Загонная охота у монголов.
Наши фольк-хисторики опять задали массу вопросов про монголов. Теперь они не поверили в существовании загонной охоты у монголов. Вот что пишет немецкий историк Т. Нагель в книге «Тимур-завоеватели и исламский мир позднего средневековья».
Война сравнима с охотой, правда, с охотой, при которой травят не одного зверя; осада со всех сторон, постепенное затягивание дикого зверя на постоянно суживающееся пространство, затем истребление всей кажущейся чем-то пригодной добычи – таков метод. Со времен античного мира это утвердилось в Азии. Древние арабы, однако, этого не практиковали – наличность живого в их скудных сухих странах слишком мала, – но они могли понаслышке это знать, ибо так, а не иначе принцы Сасанидов загоняли диких ослов на пограничной полосе между культурной страной и пустыней. В поле зрения исламских историографов попал этот метод с триумфальным шествием сельджуков, выходцев из Центральной Азии. Их султан Маликшах (прав. 1072-1092) привлек внимание, когда в окрестностях Неджефа велел согнать газелей и убил несколько тысяч; из рогов был на память сложен памятник, а немного позже подобным образом были опустошены окрестности Исфахана.
То, что монголы владели этим методом, многократно подтверждено. Рашид ад-дин108 описывает нам подробности жизни при дворе в Каракоруме при Угедее. Мужчины развлекались стрельбой из лука и арбалета и борьбой. Кроме того, великий хан заставлял возводить насыпь из свай и глины длиной в два дня пути в области зимних пастбищ; эта насыпь имела несколько ворот. Ко времени охоты «собирали войско из всех областей, для того чтобы все воины образовали цепь загонщиков, и потом гнали дичь на ту насыпь. Цепь окружения растягивалась на месяц пути. Зверей гнали к насыпи. Там войско уже плечом к плечу образовывало тесный круг. Сначала в него входил Угедей со своими близкими доверенными. Некоторое время он наблюдал за животными, потом убивал многих, и когда уже ему это надоедало, он скакал на возвышение посреди окруженной местности. По очереди входили теперь в круг принцы, после этого охотились весь народ и рядовой состав войска. Потом часть животных отпускали и, имитируя спортивные упражнения, ловили их палкой с лассо. Управляющие распределяли наконец всю добычу между принцами и полководцами всех рангов, так что никто не оставался без положенной ему доли. Принцы и полководцы совершали обряды, принятые в аудиенции для поздравлений. После девятидневного пира все возвращались в свои области и в свои палатки». С военными рабами, ввезенными преимущественно из Куманскпх степей в Египет и Сирию (из их среды, в частности, вышли некоторые султаны мамлюков), описанный метод вошел и в сердце арабского мира. Так, Тенгиз, возвысившийся в 1313 году до наместника Дамаска, имел обыкновение ежегодно несколько дней охотиться на среднем Евфрате, иногда даже переправлялся через эту реку, пренебрегая границами с империей ильханов, и жители тех областей «тогда бежали от него до Тебриза, Султании, Мардина и Сиса». В то же самое время хан Олджайту (прав. 1304-1316), который несмотря на все опустошения, правил заселенной и застроенной в сравнении с Центральной Азией страной, не испытывая больше настоящего удовольствия от такого времяпрепровождения. Еще его отец Газан (прав.1295-1304) провел реформы в интересах оседлого населения. Он придерживался того мнения, что хан не имел права подвергать опасности жизнь из-за участия в охоте, разве только если его персона была там необходима, – очень похоже на утвержденное правило, что государь не имеет права бросаться в боевую сутолоку.
