое наслаждение! . И все это понятно вполне только одним охотникам! Я и в ребячестве был уже в душе охотник, и потому можно судить, что я чувствовал, когда воротился в дом».

С. Т. Аксаков в гимназии. Близилось время, когда отец подарит ему ружье, когда он пойдет на охоту. Воспитатель читает с ним какую-то книгу на французском языке и что-то объясняет. «Вдруг кулик-красноножка, зазвенев своими мелодическими трелями, загнув кверху свои крылья и вытянув длинные красные ноги, плавно опустился на берег пруда, против самого окошка — я вздрогнул, книга выпала у меня из рук, и я бросился к окну. Наставник мой был изумлен. Я, задыхаясь, повторял: «Кулик, кулик-красноножка, сел на берег близехонько, вон он ходит. «

Отец подарил ружье. «Первый выстрел из ружья, которым я убил ворону, решил мою судьбу: я сделался безумным стрелком. На другой день я застрелил утку и двух болотных куликов и окончательно помешался. Удочка и ястреба были забыты, и я, увлеченный страстностью моей природы, бегал с ружьем целый день и грезил об ружье целую ночь». Тридцать лет — полжизни длилось «единовластное владычество ружья», и лишь под старость, когда стали плохо видеть глаза и расстроилось здоровье, ружье уступило место удочке.

Почти всю вторую половину жизни С. Т. Аксаков прожил в Москве и в подмосковной усадьбе. В августе 1826 года он покинул предуральскую лесостепь и после этого лишь три раза побывал там, да и то на короткое время, наездом. Но до последних дней осталась нерушимой любовь к тому краю, где прошли детство и юность.

Описывая урему в «Записках ружейного охотника», С. Т. Аксаков вспоминал, какую обаятельную силу имели соловьиные песни там, на Бугуруслане, «при легком шуме бегущей реки, посреди цветущих и зеленеющих деревьев и кустов, теплом и благовонием дышащей ночи» и как болезненно действовали на душу эти же песни, «когда слышишь их на улице, в пыли и шуме экипажей, или в душной комнате, в говоре людских речей».

Любовь к природе породила и развила в С. Т. Аксакове замечательную способность «чувствовать» природу, как бы сливаться с ней, и видеть самые сокровенные ее стороны. Он слышал, что по-разному кричат пролетные и осевшие на гнездовых местах степные кулики. Первые «кричали еще пролетным криком или голосом, не столь протяжным и одноколейным», а вторые «кричали по-летнему: звонко заливались, когда летели кверху, и брали другое трелевое колено, звуки которого гуще и тише, когда опускались и садились на землю» («Записки ружейного охотника»).

Он видел, что кроншнеп никогда не устраивает гнезда там, где прошел степной пал, что оно «всегда свивается на месте не паленом, хотя бы оно было величиною в сажень, даже менее, и обгорело со всех сторон».

Эти примеры взяты наудачу — там, где открылась книга, но вся она — прекрасный образец изумительной зоркости натуралиста. Любовно, живо, метко и образно описаны не только птицы, а и их места жительства — степи, леса, воды и болота. И трудно сказать, что написано лучше.

О природе лесостепи написано (особенно в последние годы) немало статей и книг, но ни в одной из них нет такого живого, меткого и образного описания степи, леса и вод, как у С. Т. Аксакова. Объясняется это тем, что писатель так же крепко и горячо, как природу, любил и русский народный язык.

Кто любит родной язык, тот и знает его. С. Т. Аксаков в своих описаниях умел найти самые нужные, самые точные и меткие слова. «Зыблются, волнуются под ногами человека, «ходенем ходят», — так, например, писал он о зыбких болотах. А вот отрывок из описания лесостепной приуральской весны:

«Наконец наступает совершенная ростополь: юго-западный теплый ветер так и съедает снег, насыщенный дождем. Много оттаяло земли, особенно по высоким местам, на полдневном солнечном пригреве. Картина переменилась: уже на черной скатерти полей кое-где виднеются белые пятна и полосы снежных сувоев, да лежит гребнем, с темною навозною верхушкой, крепко уезженная зимняя дорога. Посинели от воды, надулись овраги, взыграли и сошли. Переполнилась ими река, подняла в пруду лед, вышла из берегов и разлилась по низменным местам: наступила водополь или водополье. Пар поднимается от земли: земля отходит, говорит крестьянин».

