Вячеслав максимов писатель охотник биография

Приветствую всех, заглянувших на огонёк!
Я надеюсь, что данная тема соберёт у костра истинных ценителей охоты и людей, способных понимать язык Природы, или желающих его понять и беречь.

«К сожалению, в Природе нет ни радости, ни слез, ни восторга, ни боли, есть события и твои поступки, за которые ты платишь или немедленно, или с отсрочкой.»
В.Максимов

«Охота, охота; ты как исповедь, как чистилище. Выворачиваешь человека наизнанку, будто шкурку, мездрой наружу, и обнажаешь все его изъяны, пороки, червоточины, тщательно скрываемые в обыденной жизни.»
В.Максимов

И прежде чем начать, хочу познакомить вас со своим земляком Вячеславом Ивановичем Максимовым, чьи рассказы произвели на меня очень сильное впечатление и, сейчас я в этом совершенно уверен, изменили моё отношение к происходящим со мной в этой жизни событиям.

Максимов Вячеслав Иванович

Родился 19 августа 1952 года в Киргизии (ныне Кыргызстан).
Живет и работает в Томске. По образованию врач, кандидат медицинских наук. Охотник. Занимается литературным творчеством. Публиковался в альманахе ‘Охотничьи просторы’, журналах: ‘Охота и охотничье хозяйство’, ‘Охота’, ‘Охотничий двор’, ‘Охота и рыбалка XXI век’, ‘Тверь охотничья’, «Русский охотничий журнал», в газетах: ‘Охотник и рыболов Сибири’, ‘На крючке’, ‘Российская охотничья газета’.
Изданы книги: ‘Записки собачьего доктора’, ‘Таежные прогулки с вариациями’, ‘Общий котел’. Выпущена аудио-версия книги ‘Таежные прогулки с вариациями’ в исполнении заслуженного артиста России Сергея Чонишвили.
Награжден медалью Дмитрия Соловьева ассоциации Росохотрыболовсоюз за издательскую и просветительскую деятельность. Награжден Почетной грамотой Думы города Томска за заслуги в сфере культуры и искусства на территории Томска. Является победителем литературного конкурса, учрежденного фондом святого Трифона, покровителя охотников и рыболовов России (журнал ‘Охотничий двор’).

Для большей наглядности о ком идет речь:

Предлагаю в этой теме делиться охотничьим опытом, особенностями и способами охоты на различного зверя и на различных территориях. О случаях, когда вы балансировали на краю и как с этим справились. Вообщем обо всем, что заставляет нас почувствовать силу и обрести свободу, а вот какую и от чего каждый решает сам.
__________
Основной причиной появления этой темы явилось желание ряда уважаемых мной камрадов получить книги данного автора. Найти их сейчас не реально, они все распроданы! Но созвонившись с Вячеславом Ивановичем и, объяснив ему ситуацию, он с радостью согласился в ближайшее время выпустить сборник всех своих рассказов в одной книге.
И вот результат:

Для ганзовцев выделено 250 книг.

250 книг уже обрели своих читателей!

Тираж закончился, литературный проект состоялся.

Фарт третьего сезона

…Это был мой третий год сезонной охоты на северо-востоке Томской области, по водоразделу двух неприметных таежных речек. Промышляли пушнину, а зверя и птицу брали попутно, только для котла. Незаладилось буквально со второго дня пребывания на участке.