Властители Мавераннахра еще не разделяли такого мнения об охоте облавой. Тимур часто приказывал своим войскам развертываться в цепь для этого занятия, и не в последнюю очередь для того, чтобы спасти войско от голода. Охотники – те же воины. Они созываются, как и для похода; обязанность собираться в поход и на охоту одно и то же, как явствует из примера Угедея. Князья и полководцы руководят маневрами цепи, войсковые интенданты распределяют добычу. А после этого большой праздник победы. Охота облавой и война в представлении монголов переходят одно в другое. Чингисхан очень серьезно относился к охоте: «Охота – это дело, подобающее полководцам. Оруженосцы и воины должны поучиться, как подкрадываться к диким животным, как их убивать, как построить ряд, как в зависимости от числа загонщиков окружить дичь, как перед началом охоты организовать разведку, определить породу и количество животных. Если у полководцев нет боевых заданий для войска, то они всегда должны стремиться к охоте и побуждать войско к тому же. Охота – не самоцель, скорее войска должны овладеть этими задачами, как во сне». Во времена Тимура в Мавераннахре еще жило убеждение, что охота – лучшее упражнение для войны. С младенческого возраста будущий завоеватель мира резвился на лошади и пробовал пользоваться оружием, проводил дни за охотой и военным ремеслом; на охоту и на бои были направлены его помыслы.
На охоте, как и на войне, четко определено расположение участвующих. Охотник – «мирное объединение» – противостоит тому, за кем охотятся – врагу – в сознании непримиримости. Охотник имеет право достичь своей цели уничтожением визави. Между окруженной дичью и окруженными врагами не существует принципиального различия. «Враг для правителя не лучше дикого осла!» – якобы внушал Чингисхан своему сыну Джучи, когда тот предоставил убежище одному князю меркитов. Что обещает в будущем пользу, остается в живых; все другое истребляется, чтобы стремление к равенству, к упорядочению обстоятельств было удовлетворено! Отступить от такого мышления можно, по всей вероятности, в особых случаях, когда уже при Чингисхане – точно так же при Тимуре – для искупления за смерть близкого родственника уничтожалось все живое в окрестности места происшедшего несчастья. То, что метод охоты облавой на громадной территории, проведение которой предполагает значительные возможности распоряжаться большими массами людей, смог так решительно перейти на методы ведения войны, кажется, является своеобразием центральноазиатских степных кочевников. Лесные кочевники, описанные Рашид-ад-дином, которые разводили вместо баранов и крупного рогатого скота других животных, вряд .ли приняли подобное военное искусство.
По Рашид-ад-Дину, именно Чингисхан ввел обычай убивать всех побежденных врагов, значит, обращаться с ними, как с окруженными дикими животными; это было надежно, ибо позволяло сохранять вокруг себя только единомышленников. – Но не иначе, как созданием всеобъемлющего мирного порядка может быть достигнута убежденность, что небесное божество пригласило для этого великого хана на его должность. Как небо окружает всю землю, так и все народы подчинены земному, даже космическому порядку, предначертанному божеством; кто этот порядок отвергает, борется с избранным для его сохранения ханом, тот лишается защиты неба, делается врагом всего того, что существует в соответствии с небесной волей.
«В чем заключается счастье мужчины?» – спросил однажды Чингисхан своих спутников. Они отвечали что-то об охоте вообще, о соколиной охоте в частности, о красивой одежде. «Хорошо вы говорили! Но настоящая жизнь мужчины заключается в том, чтобы нападать на врагов, истреблять их с корнем, заставить плакать их любимых, скакать на отобранных у них жирных жеребцах с золотыми седлами, животы их женщин использовать вместо подушки, целовать их рот!». С низвержением врагов связано лишение их чести – это, без сомнения, выходящая за рамки охотничьей метафоры черта. Победитель – это защитник порядка, которого хочет небо или Бог, побежденный – его недостойный противник. Чем решительнее триумф, тем яснее должен быть показан этот контраст. Сельджук Маликшах приказал сложить рога животных, своей добычи, как памятники; перенесенные в сферу войны пирамиды отрезанных голов показывают физическое уничтожение врагов, но прежде всего их моральное уничтожение. Кто заслужил такой позорной смерти, тот весь опозорен, с головы до пят, в назидание живым.
