Смотридома Лев Трутнев Первая Рыбалка Сказки На Ночь 2020
Автор: Омск Здесь
Длительность: 7 мин и 5 сек
Битрейт: 192 Kbps
Похожие песни
Stunning Checho Beats
Un Poco De Mí Lil Zen
Modern Talking Eurodance Remix 2018
Carousel Yan Yanenkov Stas Namin Gruppa Tsvety
Sovg A Uzbek Tilida Horij Kinosi
Nightcore Throne Lyrics
В Горах Мое Сердце
Фарахманд Каримов Базморо 2019 Farahmand Karimov Bazmoro 2019
Concerto For Organ In C Major Hob Xvii 10 Moderato La Divina Armonia Lorenzo Ghielmi
A School Of Five Hundred George Fenton
Avinu Malkeinu Mordechai Shapiro
Hallelujah Jeff Buckley Karaoke Version
Реп Про Ниверленд
Greta C Est La Vie
Elijah Op 70 Part Ii Der Herr Ging Voruber Chorus Ruth Ziesak Christoph Genz Claudia Mahnke Leipzig Mdr Symphony Orchestra Ralf Lukas Mdr Leipzig Radio Choir Jun Markl Luise Muller
Keep Ya Head Up Fg Famous
Your Chakra Chakra Healing Music Academy
Harmony Meditation Chakra Healing Music Academy
Shankar Ehsaan Loy Farewell Trance
32 Variations In C Minor Woo 80 Var 28 Evgeny Kissin
Skg The Invention
Stabat Mater Op 58 Ii Quartetto Quis Est Homo Qui Non Fleret Stefania Woytowicz Vera Soukupova Ivo Zidek Kim Borg Czech Philharmonic Orchestra Václav Smetáček
Рэп Барои Манижа Кисми 2 Рэп Для Манижа 2Часть
Живая душа
Первая рыбалка
Дед взял длинный шест и старое ведерко.
«>[4] проверить, а то живем у воды – и без рыбы…
Для меня это было радостью, новой возможностью знакомства с удивительными тайнами природы, и сразу особая легкость овладела всем телом.
Обогнув огород, мы вышли на задворки и двинулись лугом. Дед шел впереди, Кольша – мой юный дядя – за ним, я – сзади.
Далеко раскинулась приозерная степь в бескрайности лугового травостоя. Лишь с одной стороны ее ограничивал лес и рассекало глухое озеро.
Тропинка, по которой мы шли, постепенно исчезла. Пахнуло сыростью, тиной. Впереди зеркально заблестела вода.
Дед положил шест, поставил ведро и, закатав штаны до колен, полез в густой рогозник.
– За лодкой, – пояснил Кольша, – он ее прячет, чтобы кто-нибудь не угнал.
Таинственно шелестел камыш, заслоняя обзор. Куда ни взгляни – везде желтовато-зеленые стебли с узкими листьями. Лишь долгий проход с чистой водой раздвигал тростники, но и он терялся где-то за изгибом.
Лодка показалась внезапно – ее толкал дед.
– Садитесь, – позвал он нас.
Кольша запрыгнул первым и протянул мне руку. Дед, упираясь шестом, погнал лодку по проходу. Я сидел на самом ее носу, и передо мной тихо раздвигались тростники. Лодка скользила спокойно, и казалось, что я не плыву на ней, а парю среди всех этих зарослей над самой водой.
Скоро впереди открылось неохватное взорам пространство. Дух захватило от этого водного разлива, и зябко стало сидеть в узкой плоскодонке. Волны закачали ее, забаюкали, и всякий раз, когда она взлетала вверх, сжималось сердечко и я непроизвольно хватался за шершавый борт.
Далеко на воде чернели плавающие утки. Их стаи летали над озером туда-сюда. А чайки трепыхались вдали белыми лоскутьями.
Лодка остановилась у торчащего из воды колышка.
– Тяни, – кивнул дед Кольше, указывая на колышек и удерживая лодку на месте.
Кольша выдернул кол и потянул веревку, привязанную к нему. Показалась плетенная из лозняка ловушка. С трудом удерживая тяжелую сырую вершу, Кольша вынул травяной кляп из ее отверстия. Оттуда выскользнула золотистая рыбка, вторая, третья – и вдруг они часто-часто посыпались в лодку.
Я опешил от изумления, а караси кучно бились на дне лодки, разбрызгивая откуда-то просочившуюся воду. Одного, упавшего близко, я схватил за хвост и едва успел вдохнуть его терпкий запах, как карась трепыхнулся и выскользнул из рук за борт.
– Не дается рыбка? – Дед улыбался. – Ее надо за жабры брать. – Он взял за голову самого крупного карася и поднял. Чешуя заблестела на солнце позолотой. – Вот так.