Замечания: «как говорят в народе», «как говорят наши крестьяне», «говорит крестьянин», нередки в произведениях С. Т. Аксакова.

Чем лучше знает писатель народный язык, тем богаче его словарь. Давно уже было отмечено * , что словарь языка С. Т. Аксакова «один из самых полных, один из самых обильных тонкими и разнообразными оттенками».

* ( С. А. Венгеров. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых, 1889.)

Вот почему засорение русского языка ненужными иностранными словами с болью переживалось писателем. «Оренбургская губерния. Дико звучат два эти последние слова! Бог знает, как и откуда зашел тут «бург», — писал С. Т. Аксаков в «Семейной хронике». А в «Записках ружейного охотника», приступая к описанию болотной дичи, он сетовал на то, что для некоторых видов охотничьих птиц (вальдшнепа, дупеля, бекаса, гаршнепа и т. д.) нет (вернее не сохранилось) своих, русских названий. «Прежде ломали немецкий, а теперь коверкают французский язык», — заметил он и о том, как приучают легавых собак к исполнению приказаний охотника.

Истинно народен, меток и ясен аксаковский язык. Последние две особенности прекрасно и точно отмечены И. С. Тургеневым («Современник», 1853): «Ничего нет вычурного и ничего лишнего, ничего напряженного и ничего вялого — свобода и точность выражения одинаково замечательны».

Настоящее издание «Записок ружейного охотника Оренбургской губернии» печатается по последнему прижизненному изданию 1857 года. В этом издании были помещены латинские названия птиц и краткие примечания К. Ф. Рулье. Юбилейное издание 1909 года вышло под редакцией М. А. Мензбира, давшего свои примечания. Как и у К. Ф. Рулье, примечания состояли в основном из латинских названий птиц и перечня местных русских названий, употребляющихся в различных частях нашей страны. Кроме того, были сделаны и некоторые другие примечания.

Рисунки птиц для настоящего издания заимствованы из труда «Птицы Советского Союза»; почти все они выполнены художником А. Н. Комаровым. Фотографии аксаковских мест взяты из «Записок ружейного охотника», изданных в 1909 году. В свое время они были присланы известным натуралистом А. Н. Карамзиным по просьбе М. А. Мензбира.

Записки охотника

Записки охотника
Титульный лист первого издания. 1852
Жанр	сборник рассказов
Автор	Иван Тургенев
Язык оригинала	русский
Дата написания	1852 [1]
Дата первой публикации	1852 (отдельное издание)
Текст произведения в Викитеке

«Запи́ски охо́тника» — сборник рассказов Ивана Сергеевича Тургенева, печатавшихся в 1847—1851 годах в журнале «Современник» и выпущенных отдельным изданием в 1852 году. Три рассказа написаны и присоединены автором к сборнику значительно позже.

У исследователей нет единого мнения по поводу жанровой принадлежности произведений, включённых в книгу: их называют и очерками, и рассказами [2] .

Содержание

История создания и публикации

Лето и часть осени 1846 года Тургенев провёл в Спасском-Лутовинове. Писатель почти не прикасался к перу, зато много охотился; его постоянным спутником был егерь Чернского уезда Афанасий Алифанов. Выехав в середине октября в Петербург, писатель узнал, что в «Современнике» произошли изменения: журнал приобретён Некрасовым и Иваном Панаевым. Новая редакция попросила Тургенева «наполнить отдел смеси в 1-м номере» [3] .