Восемнадцатого октября, после дневного перехода в дальнее зимовье, обнаружил его раздавленным прошлогодним снегом. Ждал отдыха, горячего чая в тепле, а получил как у классика, разбитое корыто. Бессонная ночь у буржуйки, с кое-как собранной трубой и колючими звездами в проломе крыши, казалось, не кончится никогда. Утром вынужден был возвращаться обратно. Перебираясь через речку Кольджу по зализанным, мокрым стволам залома, поскользнулся и сорвался в воду. Кипяток был настолько холодным, что я щучкой выскочил на берег. Благо речка, десять-двенадцать метров в ширину, и глубина по грудь. Рюкзак поймал, вытащил на сушу. Раскрутил, продул фонарик. Вылил воду из сапог. Отдышался, осмотрелся. Компас разбит, ножа на поясе нет, ружье на дне.
Ничто не шевельнулось в природе. Отрешенные, угрюмые ели поймы проглядывали сквозь мутную сетку дождя со снегом. Как иглой кольнула мысль
-Насколько мал и слаб человек, каким мизерным событием стала бы моя смерть здесь, если бы утонул, или еще будет – если замерзну — философствовал недолго – начали стучать зубы. Взялся рубить смолье, готовить костер. На такой случай были с собой полтора десятка спичек и чиркалка, залитые парафином в гильзе за пыжом. Согрелся. От одежды пошел парок. Работая, в такт ударам топора повторял
– Надо достать ружье!? —
— Надо достать ружье?! — ничего не придумал лучше, как снять сапоги и опять залезть в воду. Босыми ногами щупал дно, убрал несколько коряг, и счастье улыбнулось: зацепил-таки тылом стопы за ремень! Решил костер не разжигать. Обтёк, обулся, взял собаку на поводок и несколько раз повторил ей
— Веди домой! — и отдался воле и инстинкту старой, опытной таежницы.
Почему не стал обогреваться и сушиться? Наверное, сыграло роль воодушевление от нахо
дки ружья. Оставшиеся семь километров – это, по-хорошему, два часа быстрого хода. Надеялся засветло добраться до зимовья.
Через некоторое время замерз окончательно. Если температура воздуха около нуля, а одежда сырая – даже в движении поверхность тела равномерно охлаждается, кровь остывает, наваливается усталость, тянет сесть, закрыть глаза и не шевелиться. С полным безразличием, но понимаешь – сядешь и все. Как шли, куда шли, известно одной собаке.
Уже в фиолете густых сумерек, обратил внимание на замшелую, длинную колодину, припорошенную снежком. По ней отчетливо просматривались тени – ямки от следов.
— Медведь – проартикулировала гортань,но не было ни страха, ни желания перезарядить ружье. Подойдя, опустил ладонь в углубление
– Ба, да это же след моего сапога! — отсюда начинался тёс* нашей основной тропы. Собаку отпустил.
Поворот к зимовью. Поскребся в дверь, козлиным голосом что-то проблеял, и услышал испуганный голос напарника (охотиться-то я должен был в дальнем зимовье). Дверь распахнулась. Ослепило светом фонаря. Вид, у меня, после бессонной ночи и водных процедур был, вероятно, настолько удручающе-впечатляющий, что он удивленно выругался…
Беспробудно проспал четырнадцать часов.
Все осталось в прошлом дне, и меня поглотили заботы. Первым делом осмотрел ружье. Дно речки песчаное, оттого затвор и ствол промысловой МЦ-20-01 были забиты песком.
-Если бы вчера в состоянии отупения вздумал стрелять, ружье бы разорвало-
При разборке затвора, опорная шайба боевой пружины отскочила на метр в мох. Вырезали ковром место падения, сложили на кусок полиэтиленовой пленки, и целый день перебирали по стебельку. Шайбу величиной с 10-копеечную монету не нашли. Посетовали, что не взяли с собой столь нужный в тайге кусочек магнита.