Так остается только победоносное «мирное объединение», принадлежность к которому является условием для сохранения жизни и достоинства. Это объединение в принципе всеобъемлющее; подобному покровительствовал Мухаммед. Вне его нет права на существование, а оно – объединение равных – полностью, по определению Ясы, предоставлено и распоряжение правителя. Оно означает осуществление благополучия на земле подобно тому, как на мусульманах по суре (3, 110) лежит ужасно тяжелый, но неоспоримый груз – образовать на земле самое лучшее объединение. Из убийств, из грабежей, из разрушения поднимается мирная империя, империя единства и согласия. Как когда-то, до появления Мухаммеда, бедуины, так и до Чингисхана народы Центральной Азии были без всеобщего руководства, говорит Рашид-ад-дин. Нет ничего хуже, чем мешать наконец достигнутому согласию. Шариат требует смерти не желающего покаяться вероотступника, и монголы наказывали изменников с изощренной жестокостью. Князя Мосула, который не сдержал обещания союзу, Хулагу велел накрыть курдюками, закатать в войлок и крепко связать; в течение месяца предатель был заживо съеден червями. И при Тимуре унаследованная от его монгольских предков идея единого похожего мирового порядка, который он стремился восстановить устранением «диадохов», перекрещивается с исламским понятием единодушного объединения, каким его сформулировал суннизм. Не только Яса, ко и представления о политическом порядке суннитов в начале пятилетней кампании сделали необходимым штурм замка под Амолом и убийство «неверного» населения. Почитать полагалось Чингисидов и Саидов, потомков Мухаммеда; но решительно нужно было бороться за сохранение «единодушного объединения»; причисление к нему означало пощаду – значит, сделан правильный выбор. Поэтому Тимур однажды настоятельно признал Ходжу Али отказаться от шиитского вероисповедания.
Облавная охота.
Значение охоты загоном как средства социализации человека по достоинству оценили кочевые народы Евразии и использовали её в этом качестве, а также для обучения молодых воинов тонкостям верховой езды, стрельбы из лука, метания аркана и многому другому, ещё не надо забывать и об источнике пищи, ведь развитие технологий превратило охоту из лотереи с неопределённым результатом в весьма выгодное мероприятие. Новая реальность, в значительной мере созданная самими людьми, серьёзно видоизменила старую охоту загоном, создав её наиболее зрелищную разновидность — облавную охоту.
Лучше всего процесс облавной охоты изучен у бурят. Вот как он выглядит в описании русского учёного Петра Палласа:
«Чтоб осмотреть хорошенько самую страну и видеть, как здесь диких коз, дзеренами называемых, промышляют, остался я в Акшинске (ныне — село Акша, Забайкальский край). Такой промысел мунгалы по своему называют облаха, а русские, перевернув на свой манер, сделали облава. Она первейшая почти увеселение мунгалов и по степям обитающих тунгусов. Учреждают её на чистом и открытом поле к горе, к лесу, чтоб зверя чрез то удержать можно было. Походят на оный промысел обыкновенно осенью, когда лошади отъелись, человек от 50 до 100 и 200, кои на лошадях весьма проворны и ещё каждый по заводной лошади имеет. Все снаряжены луком и стрелами и каждый имеет при себе ещё добрую и учёную собаку. Перед отъездом выбирают одного себе вожатым или старостою, который на промысле управляет.
И так, где изберут для промысла способное место, туда посылают трёх или четырёх человек подсмотреть, в какой стороне дзерены пасутся. Заметив их, вся ватага разъезжается на малые кучки, а после и поодиночке и сделают превеликий круг. Концы или крылья круга сходятся за местом, где дикие указаны. Подкрадываются всегда или из-за бугров или из-за горок, дабы способнее и совершеннее окружить окружить зверя.