Рассказ «Хорь и Калиныч», написанный для первого номера, вышел в январском выпуске «Современника» (1847). Подзаголовок «Из записок охотника», давший название всему циклу, был предложен Панаевым [4] . Поначалу Тургенев не слишком отчётливо видел ракурс будущего произведения: «кристаллизация замысла» шла постепенно [5] :

Наблюдения, вынесенные писателем за время пребывания в деревне, были так обильны, что материала этого ему хватило потом на несколько лет работы, в результате которой сложилась книга, открывшая новую эпоху в русской литературе.

Летом 1847 года Тургенев и Белинский уехали в Зальцбрунн. Там работа над «Записками охотника» была продолжена. Когда Тургенев прочитал друзьям рассказ «Бурмистр», Белинский, по воспоминаниям присутствовавшего в помещении Анненкова, отреагировал на один из эпизодов эмоциональной фразой: «Что за мерзавец с тонкими вкусами!» Этот рассказ стал единственным, под которым автор указал место и время написания: «Зальцбрунн, в Силезии, июль, 1847» [6] .

В 1852 году «Записки охотника» вышли отдельной книгой. Её выход имел последствия для чиновника цензурного ведомства Владимира Львова, давшего разрешение на выпуск сборника. Львова сняли с должности, а для его коллег было издано специальное распоряжение с указанием: «Так как статьи, которые первоначально не представляли ничего противного цензурным правилам, могут иногда получить в соединении и сближении направление предосудительное, то необходимо, чтобы цензура не иначе позволяла к печатанию подобные полные издания, как при рассмотрении их в целости» [7] .

• Хорь и Калиныч (Современник, 1847, № 1, отд. «Смесь», с. 55—64)
• Ермолай и мельничиха (Современник, 1847, № 5, отд. I, с. 130—141)
• Малиновая вода (Современник, 1848, № 2, отд. I, с. 148—157)
• Уездный лекарь (Современник, 1848, № 2, отд. I, с. 157—165)
• Мой сосед Радилов (Современник, 1847, № 5, отд. I, с. 141—148)
• Однодворец Овсянников (Современник, 1847, № 5, отд. I, с. 148—165)
• Льгов (Современник, 1847, № 5, отд. Г, с. 165—176)
• Бежин луг (Современник, 1851, № 2, отд. I, с. 319—338)
• Касьян с Красивой мечи (Современник, 1851, № 3, отд. I, с. 121—140)
• Бурмистр (Современник, 1846, № 10, отд. I, с. 197—209)
• Контора (Современник, 1847, No 10, отд. I, с. 210—226)
• Бирюк (Современник, 1848, № 2, отд. I, с. 166—173)
• Два помещика (Записки охотника. Сочинение Ивана Тургенева. М., 1852. Ч. I—II. С. 21—40)
• Лебедянь (Современник, 1848, № 2, отд. I, с. 173—185)
• Татьяна Борисовна и её племянник (Современник, 1848, № 2, отд. I, с. 186—197)
• Смерть (Современник, 1848, № 2. отд. I, с. 197—298)
• Певцы (Современник, 1850, № 11, отд. I, с. 97—114)
• Петр Петрович Каратаев (Современник, 1847, No 2, отд. I, с. 197—212)
• Свидание (Современник, 1850, № 11, отд. I, с. 114—122)
• Гамлет Щигровского уезда (Современник, 1849, № 2, отд. I, с. 275—292)
• Чертопханов и Недопюскин (Современник, 1849, № 2, отд. I, с. 292—309)
• Конец Чертопханова (Bестник Eвропы, 1872, № 11, с. 5—46)
• Живые мощи (Складчина. Литературный сборник, составленный из трудов русских литераторов в пользу пострадавших от голода в Самарской губернии. СПб., 1874. — С. 65—79)
• Стучит! (Сочинения И. С. Тургенева (1844—1874). М.: изд. братьев Салаевых, 1874. Ч. I. — С. 509—531)
• Лес и степь (Современник, 1849, № 2, отд. I, с. 309—314)

Содержание

Книгу открывает очерк «Хорь и Калиныч», в котором автор рассказывает о двух мужиках, встретившихся ему в Жиздринском уезде Орловской губернии. Один из них — Хорь — после пожара поселился со своим семейством далеко в лесу, промышлял торговлей, исправно платил барину оброк и слыл «административной головой» и «рационалистом». Идеалист Калиныч, напротив, витал в облаках, побаивался даже собственной жены, перед барином благоговел, нрав имел кроткий; в то же время он мог заговаривать кровь, избавлял от страхов, имел власть над пчёлами. Новые знакомые очень заинтересовали рассказчика; он с удовольствием слушал разговоры столь непохожих друг на друга людей.