Предзимье. То дождь со снегом, то снег с дождем, на каждой хвоинке по капле, тронешь ветку – холодный душ. Охоты еще нет, а я остался без ножа, компаса и ружья. Что делать, решили идти к соседу – штатному охотнику, в надежде, что у него можно будет чем-то разжиться. Шагали в гости: впереди я с топором, сзади – напарник с ружьем. Зимовье соседа приютилось в кедраче. Штатник с охотоведом собирали шишку в кучи и закрывали пленкой, чтобы подмерзшую перемолоть, Мы тоже помогли, поработали. Поведали о моих злоключениях.
Под нарами случайно нашлось незарегистрированное старое-престарое ружье ИЖ-26 двенадцатого калибра и десяток не дутых латунных гильз с окаменевшим дымным порохом. Не беда, что после выстрела у ижевки отваливалось цевье, но она стреляла! Снабдили меня простеньким школьным компасом. А после нехитрых кузнечных и слесарно-столярных манипуляций, пружину сломанного капкана превратили в недурственный нож.Переночевали в тесноте, но в тепле.
На обратном пути попали в метель, задержались в тайге. Выбрали для ночлега пригорок с несколькими кедровыми сушинами и, похоже, в непосредственной близости от медвежьей семьи. Натянули полог-экран из непромокаемого капрона, уложили жерди на мох, сверху пихтовый лапник и пуховые спальники. Соорудили нодью**. Кедр горит спокойно, без искр и треска. Поверхность бревен, скрепленных друг на друге четырьмя кольями, обугливается и создает ровный жар до полуночи, затем обгоревшие концы нужно сдвинуть и тепла хватит до утреннего чая.
Косолапые соседи топтались рядом, поэтому собаки вели себя беспокойно и с лаем отбегали то в одну, то в другую сторону. Сон получился настоящий, таежный: в полглаза, в полуха, ружье под рукой и спальник не застегнут.
Утром, недалеко от места ночевки, перевидели соболя – пробежал по редколесью как кошка, напарник еще оконфузился
-Смотри, какая большая черная белка — собаки, учуяв парной след, обезумели, но соболь как – будто, испарился — Лесной Дух не иначе. Охотиться после такой ночи совершенно не хотелось, и мы продолжили свой путь к зимовью.
Наша избушка-полуземлянка после метели напоминала сугроб. Отгребли снег от двери. Я растопил печку, развесил на жерди одежду. Компаньон остался снаружи оживлять костер и варить собакам…
Первую половину сезонной охоты приходишь из тайги мокрым от сырого снега, а во второй, когда подмерзнет, ползешь домой заледеневший. На плечи и в пространство между спиной и рюкзаком попадает кухта****, она тает и застывает. Образовавшийся ледовый панцирь, защищает от холода. Но это не лучший способ согреться, так как в перспективе , можно заработать шейный или грудной радикулит. Недаром старые промысловики говорят
— Охотясь, богатым не станешь, а вот горбатым – точно —
От радости, что появилось ружье, сразу сел заряжать патроны. Очищал гильзы, выковыривал прокисший дымный порох, ссыпал его на земляной пол под ноги. Сидел босой в одних трусах. Вдруг из печки вылетела искра, поднялась в полуметре до уровня глаз, остановилась на секунду, как бы рассматривая меня, и устремилась вниз, попав точно в кучку пороха.
Десять зарядов это примерно сорок граммов дымаря. Словом, количество приличное . Порох воспламенился. Вздергиваю ноги, в избушке дым; коптилка и керосиновая лампа погасли. На зов явился напарник, зажег свет.
Да-а-а, провиант был еще весьма качественный, и ступни обжег добротно – до второй степени, это когда волдыри появляются
Как лечить, если под рукой ничего нет. Помогла услышанная где-то фраза, что американские солдаты во Вьетнаме применяли сахар для быстрого заживления гнойных ран.
Итак, – бинт, топленое сливочное масло вместо мази и кусок рафинада, растертый в ложке. Боль сумел отключить. Пузыри вскрыл, засыпал сахарной пудрой, наложил повязки. Ночь спал спокойно.