Лишь только дзерены промышленника увидят, то бросаются все в бег, а промышленники со своей стороны отовсюду на них во весь опор скачут и так окружив и криком, и свистящими стрелами, обезумливают зверя и повергают, сколько смогут. Стрелять же с лошади даурские степные народы настолько искусны, что, скача изо всей силы, в цель попасть стрелой, не промахнутся».
В этих словах описана вся суть облавной охоты. Группа загонщиков находила стадо зверя (в данном случае — дзеренов) и поднимала его с лежки иногда собаками, иногда — свистящими стрелами. Затем, по сигналу, ватага охотников рассыпалась на отдельных конников, которые окружали стадо и свистящими стрелами гнали его к засаде. Почти всегда целью охоты были мясо и шкуры зверей, но иногда охоту устраивали и на табуны одичавших лошадей (мустангов), которые очень высоко ценились за превосходные физические данные.
Облавная охота требовала от участников высокой организованности и дисциплины, без которых всё дело могло пойти прахом. Собственно, охотничьи ватаги и были первыми боевыми отрядами кочевников, которые с лёгкостью превращались в воинские подразделения, также профессионально охотившиеся на людей, как когда-то на дзеренов в степи, а где имеется профессиональная армия, там и до государства недалеко.
Охота на хангайского аргали: монгольские традиции
Откуда-то появилась бутылка водки, начали знакомиться и замаливать духов или кого-то там еще. Затем местные егеря проводили нас к горе, у которой в укромном от ветра месте мы и разбили палаточный лагерь.
Мне казалось, что Монголия несколько дальше находится от Москвы. Я даже выспаться в самолете не успел, а мы уже приземлились в Улан-Баторе, вернее в Улаан-Баатаре («Красный богатырь» по-монгольски).
Дохнув перегаром, меня выудил из хлынувшего пассажирского потока какой-то приветливый молодой монгол, совершенно без акцента говорящий по-русски. За полчаса ожидания моего багажа и оружия в VIP-зале аэропорта (там гораздо проще растамаживать оружие) я познакомился с этим молодым человеком, его звали Бат (по написанию Батый – помните такого?), и узнал об изменении моей программы. Вернее, о том, что программа вернулась к исходному состоянию, хотя я заблаговременно просил ее скорректировать. Мне не хотелось согласно программе торчать в Улан-Баторе, а хотелось сразу же в день прилета ехать на охоту. Но делать нечего – придется смириться с «кознями» организаторов, двигаться в отель, отсыпаться там и придумывать, чем бы заняться в этом городе.
Город встретил меня большими пробками, серыми, советского типа, строениями и. красивыми женскими лицами. Пару часиков вздремнув, я достал шпаргалку с перечнем достопримечательностей Улан-Батора. Бат с водителем за это время тоже успели отдохнуть. Они, оказывается, только что вернулись из охотничьих угодий, искали мне хорошего барана. Если это действительно так и им удалось найти хороший трофей, то совсем другое дело. Настроение улучшилось – можно предаться «экскурсионке».
За половину дня мы посмотрели все, что можно было посмотреть исторического в этом городе.
Монголам просто сильно досталось, пока они были в составе южного соседа и под покровительством северного. Немногие монастыри смогли дожить до наших дней. В нормальном состоянии сохранился, по сути, только один – «Гандантегчинлен Кхиид», и, похоже, только благодаря тому (посмотрим, о чем нам говорит путеводитель. ), что «местные коммунисты оставили его как место, способное поразить воображение иностранцев».
Зимний Дворец «Богд Кхаан» также избежал разрушения. Построенный в конце XIX века, он был в течение 20 лет пристанищем последнего, как говорит гид, «любвеобильного» монгольского императора Богд Хана VIII («Живой Будда»). Осталось посетить еще несколько музеев и центральную площадь. Все, осмотр достопримечательностей почти закончен.