Положив в вершу хлебных объедков со стола, завязанных в тряпицу, Кольша воткнул травяной кляп на место и опустил снасть в воду. Ловушка бесшумно исчезла, вытолкнув наверх пузырьки воздуха.
Лодка скользнула в небольшой заливчик.
Вторая верша вывернулась у Кольши из рук в тот момент, когда он почти положил ее на поперечину лодки. От неожиданности Кольша опрокинулся и сел на борт. Лодка резко качнулась, черпанула воды. Дед не успел перекинуть шест на другую сторону, чтобы выправить плоскодонку, и мы стали погружаться в теплое озеро. В мгновение я увидел, как всплыли в лодке караси, судорожно забились, устремляясь в глубину, и, даже не успев вскрикнуть, тоже ушел в воду.
Сильный рывок выдернул меня назад. На миг я зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза, то увидел Кольшину голову над водой и рядом деда.
– Утопил, раззява! – заворчал дед, удерживая меня в воде. – Руки как крюки! Ладно, что неглубоко, а если бы подальше?… Вылазь на камыш! – приказал он Кольше. – И этого туда прими.
Кольша полез на плотный залом камыша, настилая его под себя, и умостился там полусидя.
– Давай к нему! – Дед потянул меня по воде. – А то до берега далеко и убродно. Лодку поднимать придется.
Было тепло и солнечно, но я чувствовал легкий озноб. Цепляясь за толстые, как карандаши, камышовые стебли, я полез к Кольше. Вода потекла с меня холодными ручьями. Кое-как мы утвердились на той полузатопленной камышовой крепи.
Дед сошел с затонувшей лодки и погрузился в воду по плечи. Плоскодонка сразу же всплыла. Наклоняя ее на борт, он стал вытягивать лодку на примятый камыш, выливая из нее воду. Я видел, как ему тяжело, как надуваются жилы на трясущихся руках… Вскоре дед почти опрокинул лодку на бок и остаток воды выскреб черпаком. Переселив нас в нее, он подал Кольше шест:
– Держи равновесие! Буду с кормы подниматься.
С трудом, рискуя вновь зачерпнуть воды, дед влез в лодку…
Мокрые, без рыбы, мы вернулись домой, но с того времени острый запах свежих карасей запомнился мне навсегда, а в душе осталось непроходящее чувство робости перед широтой и таинственностью водно-тростниковой стихии озера.
Чужак
С того момента, как стало напекать солнышко и просохла роса, мы с Федюхой, запрятавшись в канаве, заросшей лопухом, наблюдали за рыжегрудой и черноголовой птичкой, таскающей куда-то под плетень целые пучки мелких насекомых. Ясно было, что кормит она птенцов, и нам хотелось дознаться, где это гнездо, поглядеть на желторотиков.
Подкрадываться к тому месту мы начали издали, в тот момент, когда птички не было. Но нас заметила другая, серенькая, и тоже с червячками, и тревожно «зачикала», словно камешками застучала друг о дружку: «Чик-чик, чик-чик…» Скорее всего, это была самочка рыжегрудого, и пришлось снова хитрить, возвращаться в исходное место и прятаться. Постепенно, передвигаясь в лопухах ближе и ближе, когда птички улетали за очередным кормом, мы очутились неподалеку от приметного места.
– Вон там, – зашептал Федюха, – где кол длинный, прямо под ним…
Раздвигая траву, я даже откачнулся, заметив крупную, чуть ли не с голубя, серо-пеструю птицу, сидевшую в травяной гущине, с розовым широко разинутым ртом и желтыми немигающими глазами. Она резко раз-другой метнула вверх голову с раскрытой пастью, и неприятный озноб плеснулся мне на спину.
– Тут какая-то птица, – показал я Федюхе находку, – наверно, голышат клюет.
Вместе мы стали рассматривать непонятного чужака. Тут и птички-хозяева появились, запорхали по плетню с кола на кол с тревожными криками: «Чик-чик-чик…»
– Ничего не пойму… – Федюха пучил глаза в растерянности. – Неужели они так его раскормили?
Я разглядел под оперением птицы валики травяного гнезда, а возле них – усохшие тушки голышат-птенцов.
– Не-е, Федя, птенчиков он вытолкнул из гнезда. Вон они, засохшие, лежат. Чужой это кто-то.
– Вот это нахлебник! – изумился друг. – И угрожает еще. Сейчас звездану палкой по башке – и каюк…
Я поглядел на тревожно летающих вокруг нас птичек.
– Не надо. Тут что-то не то. Пойдем у дедушки спросим.
И мы побежали, сверкая голыми пятками в высоком ржанце.