Снег лег, сезон вроде затеялся, а я ползаю на коленях. Продукты тают, а добычи нет. Напарник начал приносить соболей, добывал хорошо, хоть и в общий котел, а щемит.
На четвертый день не выдержал. Был мохеровый шарф — получились отличные портянки. Пытался натянуть резиновые сапоги – больно. Обул чуни, двинулись охотиться в паре.
Около одиннадцати утра пересекли свежий след соболя, молодая собака пошла яро на махах, старую — успели прихватить на поводок. Обычно это обещает добычу через пятнадцать — двадцать минут. После сидения в зимовье прошу напарника
— Дай отвести душу! — сбрасываю рюкзак, куртку, остаюсь в свитере, с собой патронташ, топор, ружье, бегу рядом со следом, забыв про боль.Но соболь попался опытный – гонялись за ним три с лишним часа. Пошел дождь, мох куртинами оголился, следы размыло. Собака вернулась, смотрит виновато.
Перед сезоном была договоренность: если что-нибудь случится, или заблудишься, стреляешь дуплетом, а компаньон отвечает одним выстрелом – значит, идет на помощь. Дуплечу — ответа нет, еще раз дуплет – тихо…
…И остался я в неизвестно где без добычи, без спичек и компаса, с топором, ружьем и шестью патронами. Объявилась вторая собака, зову — не подходит, помнит, наверное, как была поводырем! Решил патроны больше не жечь. По мху на деревьях определил север и двинулся на восток, придерживаясь по памяти, направления на зимовье.
На мне и в тайге не было сухой нитки – вода и пот стекали в чуни, портянки и повязки сбились в носок. Оскальзывался, перешагивая через валежник, или неудачно ставил ногу, мокрый мохер и бинт проходились как тёрка по живому мясу. Периодически прислонялся к стволам деревьев, закрывал глаза и чувствовал, как иссякают силы, подступает сон.
— Изнежился, сидя в зимовье! — мысленно выбрал собаку, которую застрелю, сниму шкуру и замотаю ноги, если придется ночевать. А с рассветом буду выходить дальше. Но реально понимал, что если сяду, даже в обнимку со второй собакой — шансов пережить ночь не будет. Комом к горлу, подступило чувство безысходности и отчаяния. Но стоило представить, как мой труп будут рвать росомахи, вскидывался и шел вперед.В конце концов, усмотрел более-менее заметный профиль*****. Прошагал на юг несколько километров до сохранившегося квартального столба.Лесоустроители обновляли разметку лет восемь — десять назад, поэтому в сумраке дня, черные цифры на затесях были почти неразличимы. Смотрю — то ли сто двадцать, то ли сто двадцать восемь. Поступил, как рентгенолог: закрывал глаза, чтобы отдохнула сетчатка, и быстро открывал, повторяя так многократно, пока не убедился, что северо-восточный квартал, сто двадцатый. В голове сразу все встало на свои места, я уже знал, где нахожусь, где основная тропа к зимовью. Ну, дай Бог ноги и хотя бы час светового времени.Последний километр шел на ощупь, по поговорке, — «Сапоги дорогу знают». Напарник дома. Буркнул ему
— В таких случаях уговаривались стрелять» — в ответ услышал
— Полагал, что ты охотишься —
-Хороша охота… – усмехнулся, но вслух ничего не сказал.
Подозреваю, он слукавил, видимо, оскорбился, что я побежал за соболем, а его оставил амуницию сторожить, как Дон Кихот оруженосца Санчо Пансу. Впрочем, чужая душа – потемки. Так или иначе, но в тайгу больше с ним не ходил.
Назавтра сделал дневку
— Оладушек захотелось, и себя пожалеть-
Расквасил вермишель, добавил сухого молока и порошка какао, замесил тесто, вычистил рукавицей печку, раскалил ее. Пек оладьи, ел горячие, запивая сладким чаем, и размышлял, перебирая в памяти события последнего месяца,
— Зачем Лесному Духу понадобилось, так настойчиво водить меня по краю? Чем я перед ним провинился?! Ведь растеряйся я, запаникуй хоть однажды, наверняка бы погиб — …
На этом, напасти закончились.Одиннадцать дней кряду меня сопровождала ее Величество Удача. Забыл про обожженные ноги, стал суеверным, просил Лесного Духа не гневаться, и каждый раз возвращался с богатой добычей. Напарник воскликнул как-то в сердцах
— Да где ты их берешь-
Вечером одиннадцатого дня сказал себе
— Все. Хватит. Домой —
Годы спустя,часто вспоминаю, как судьба после всех козней подарила мне небывалый, охотничий фарт.