Напоследок выезжаем из города, забираемся на господствующую вершину – здесь находится обелиск советским воинам и открывается панорама на весь город. На окраинах современные европеизированные коттеджи соседствуют с традиционными юртами, правда, укомплектованными спутниковыми тарелками.
Ужинать едем в местный ресторанчик. Пиво, надо сказать, здесь совсем неплохое. Попросил Бата выбрать что-нибудь колоритное из национальной кухни. Через полчаса нам принесли еще дымящуюся вареную голову барана и два ножа. Надо сказать, по виду неординарно, но очень вкусно. Бат говорит, что некоторые европейские туристы на выходные прилетают в город для того, чтобы отведать голову барана именно в этом ресторанчике. Вполне возможно, надо будет подумать об этом. Над столом висят несколько изделий с резьбой по кости. Оказалось, это бараньи лопатки. Потом поищу себе пару таких сувениров – смотрится симпатично и необычно.
На следующее утро выезжаем пораньше, чтобы избежать многочасовых пробок. Из 2,5-миллионного населения Монголии половина живет в столице. Машин вроде бы и не очень много, но улочки слишком узкие, не рассчитанные на такое количество машин. Плюс светофоры. В общем, знакомая ситуация со столичным «трафиком».
Думал, выбравшись из города, будет легче. Машин за городом действительно почти не было. Но и нормальных дорог тоже не было. Видимо, с советских времен не ремонтировали – кругом ямы да колдобины. Скорость передвижения была не более 40 км/час. Наконец мы съехали с «автобана» на грунтовку. Здесь водитель почувствовал себя уверенней, скорость увеличилась до 60 км/час. Похоже, вся транспортная система Монголии и состояла из таких вот наезженных грунтовок. Указателей, понятно, никаких. Какие тут указатели в монгольской степи?
Показались горы. Едем мы на юго-запад от Улан-Батора, к отрогам Хангайского хребта, за хангайским бараном. В пакет у меня входила также охота на гобийского козерога и дзерена.
На отстрел баранов в Монголии выделяют сейчас всего 20 лицензий в год, из них 5 на алтайского аргали. Остальные распределяются между хангайским и гобийским аргали. Понятно, что из-за таких малых квот, несмотря на огромные цены, очередь на бараньи охоты растянулась на несколько лет вперед.
С козерогами дело обстоит несколько проще – на них выделяют более сотни лицензий. И основная масса охотников едет в Монголию именно за козерогами.
Кстати, в стране существует ограничение на ввоз патронов, осенью 2008 года можно было ввезти не более 30 патронов для нарезного оружия.
По пути остановились у шаманской каменной пирамиды с синими лентами. Выходя из машины, почувствовал, как приятно ударило в ноздри густым полынно-пряным ароматом степи. Пока я вдыхал всей грудью запахи природы, ребята подкинули к пирамиде камней и сделали несколько обходов по кругу на удачу. Им лучше знать, возможно, действительно поможет.
Дорога к охотничьей территории заняла весь день. К вечеру мы по приметам, знакомым только водителю, остановились на одном из холмов и стали ждать местных егерей. Через пятнадцать минут подъехали на мотоцикле егеря: оба в монгольских сапогах с загнутыми носками и в колоритных монгольских степных халатах.
Откуда-то появилась бутылка водки, начали знакомиться и замаливать духов или кого-то там еще. Затем местные егеря проводили нас к горе, у которой в укромном от ветра месте мы и разбили палаточный лагерь.
У меня в команде были: Бат – мой переводчик и основной егерь, его помощник, водитель и повар. Паренька-повара, похоже, взяли из хорошего ресторана – блюда были очень вкусными, и он за время моего пребывания ни разу не повторился.