– Кукушонок там! – без особого интереса остановил наш горячий говор дед. – Кукушка-то гнезда не вьет, так ей в жизни положено, а яйца свои в чужие гнезда подкидывает. Паразит вроде, но, видно, и польза от нее какая-то есть. Иначе бы к чему ее создала природа… А птенца не трогайте: выкормлен…
На другой день наш чужак уже лепился, ерша перья, на заднем плетне огорода, и маленькие птички продолжали его кормить. Дня два-три мы видели там кукушонка, а после он исчез.
А в лесу все еще нет-нет да и можно было услышать грустное: «Ку-ку, ку-ку…» Может, кукушка звала своего подкидыша или просто по нему тосковала, кто знает?
Крылатый зверь
Широко расплеснулось соленое озеро за нашей деревней. Синь его воды сливалась с синевой неба, и в иные дни трудно было отличить их друг от друга. Крутые берега озера опускались к воде глинисто-песчаными отмелями, и на них с весны до осени копошились разнообразные кулики – от маленьких, с воробья, до крупных – с сороку.
Живая душа, стр. 3
Дед взял длинный шест и старое ведерко.
Для меня это было радостью, новой возможностью знакомства с удивительными тайнами природы, и сразу особая легкость овладела всем телом.
Обогнув огород, мы вышли на задворки и двинулись лугом. Дед шел впереди, Кольша – мой юный дядя – за ним, я – сзади.
Далеко раскинулась приозерная степь в бескрайности лугового травостоя. Лишь с одной стороны ее ограничивал лес и рассекало глухое озеро.
Тропинка, по которой мы шли, постепенно исчезла. Пахнуло сыростью, тиной. Впереди зеркально заблестела вода.
Дед положил шест, поставил ведро и, закатав штаны до колен, полез в густой рогозник.
– За лодкой, – пояснил Кольша, – он ее прячет, чтобы кто-нибудь не угнал.
Таинственно шелестел камыш, заслоняя обзор. Куда ни взгляни – везде желтовато-зеленые стебли с узкими листьями. Лишь долгий проход с чистой водой раздвигал тростники, но и он терялся где-то за изгибом.
Лодка показалась внезапно – ее толкал дед.
– Садитесь, – позвал он нас.
Кольша запрыгнул первым и протянул мне руку. Дед, упираясь шестом, погнал лодку по проходу. Я сидел на самом ее носу, и передо мной тихо раздвигались тростники. Лодка скользила спокойно, и казалось, что я не плыву на ней, а парю среди всех этих зарослей над самой водой.
Скоро впереди открылось неохватное взорам пространство. Дух захватило от этого водного разлива, и зябко стало сидеть в узкой плоскодонке. Волны закачали ее, забаюкали, и всякий раз, когда она взлетала вверх, сжималось сердечко и я непроизвольно хватался за шершавый борт.
Далеко на воде чернели плавающие утки. Их стаи летали над озером туда-сюда. А чайки трепыхались вдали белыми лоскутьями.
Лодка остановилась у торчащего из воды колышка.
– Тяни, – кивнул дед Кольше, указывая на колышек и удерживая лодку на месте.
Кольша выдернул кол и потянул веревку, привязанную к нему. Показалась плетенная из лозняка ловушка. С трудом удерживая тяжелую сырую вершу, Кольша вынул травяной кляп из ее отверстия. Оттуда выскользнула золотистая рыбка, вторая, третья – и вдруг они часто-часто посыпались в лодку.
Я опешил от изумления, а караси кучно бились на дне лодки, разбрызгивая откуда-то просочившуюся воду. Одного, упавшего близко, я схватил за хвост и едва успел вдохнуть его терпкий запах, как карась трепыхнулся и выскользнул из рук за борт.
– Не дается рыбка? – Дед улыбался. – Ее надо за жабры брать. – Он взял за голову самого крупного карася и поднял. Чешуя заблестела на солнце позолотой. – Вот так.
Положив в вершу хлебных объедков со стола, завязанных в тряпицу, Кольша воткнул травяной кляп на место и опустил снасть в воду. Ловушка бесшумно исчезла, вытолкнув наверх пузырьки воздуха.
Лодка скользнула в небольшой заливчик.
Вторая верша вывернулась у Кольши из рук в тот момент, когда он почти положил ее на поперечину лодки. От неожиданности Кольша опрокинулся и сел на борт. Лодка резко качнулась, черпанула воды. Дед не успел перекинуть шест на другую сторону, чтобы выправить плоскодонку, и мы стали погружаться в теплое озеро. В мгновение я увидел, как всплыли в лодке караси, судорожно забились, устремляясь в глубину, и, даже не успев вскрикнуть, тоже ушел в воду.
Сильный рывок выдернул меня назад. На миг я зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза, то увидел Кольшину голову над водой и рядом деда.
– Утопил, раззява! – заворчал дед, удерживая меня в воде. – Руки как крюки! Ладно, что неглубоко, а если бы подальше?… Вылазь на камыш! – приказал он Кольше. – И этого туда прими.