Безалаберному охотнику («Ермолай и мельничиха») барин разрешил жить где угодно при условии, что тот будет ежемесячно приносить ему на кухню две пары тетеревов и куропаток. Рассказчику довелось заночевать вместе с Ермолаем в доме мельника. В его жене Арине Петровне можно было угадать дворовую женщину; выяснилось, что она долго жила в Петербурге, служила горничной в богатом доме и была у барыни на хорошем счету. Когда же Арина попросила у хозяев разрешения выйти замуж за лакея Петрушку, барыня приказала остричь девушку и отправить в деревню, лакей был отправлен в солдаты. Местный мельник, выкупив красавицу, взял её в жёны.

Встреча с доктором («Уездный лекарь») позволила автору записать историю безнадёжной любви. Приехав однажды по вызову в дом небогатой помещицы, медик увидел пребывающую в лихорадке девушку. Попытки спасти больную успехом не увенчались; проведя с Александрой Андреевной все её последние дни, доктор и спустя годы не смог забыть того отчаянного бессилия, которое возникает, когда не можешь удержать в руках чужую жизнь.

Помещик Радилов («Мой сосед Радилов») производил впечатление человека, вся душа которого «ушла на время внутрь». В течение трёх лет он был счастлив в браке. Когда жена умерла от родов, сердце его «словно окаменело». Теперь он жил с матушкой и Ольгой — сестрой покойной жены. Взгляд Ольги, когда помещик делился с охотником своими воспоминаниями, показался странным: на лице девушки были написаны и сострадание, и ревность. Через неделю рассказчик узнал, что Радилов вместе с золовкой уехал в неизвестном направлении.

Судьба орловского помещика по фамилии Лёжень («Однодворец Овсяников») сделала крутой вираж во время Отечественной войны. Вместе с наполеоновской армией он вошёл в Россию, но на обратном пути попал в руки смоленских мужиков, которые решили утопить «францюзя» в проруби. Лёженя спас проезжавший мимо помещик: он как раз искал для своих дочерей учителя музыки и французского языка. Передохнув и отогревшись, пленный переехал к другому господину; в его доме он влюбился в молоденькую воспитанницу, женился, поступил на службу и вышел в дворяне.

Ребятишки, отправившиеся ночью стеречь табун («Бежин луг»), до рассвета рассказывали истории про домового, который водится на фабрике; про слободского плотника Гаврилу, ставшего невесёлым после встречи с русалкой; про безумную Акулину, «испорченную водяным». Один из подростков, Павел, отправился за водой, а по возвращении сообщил, что слышал голос Васи — мальчика, утонувшего в речке. Ребята решили, что это плохая примета. Вскоре Павел погиб, упав с лошади.

Мелкопоместному дворянину («Пётр Петрович Каратаев») приглянулась крепостная девушка Матрёна, принадлежавшая богатой помещице Марье Ильиничне. Попытки выкупить симпатичную певунью ни к чему не привели: старая барыня, напротив, отправила «холопку» в степную деревню. Отыскав девушку, Каратаев устроил для неё побег. Несколько месяцев возлюбленные были счастливы. Идиллия закончилась после того, как помещица узнала, где прячется беглянка. Пошли жалобы исправнику, Пётр Петрович начал нервничать. В один из дней Матрёна, поняв, что спокойной жизни больше не будет, отправилась к барыне и «выдала себя».