Перед ужином по предложению егерей делаем рекогносцировку на местности – объезжаем окрестности на джипе. Гор здесь оказалось не много. Четыре-пять небольших «пупырышков» высились над неровной степью. К ним мы и отправились. Заехав внутрь гряды, увидели необычную картину: группа пасущихся лошадей и среди них какие-то животные. Это, оказывается, наши аргали паслись вместе с табуном. Завидев машину, бараны заторопились вверх по склону. Пока они не скрылись, мы успели рассмотреть трех самцов, один из которых был трофейным. Уже темнело, и в предвкушении утренней охоты мы вернулись в лагерь. Плотно поужинав, я пошел спать.
Монголы еще долго шумели ночью у костра. Разбудили меня в 3 ночи громкие, несвязные голоса. Недовольный, вылезаю из палатки: у костра два моих егеря никак не могут уснуть, не удивительно – возле них валяется несколько пустых бутылок из-под пива и водки. Наведя порядок «сильными» русскими выражениями, отправляюсь досыпать. Что-то будет утром с такими «бойцами»? На удивление, в шесть утра все были на ногах, в том числе и те полуночники. Единственно, что их «выдавало», так это запах резкого, застоявшегося перегара.
Быстро позавтракав, едем к месту, где видели вчера баранов. Со слов местных егерей, бараны должны были остаться где-то здесь. Крутим вокруг гряды, пока никого. Вдруг видим вдалеке в степи пыль, она стелется по направлению к «пупырышкам». Останавливаемся, смотрим в бинокли. Да это наши бараны, завидев нас, бегут спасаться к горам. Дождавшись, пока бараны начали подъем в гору, немного «подрезаем» их бегом по склону. 320 метров, небольшой боковой ветер, угол порядка 20 градусов. Вижу только белое убегающее баранье «зеркало», сейчас совсем скроется за перевалом. Падаю на какую-то скалу, целюсь (как раз спина животного немного стала видна), выстрел. баран падает и скатывается вниз. Все, охота на хангайского аргали завершена.
Карабкаемся наверх к барану – надо же запечатлеться на фоне «пупырышек» с трофеем, да и посмотреть на него хочется поближе. Рассматриваем рога: база хорошая, длина не супер, но в целом – нормально. Жаль только, что так быстро охота закончилась.
Обработав тушу, относим мясо и трофей к машине. Откуда-то появляется бутылка водки, и начинается процедура «соблюдения традиции», которую мои монголы, похоже, готовы проводить в любое время дня и ночи. Для процедуры, помимо водки и, разумеется, стакана, понадобилось еще сырое яйцо свежедобытого барана, которое разрезали на дольки. Каждый монгол макал в водку безымянный палец и брызгал им, что-то приговаривая, на три стороны. После чего проглатывал дольку, запивая ее водкой. И, надо сказать, они искренне были уверены, что съедание сырых семенников положительно сказывается на их потенции. Отказываться в этой ситуации было глупо, пришлось и мне соблюсти «традицию». Наивный я был, думал, они эту «традицию» блюдут только после добычи зверя. Но меня можно было простить, я же всего второй день в Монголии. Остаток дня прошел. в продолжении «соблюдения традиций».
На следующий день, позавтракав и «соблюдя традиции» прощания с егерями, мы отправились на другую территорию за гобийским козерогом. Путь наш лежал теперь на юго-восток. К вечеру были уже на месте. Выгрузив вещи, привычно разбили лагерь. Повар с помощником егеря занялись приготовлением ужина, я – чтением книг, а Бат с водителем укатили искать местного егеря.
Начинало темнеть. Букв уже не видно, иду, от нечего делать, наблюдать за процессом приготовления пищи. Ребята в степи насобирали небольших сухих веток какого-то мелкого кустарника и «лепешек» кизяка, разожгли костер. Под ногами наковыряли пару десятков камней, выложили в костер, обложили «лепешками». Минут через тридцать начали вытаскивать из углей прокаленные камни и перекладывать ими мясо в кастрюле. А еще через полчаса мы уже лакомились ароматной бараниной, запеченной с камнями, и запивали вкусным горячим мясным бульоном. Конечно, и жирные горячие камни дали мне подержать в руках, для прохладного времени очень актуально, греют, даже потеешь.