Тёс* – зарубки, затёски на деревьях, ведущие к зимовью.
Нодья**- вид охотничьего костра.
Сутунок*** – часть ствола дерева 2-3 м. длиной
Кухта**** – снежный покров на ветвях деревьев.
Профиль***** — длинная сторона «квартала» (2х4 км), на которые разделены все леса России.

Томские Новости +

История о том, как хирург стал «собачьим доктором», охотником и писателем

Томич Вячеслав Максимов, автор цикла рассказов об охоте «Записки “собачьего доктора”», стал победителем литературного конкурса, организованного Национальным фондом Святого Трифона – покровителя охотников и рыболовов. Церемония награждения состоялась в Москве. После многочисленных публикаций в журналах и газетах «Записки» изданы отдельной книгой, на средства от ее реализации Максимов намерен установить в Томске памятник охотничьей собаке. Эскиз уже готов.

Максимов? В памяти всплывает ветеринарная клиника. Кажется, при медуниверситете. Кажется, первая в Томске. Неужели тот самый врач? А кто же! Разве есть в нашем городе еще один Максимов – «собачий доктор»? Охотник… (Хотя это неудивительно – среди врачей охота не такое уж редкое увлечение.) Еще и пишет: печатается в газетах, журналах, издает книгу, награждается медалью Росохотрыболовсоюза, получает литературную премию… Интересно!

Книжка «Записки “собачьего доктора”» оказалась небольшим по объему сборником – чуть больше сотни страниц. Твердая обложка, белая бумага, богатый набор иллюстраций, крупный, не терзающий глаз шрифт. Автору перелистать приятно, да и знакомым не стыдно преподнести экземпляр.

Неспешное, с удовольствием, чтение заняло выходные. И с первых же страниц становилось понятно, почему в журналах на произведения Вячеслава Максимова есть серьезный спрос. В центральном издании «Охота и охотничье хозяйство» (выпускается с 1955 года), напечатав первый рассказ, рекомендовали автору: пишите еще!

Общее впечатление от «Записок…» к концу книги оформилось в слова: обаяние правды. Нормальный мужик занимается тяжелым таежным промыслом, на котором (цитирую) «богатым не станешь, а горбатым – точно!» И делает это с удовольствием. С риском для здоровья, а подчас и для жизни. При этом Максимов придирчиво точен к деталям: идет ли речь об охотничьем быте, подвигах собак, повадках животных или о характерах людей. Об охотниках нередко говорят (снова цитирую): «Моют спину языком», – то бишь беззастенчиво травят байки. К рассказам «собачьего доктора» это не относится. Как только первые произведения увидели свет, автору начали звонить и писать «коллеги» со всех уголков России: «Все – правда!»

Две стороны медали

При личном знакомстве Вячеслав Иванович как-то сразу разделился в моем сознании на двух людей: Максимова-доктора и Максимова-охотника. Первый – известный в городе «айболит»: на слуху, на виду со своей клиникой, а позднее – ветцентром. Окончил Томский медуниверситет, заведовал отделом экспериментальной хирургии и физиологии центральной научно-исследовательской лаборатории. По роду деятельности проводил сложные хирургические эксперименты над животными. Основной «материал» – собаки…

Оборотной стороной этой «медали» были постоянные обращения коллег, друзей, знакомых друзей за ветеринарной помощью. Однажды пришли охотники: их пса угораздило попасть мордой под вездеход. Вячеслав Иванович вызвал тогда на подмогу бригаду челюстно-лицевых хирургов – спасли общими усилиями. И после этого случая задумался: почему бы не начать свое дело? Взял лицензию на оказание хирургической помощи животным – первую в Томске! – и организовал в ЦНИЛе клинику. Спрос на ветеринарные услуги был в то время ажиотажный: нередко доктор задерживался в операционной до двух-трех часов ночи.

…Второй Максимов был самым популярным и долгожданным из городских в таежном поселке. Когда доктор прилетал на охоту, к аэропорту стягивалось едва ли не все мужское население.

– Я ездил не только для удовольствия, но и для того, чтобы обеспечить достаток семье, – рассказывает Вячеслав Иванович. – Моя зарплата по тем временам была невысокой – соболиная шкурка стоила дороже. За три недели удавалось добыть до полутора десятков зверьков.

