Самые желанные трофеи с полей Второй Мировой: за чем охотились русские и немцы
Советские солдаты едут на немецком танке
Что брали немцы
Обе стороны считали самым ценным приобретением экипировку врага.
Так, в первую очередь немецкие солдаты забирали советские каски СШ-39 и СШ-40. Они были значительно тяжелее немецких, но обеспечивали лучшую защиту от пистолетов-пулеметов, которые широко использовались каждой из сторон во время боевых действий.
Красноармейцы-зенитчики в шлемами СШ-40 во время учебного воздушного налета
Особенно ценными советские каски стали для немцев в конце войны, когда их промышленность уже шла под откос из-за дефицита ресурсов и сталь в немецких касках стала еще тоньше.
Русская зима также стала испытанием для немцев, и поэтому в дополнение к своей экипировке солдаты Вермахта забирали на поле боя зимние бушлаты и шапки-ушанки убитых русских.
Также весьма желанным трофеем для фашистов на начальном этапе войны была самозарядная винтовка Токарева (СВТ) — новейшее советское полуавтоматическое оружие, принятое на вооружение всего за два года до начала войны.
3-ий Белорусский фронт. Солдат пьет воду из шлема
При осаде Брестской крепости немецкая пехота не могла даже начать стрелять по осажденным до тех пор, пока у тех не кончились патроны. Дело было в том, что немецкие пистолеты-пулемёты имели значительно меньшую дальность, чем самозарядные винтовки, из которых стреляли оборонявшиеся. Так, хорошо натренированный стрелок (при заранее наполненных патронами магазинах) мог произвести до 25 выстрелов в минуту боеприпасами калибра 7,62х54 мм (они прошибали кирпичную стену на дистанции в сто метров).
Немецкие военнопленные в декабре 1941
Первые же трофейные СВТшки были отправлены прямым рейсом в Германию, где на их основе была сделана немецкая самозарядная винтовка G.41. Однако оружию потребовалось два года для «обкатки» и решения всех технических проблем, и только к 43 году немецкий военпром произвел на свет G.43, которой хвастаются коллекционеры оружия даже сегодня.
Немецкий солдат стреляет из трофейного СВТ
Федеральный архив Германии
Параллельно с СВТ популярностью у солдат Вермахта пользовался советский пистолет-пулемет Шпагина (ППШ) в калибре 7,62х25 мм. Трофейное оружие переделывалось руками военнопленных под патроны от MP-40 калибра 9×19 мм и возвращалось на фронт под наименованием Maschinenpistole 717.
Сталинградская битва. Немецкий солдат с автоматом ППШ 41 в укрытии между обломками, осень 1942
Федеральный архив Германии
Что брали советские солдаты
В 1943 году в СССР были сформированы «трофейные бригады», которые собирали вооружение немцев и отсылали его на базы хранения для дальнейшей переработки или распределения. До этого процесс «сбора военных трофеев» носил хаотичный характер. Что могли забрать, то и подбирали — и свое и чужое.
Советские солдаты также собирали шлемы, особенно не поврежденные во время обстрелов и бомбежек. При этом, шлемы подбирались все, и за целый советский шлем можно было получить три рубля, что было равносильно одной буханке хлеба.
Трофейные шлемы (Восточный фронт, 1941)
Однако, основной акцент в «сборке» делался на оружие и боевые машины врага. Действующую технику отсылали в части, поврежденную или «убитую» разбирали, по возможности, на месте или же отсылали в цеха. Только единичные танки и бронетранспортеры немцев оставались нетронутыми и использовались на испытательных полигонах для тестов оружия и боеприпасов для фронта.
Трофейное стрелковое оружие
Стрелковое оружие Вермахта ждала та же судьба. Пушки после внешнего осмотра утилизировались для производства своего оружия (в случае неисправности) или же отравлялось на склады и заводы для испытаний.