Бата с водителем этим вечером мы не дождались, разошлись спать. Рано утром обнаруживаю, что машина уже на месте, можно завтракать и – на охоту. Но, оказывается, нам нужно было по совету местного егеря поменять место стоянки – поближе к горам. Палатки разбиваем в живописнейшем месте, прямо внутри горной гряды. Горы здесь старые, низкие, полуразвалившиеся, издали напоминают шеренгу глиняных великанов, выстроившихся на парад.
Бат с водителем и помощником подозрительно опять куда-то засобирались, сказали, что за егерем, вечером ведь на охоту. Повар неспешно готовит обед, я так же неспешно читаю книги. Греет солнышко, тренькают кузнечики, комаров нет – благодать!
Местным кузнечикам, видимо, в детском саду теорию аэродинамики читали: вокруг меня пара десятков зеленых насекомых с красными подкрылками с остервенением носилась по поляне. Понять логику в этих движениях я так и не смог, носились они во все стороны, как броуновское движение. Но наблюдать за ними было интересно: они взлетали, затем несколько минут с каким-то упоением зависали, весело стрекоча крыльями, в потоках воздуха, иногда практически на одном месте, словно маленькие вертолеты. Мне это чем-то напоминало молодых авиаторов, которые, наконец-то, добрались до штурвала самолета и с упоением летают и никак не могут насладиться и «наесться» мгновениями полета.
От размышлений об увлекательной жизни насекомых меня отвлекла старушка, ковыляющая с козами откуда-то с горы. Мой повар, увидев старушку, выскочил из палатки, ветром взлетел к ней и помог спуститься к лагерю. Усадил, налил ей супу, чаю и неспешно, пока она ела, развлекал ее разговорами. Довольная старушка через полчаса ушла. А еще через пару часов (тут, в горах, проходной двор, что ли?) с другой стороны приехал верхом какой-то подросток в национальной одежде. Повар его тоже пригласил посидеть и отведать супа с чаем. Вы представляете?! Городской монгол приехал за тридевять земель в степь и всех проходящих мимо угощает обедом и чаем! Да еще и развлекает. Вот это гостеприимство! Вот это, я понимаю, традиции!
Время близилось к ужину, уже стемнело, а егерей с машиной все нет. Я заподозрил неладное. И действительно, часам к 10 вечера мои «бойцы» появились в сопровождении мотоцикла. Это они привезли местного егеря со мной знакомиться и объясняться, почему опоздали. Хотя мне талдычили про какой-то мотор и отсутствие бензина, но из нечленораздельных звуков и таких же несвязных жестов я понял, что «традиция» взяла верх над их разумом, и их всех срочно нужно укладывать отсыпаться.
Выгнав местного егеря домой, своих я отправил спать. Этой ночью они даже не храпели. Утром встали как ни в чем не бывало, позавтракали, и мы отправились еще раз знакомиться с егерем, которого я прогнал вечером. Егерь уже тоже проспался и готов был к охотничьим подвигам. Забрав его, мы на джипе двинулись к соседней, отдельно стоящей горной гряде. Этот горный «массив» был немногим больше тех «трех пупырышек», где я стрельнул барана. Неужели тут есть козероги? Оказалось, что есть. Мы даже обнаружили целых два небольших стада. Выбрав максимального по размеру рогов, начали подход. Учитывая сложный рельеф этих невысоких рассыпающихся гор, к козерогам подкрасться на 200 метров не составляло большого труда. Выстрел. и можно фотографироваться с трофеем.
Как-то все слишком просто: на барана час потратил, теперь на козерога – от силы полтора. Что это за горная охота?