Отзывы

По словам Белинского, подготовившего обзорную статью «Взгляд на русскую литературу 1847 года», рассказы из цикла «Записки охотника» неравноценны по художественным достоинствам; среди них есть более сильные, есть — менее. В то же время критик признал, что «между ними нет ни одного, который бы чем-нибудь не был интересен, занимателен и поучителен». Лучшим из рассказов Белинский считал «Хоря и Калиныча»; за ним следовали «Бурмистр», «Однодворец Овсяников» и «Контора» [8] .

Салтыков-Щедрин отмечал, что «Записки охотника» положили начало «целой литературе, имеющей своим объектом народ и его нужды» [9] . Гончаров увидел на страницах книги «истинного трубадура, странствующего с ружьём и лирой по сёлам, по полям» [10] .

Некрасов в одном из писем указал на сходство «Записок охотника» с толстовским рассказом «Рубка леса», который готовился к печати на страницах «Современника» и был посвящён Тургеневу [11] :

Форма совершенно твоя, даже есть выражения, сравнения, напоминающие «Записки охотника», а один офицер так просто Гамлет Щигровского уезда.

В ряду откликов особняком стояло мнение очеркиста Василия Боткина, который обнаружил в «Хоре и Калиныче» некую «придуманность»: «Это — идиллия, а не характеристика двух русских мужиков» [10] .

Художественные особенности

Образы героев

По мнению исследователей, крестьяне Хорь и Калиныч являются носителями «наиболее типичных особенностей русского национального характера». Прототипом Хоря был крепостной крестьянин, отличавшийся мощью, проницательностью и «необыкновенным радушием». Он знал грамоту, и когда Тургенев прислал ему рассказ, «старик с гордостью его перечитывал». Об этом крестьянине упоминал и Афанасий Фет; в 1862 году во время тетеревиной охоты он остановился в домике Хоря и заночевал там [12] [13] :

Заинтересованный мастерским очерком поэта, я с большим вниманием всматривался в личность и домашний быт моего хозяина. Хорю теперь за восемьдесят, но его колоссальной фигуре и геркулесовскому сложению лета нипочём.

Если Хорь — «человек положительный, практический», то Калиныч относится к числу романтиков, «людей восторженных и мечтательных». Это проявляется в его бережном отношении к природе и задушевным песням; когда Калиныч запевал, даже «прагматик» Хорь не мог удержаться и после недолгой паузы подхватывал песню [14] .

Арина, героиня рассказа «Ермолай и мельничиха», не пытается вызвать жалость у гостей, засидевшихся вечером в её доме. Однако рассказчик понимает, что и помещица, не разрешившая девушке выйти замуж за Петрушу, и «постылый мельник», выкупивший её, стали для женщины причиной горьких переживаний [14] .

Для Матрёны, крепостной девушки, любовь помещика становится серьёзным испытанием («Пётр Петрович Каратаев»). Любя и жалея Каратаева, она сначала решилась на побег от барыни, а затем к ней же и вернулась. В этом поступке Матрёны, стремящейся избавить Петра Петровича от затеянных её хозяйкой судебных преследований, исследователи видят «подвиг самоотвержения и бескорыстия» [15] .

В очерке «Бежин луг» зафиксировались народные поэтические вымыслы о домовых, русалках, леших; автор не скрывает удивления от одарённости крестьянских детей, в устных историях которых услышанные от взрослых легенды и сказки гармонично переплетаются с впечатлениями от природы. Столь же сильный душевный отклик вызвал в рассказчике голос Якова («Певцы»): в нём слышны были «и страсть, и молодость, и сила, и какая-то увлекательно-беспечная, грустная скорбь» [16] .

Язык и стиль

Стремление Тургенева включить в «Записки охотника» местные наречия вызвало разноречивую реакцию; так, Белинский в письме Анненкову отмечал, что писатель «пересаливает в употреблении слов орловского языка»; по мнению критика, используемое в рассказе «Контора» слово «зеленя» «столь же бессмысленно», как и «лесеня» и «хлебеня» [17] [18] .