Для местных умелый охотник из Томска поначалу был конкурентом. Неприятным чужаком. Тайга большая, но места в ней мало – эту неписаную истину Вячеслав Максимов усвоил хорошо. И сумел-таки стать своим – не только потому, что «смотрел» чужих лаек, пострадавших на промысле. (Однажды свою собаку привели даже староверы – и попытались впоследствии расплатиться за удачную операцию медвежьей тушей…)

– Было еще одно условие для благоприятного захода в лес, – вспоминает Вячеслав Иванович. – Я вез с собой плотно закрытую десятилитровую канистру. Спирт. Восемь честных литров (во времена нашего «сухого закона»). Развести ведром воды – получается два ящика водки…

Приезжал – и мне навстречу распахивались и души, и двери… Начинались приглашения в гости: «Пойдем, у меня клюква – размером с виноград!», «А у меня – медвежатина копченая!» Охотники гуляли. Весь спирт выпивался до заезда. А наутро начиналась охота.

Не по Джеку Лондону

– К холоду нельзя привыкнуть – холод можно только терпеть. Это у Джека Лондона какой-нибудь лихой Джон прет со всей мочи на собачьей упряжке при –60°С! Да через километр такого интенсивного бега у собак наступает ознобление легких, отек! Выхаркали бы они свои легкие – и всех делов. Я это испытал, выходя при –53°С. Холод давит. Пытается тебя уменьшить, смять, загнать внутрь все жизненные силы. Нам иногда показывают по ТВ какого-нибудь героя: идет вперед, за ним – обоз с виски, горячим чаем, кинокамерами. И как он пересиливает холод своим супертермобельем… Конечно, герою не страшно. А если под вечер, один, через болото, 17 километров пешком – до тепла, до горячего чая…

Удивительно, но все подробные, точные в мелочах рассказы родились… из хозяйственных заметок Вячеслава Максимова.

– Я вел дневники всегда. Ведь даже для того чтобы запомнить, как стоят твои капканы, надо нарисовать какую-то схему. Плюс обязательные записи-напоминания. Например: на таком-то зимовье осталось полкило дроби, два кило крупы, на таком-то – прохудилось ведро. Записи помогали ничего не забыть, собираясь на следующий сезон. И кратко, в две строчки, сопровождались впечатлениями. И вот, когда я уже перестал ездить на серьезный промысел, именно по этим строчкам восстанавливал в памяти события, картины быта. Сейчас не сразу смогу вспомнить, что ел на завтрак, а вот как мастерил и перегораживал на охоте собачье корытце – легко!

Сегодня Вячеслав Максимов уже отошел от промысловой охоты:

– Слишком уж большой пресс на природу. Охота – с оптикой, суперкарабинами, снегоходами, болотоходами, дельтапланами… Я в этом участвовать не хочу. Наверное, я слишком много дичи добыл на своем веку – ушла «первобытная» острота и необходимость, зверей стало просто жаль. Моя 11-летняя дочь как-то попросила: «Папа, привези нам только три дичи – мне, маме и себе. Больше не надо». Да и три – много. Сегодня я живу бизнесом, намерен и дальше двигаться по этой стезе. А своей главной творческой задачей вижу завершение книги: в «Записках “собачьего доктора”» будет еще две части: «О братьях наших меньших и не только…», и «Охра моя золотистая».

Символична судьба открывающего сборник рассказа «Фарт третьего сезона». Кажется, на Максимова в ту осень свалились все 33 охотничьих несчастья: развалилась избушка, сам искупался в ледяной воде и ружье утопил, порох взорвался едва ли не под ногами… А годы спустя именно эта история злоключений принесла автору победу в литературном конкурсе.

Средства от продажи книги пойдут на открытие в городе памятника охотничьей собаке – лайке, кормилице сибиряков-добытчиков. Томский скульптор Александр Любецкий уже изготовил макет будущего памятника. Предполагается, что он будет установлен в Буфф-саду.

«…Соболевка – это тебе не фунт изюма». С одиннадцати утра до половины шестого вечера соболь водил нас по мелким пихтачам, логам, осинникам, болотцам. Кончилось тем, что собака вернулась, хватает снег, а в глазах недоумение – улетел по воздуху. »