Откуда-то опять появилась бутылка водки, я даже не удивился – это было уже как само собой разумеющееся. Отдав дать «традициям» на кровях с яйцом, мы отправились в гости к нашему егерю, его юрта стояла в получасе езды от этих мест. Пока я изучал новый для меня тип жилища, егерь вытащил из заначки двухлитровую бутыль водки и, усадив меня на почетное место, гордо вручил ее мне. Ну и что мне оставалось делать? Он же дарил от всей души, «оторвал от сердца» практически самое ценное. Появилась серебряная чаша, которая есть, наверное, у каждого монгольского мужчины, и процесс знакомства пошел веселее.
Все, хватит, «назнакомились». Попрощавшись с гостеприимным хозяином, едем в лагерь. Команда моя уже никакая, лагерь сегодня собрать не удастся. Ночью сильный пьяный храп моих егерей долгим эхом носился между скалами.
На чистом воздухе спится хорошо – сивушные масла рассасываются быстрее. Утром все встают, как будто и не «знакомились» вчера с местным егерем. Завтракаем, не спеша собираем лагерь. Я сразу предупреждаю команду, что к вечеру, вне зависимости от результата охоты на дзерена, хочу оказаться в Улан-Баторе, местных «традиций» мне больше не выдержать. Это ускоряет процесс сборов – впереди длинная дорога.
Пока ехали к месту обитания дзеренов, размышлял над тем, что я узнал и услышал от егерей о местных баранах: численность хангайского барана в районе восточных отрогов Хангайского хребта (к югу и юго-западу от Улан-Батора) на сегодняшний день действительно сильно снизилась. Соответственно, о высоких трофейных качествах этих животных говорить не приходится. Суровые зимы последних лет и браконьерские усилия местных жителей, видимо, могут привести к уменьшению выделяемых квот на отстрел хангайского барана уже в ближайшем будущем.
Но вернемся к нашим газелям. Оказалось, что дзерены водятся практически по пути в Улан-Батор. Часа через три, немного съехав с «трассы», мы уже увидели первых животных. Но пока попадались только немногочисленные группы самочек. Впериваясь глазами вдаль, я пытался на ходу рассмотреть на головах животных хотя бы подобие нормальных рожек. Жаль, ни одной мужеской особи.
Затратив на безрезультатное блуждание по степи несколько часов, я даю команду двигаться напрямую в Улан-Батор.
Нужно было это раньше сказать! Через пятнадцать минут мы уже «гоняли» по степи возникшую ниоткуда многотысячную орду этих белохвостых газелей. Хороший быстрый выстрел со средней дистанции – и мы, загрузив трофей, едем по грунтовке в сторону Улан-Батора.
До моего отлета было еще более суток, свободное время в Улан-Баторе я с удовольствием посвятил поиску подарков, питию пива, колоритным ресторанчикам национальной кухни.
Вот и закончилась моя экспедиция в сердце некогда самой огромной империи в земной истории. Можно подводить итоги. Все трофеи, которые наметил, я взял. Время сэкономил. Столицу посмотрел. Национальную кухню попробовал. В целом, поездкой доволен. Конечно, можно было бы заранее предупредить меня, чтобы работоспособность печени проверил перед выездом из Москвы. Но это, в принципе, для натренированных на загонных охотах российских охотников не обязательно.
И в этой интересной стране живут доброжелательные и гостеприимные люди, по-прежнему понимающие и говорящие по-русски, читающие наши книги, смотрящие российские телепередачи. Большинство из этих людей выросли, как и мы, на мультиках про крокодила Гену и Чебурашку, в более старшем возрасте коротали время перед ТВ, транслирующим «Бриллиантовую руку» и «Семнадцать мгновений весны». А музыка? Во всех отелях и на улицах Улан-Батора, к моему удивлению, целый день «крутили» только песни современных российских исполнителей.
А «соблюдение традиции»? Думаю, этот народ гораздо ближе к нам по менталитету, чем кажется на первый взгляд. Поезжайте в Монголию, сами убедитесь.