Точно так же протестовал против употребления диалектизмов публицист Иван Аксаков; его претензии касались не только Тургенева, но и других авторов [18] :

Григорович, желая вывести на сцену русского мужика, заставляет его говорить рязанским наречием, вы — орловским, Даль — винегретом из всех наречий. Думая уловить русскую речь, вы улавливаете местное наречие.

Исследователи отмечают, что местный говор необходим был Тургеневу в тех рассказах, где даётся описание крестьян и дворовых («Хорь и Калиныч», «Малиновая вода», «Льгов», «Бирюк», «Бежин луг»). Слова, которые писатель называл «своебытными», отражали орловский колорит и были нужны для демонстрации житейской наблюдательности персонажей. Отсюда — местная лексика: «живалый», «лядащий», «притулился», «лотошил», «гляделки» [19] .

Столь же важной Тургенев считал и «народную географию»: в «Записках охотника» есть родник Малиновая вода, овраг Кобылий верх; в рассказах упоминается множество сёл с «социально-бытовыми названиями»: Худобубново, Голоплеки, Колотовка, Бессоново, Колобродово [20] .

Тургеневские сравнения идут от непосредственного наблюдения за животными и птицами, поэтому поведение людей в «Записках охотника» порой напоминает повадки животных: «Ловили Ермолая, как зайца в поле», «Он просидел три дня в уголку, как раненая птица» [21] .

Отмечено также тяготение писателя к поэтическим метафорам («Начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь») и гиперболам («Бурмистр из мужиков, с бородой во весь тулуп») [22] .

Образ рассказчика

Рассказчик в «Записках охотника» является не только полноправным участником событий, но и своеобразным проводником, прокладывающим дорогу от персонажей к читателям. Иногда он просто слушает (вариант: подслушивает) беседы своих героев («Контора», «Свидание»); порой задаёт наводящие вопросы «для поддержания разговора» («Хорь и Калиныч», «Касьян с Красивой Мечи»); реже — сам участвует в той или иной истории. (Так, в рассказе «Бирюк» он предлагает леснику деньги за дерево, срубленное незнакомым мужиком.) Этот художественный приём необходим Тургеневу для «активности творческого воображения читателя» [23] :

Вводя образ рассказчика и тем самым связывая между собой отдельные эпизоды, Тургенев усиливает правдоподобие повествования, вызывает у читателя иллюзию предельного соответствия художественного вымысла реальной действительности.

В некоторых очерках замечен приём «живой беседы»: рассказчик обращается к читателю, приглашает его «принять участие в поездке» («Со скрипом отворяется воротище… Трогай! перед нами деревня»). Дорожные впечатления, которыми он делится с читателями, полны деталей: «Вот вы сели», «Вы едете мимо церкви, с горы направо, через плотину». Задушевная интонация присутствует постоянно; ею завершается и заключительный рассказ («Лес и степь»): «Однако — пора кончать. Прощайте, читатель; желаю вам постоянного благополучия» [2] .

Пейзаж

Литературовед Кирилл Пигарёв, исследуя пейзажное творчество Тургенева, пришёл к выводу, что наиболее точным примером, демонстрирующим внимание писателя к мельчайшим деталям, является эпизод, в котором повествуется о вырубке леса («Касьян с Красивой Мечи») [24] :

От внимания автора не ускользают ни семейства грибов, расположившихся возле старых пней, ни свежие щепки от недавно поваленных деревьев.

Пейзаж, создающий картину ясного летнего дня, включён в рассказ «Бежин луг»; утреннее пробуждение земли — в «Живые мощи» [25] . В обоих случаях описание природы предваряет основную тему и создаёт необходимое настроение [26] . По мнению Пигарёва, «трепетная гамма», присущая пейзажным зарисовкам Тургенева, близка работам Коро, которого искусствовед Михаил Алпатов назвал «певцом предрассветной мглы и гаснущих туманов»; в то же время «колористическая палитра» автора «Записок охотника» насыщеннее, чем у французского художника [27] .