Кольша полез на плотный залом камыша, настилая его под себя, и умостился там полусидя.
– Давай к нему! – Дед потянул меня по воде. – А то до берега далеко и убродно. Лодку поднимать придется.
Было тепло и солнечно, но я чувствовал легкий озноб. Цепляясь за толстые, как карандаши, камышовые стебли, я полез к Кольше. Вода потекла с меня холодными ручьями. Кое-как мы утвердились на той полузатопленной камышовой крепи.
Дед сошел с затонувшей лодки и погрузился в воду по плечи. Плоскодонка сразу же всплыла. Наклоняя ее на борт, он стал вытягивать лодку на примятый камыш, выливая из нее воду. Я видел, как ему тяжело, как надуваются жилы на трясущихся руках… Вскоре дед почти опрокинул лодку на бок и остаток воды выскреб черпаком. Переселив нас в нее, он подал Кольше шест:
– Держи равновесие! Буду с кормы подниматься.
С трудом, рискуя вновь зачерпнуть воды, дед влез в лодку…
Мокрые, без рыбы, мы вернулись домой, но с того времени острый запах свежих карасей запомнился мне навсегда, а в душе осталось непроходящее чувство робости перед широтой и таинственностью водно-тростниковой стихии озера.
С того момента, как стало напекать солнышко и просохла роса, мы с Федюхой, запрятавшись в канаве, заросшей лопухом, наблюдали за рыжегрудой и черноголовой птичкой, таскающей куда-то под плетень целые пучки мелких насекомых. Ясно было, что кормит она птенцов, и нам хотелось дознаться, где это гнездо, поглядеть на желторотиков.
Подкрадываться к тому месту мы начали издали, в тот момент, когда птички не было. Но нас заметила другая, серенькая, и тоже с червячками, и тревожно «зачикала», словно камешками застучала друг о дружку: «Чик-чик, чик-чик…» Скорее всего, это была самочка рыжегрудого, и пришлось снова хитрить, возвращаться в исходное место и прятаться. Постепенно, передвигаясь в лопухах ближе и ближе, когда птички улетали за очередным кормом, мы очутились неподалеку от приметного места.
– Вон там, – зашептал Федюха, – где кол длинный, прямо под ним…
Раздвигая траву, я даже откачнулся, заметив крупную, чуть ли не с голубя, серо-пеструю птицу, сидевшую в травяной гущине, с розовым широко разинутым ртом и желтыми немигающими глазами. Она резко раз-другой метнула вверх голову с раскрытой пастью, и неприятный озноб плеснулся мне на спину.
– Тут какая-то птица, – показал я Федюхе находку, – наверно, голышат клюет.
Вместе мы стали рассматривать непонятного чужака. Тут и птички-хозяева появились, запорхали по плетню с кола на кол с тревожными криками: «Чик-чик-чик…»
– Ничего не пойму… – Федюха пучил глаза в растерянности. – Неужели они так его раскормили?
Я разглядел под оперением птицы валики травяного гнезда, а возле них – усохшие тушки голышат-птенцов.
– Не-е, Федя, птенчиков он вытолкнул из гнезда. Вон они, засохшие, лежат. Чужой это кто-то.
– Вот это нахлебник! – изумился друг. – И угрожает еще. Сейчас звездану палкой по башке – и каюк…
Я поглядел на тревожно летающих вокруг нас птичек.
– Не надо. Тут что-то не то. Пойдем у дедушки спросим.
И мы побежали, сверкая голыми пятками в высоком ржанце.
– Кукушонок там! – без особого интереса остановил наш горячий говор дед. – Кукушка-то гнезда не вьет, так ей в жизни положено, а яйца свои в чужие гнезда подкидывает. Паразит вроде, но, видно, и польза от нее какая-то есть. Иначе бы к чему ее создала природа… А птенца не трогайте: выкормлен…
На другой день наш чужак уже лепился, ерша перья, на заднем плетне огорода, и маленькие птички продолжали его кормить. Дня два-три мы видели там кукушонка, а после он исчез.
А в лесу все еще нет-нет да и можно было услышать грустное: «Ку-ку, ку-ку…» Может, кукушка звала своего подкидыша или просто по нему тосковала, кто знает?
Широко расплеснулось соленое озеро за нашей деревней. Синь его воды сливалась с синевой неба, и в иные дни трудно было отличить их друг от друга. Крутые берега озера опускались к воде глинисто-песчаными отмелями, и на них с весны до осени копошились разнообразные кулики – от маленьких, с воробья, до крупных – с сороку.
Вeрша – рыболовная снасть, сплетенная обычно из ивовых прутьев, в виде круглой корзины с воронкообразным отверстием.