Немецкие танки Тигр II, захваченные советскими солдатами, 1942
Впоследствии с излишками трофейного оружия СССР распрощался — частично раздал, а частично продал лояльным режимам в странах Африки, Азии и Южной Америки во время «Холодной войны».
НА ОХОТЕ С НЕМЕЦКИМИ ТОВАРИЩАМИ
Все интересно на страницах любимой газеты, даже те разделы, которые напрямую не касаются меня, заслуживают внимания и представлены весьма полно. Вот лишь одна беда, замечу – на мой взгляд, авторами, не имею в виду редакционный коллектив, являются в основном пенсионеры.
В этом году понял, что и сам уже попал в эту когорту. И статьи в немалой степени носят не полемический, а литературный, чаще, мемуарный характер. Хорошо, конечно, что и в большинстве этих мемуаров есть то зерно, которое можно с пользой, особенно молодежи, использовать в своем становлении как охотника. А становление это, как я определил для себя, не имеет конкретного возрастного ценза.
Поистине – век живи, век учись. Порой и мы, охотники со стажем, начинаем в общей чехарде подзабывать о правилах поведения на охоте. А что уж говорить о молодежи! Право, не хочется поучать кого-то, однако среди новых русских охотников (да и не только охотников) есть те, кто, судя по их действиям, не знают элементарных правил. Они ведут подчас поистине дикую охоту, не заботясь ни о сохранении поголовья обитателей лесов, ни окружающей среды.
Думается, что такое варварское отношение к природе скоро уйдет, исчезнет из нашей жизни, как исчезли малиново-бордовые пиджаки новых русских. Охота вернется на круги своя. Но чтобы в ней сохранились традиции, надо бывалым людям рассказывать новичкам о своем опыте, в том числе полученном за рубежом.
ПАРА СЛОВ О КАРТЕЧИ
Наверное, многим читателям нашей газеты уже наскучили некоторые темы. Например, заряжать или покупать патроны, какой полуавтомат лучше – отечественный или импортный и т.д., и т.п. Любому человеку понятно, что не от хорошей жизни ищем мы товар подешевле. И, естественно, понимаем, что советская, а теперь и российская промышленность ничего приличного за всю свою историю, кроме военных – техники, оборудования и оружия – не выпускала. Причем надоедают не сами рассуждения, а категоричность мнений некоторых авторов. Думается, полемика по поводу правил и места применения картечи будет более полезна для охотников, особенно для начинающих.
Лет этак двадцать тому назад начал я офицерскую службу в Киевском военном округе, в городе Белая Церковь. Кому приходилось бывать в тех краях знают, что места там благодатные, по крайней мере, были. Тогда-то и затащил меня один начальник, честно скажу, в приказном порядке, на коллективную охоту на копытных. По роду своей деятельности в те годы я был военным корреспондентом, и соответственно оружием моим был фотоаппарат «ФЭД-5». Но, видимо, охота сразу же оказала на меня наркотическое действие, и уже на следующий сезон был с нашим КВО на загонах зверя в прямом и переносном смысле во всеоружии, с ИЖ-58. А еще через четыре года судьба поставила все точки над «i» с моим посвящением в охотники.
По распоряжению командования округа я был направлен для прохождения дальнейшей службы в ГСВГ – в Группу советских войск в Германии. Редкий офицер и прапорщик, кому пришлось послужить в ГДР, не стал заядлым охотником. Там и я получил настоящую подготовку в этом деле. Немцы – люди организованные и пунктуальные во всем, не исключая охоты. Именно там егеря внушили, что загонная охота, а главный трофей на ней был олень и кабан, не терпит картечи. Только пуля. Картечь использовалась лишь для добора подранка или при охотах на косуль. И правило это мы усвоили как «Отче наш». Были, конечно, нарушители такого требования, но немногочисленные.
В ГДР, наверное, большинство из нас и научилось благодаря этому сносно стрелять. До сих пор не забыл свой меткий выстрел на выезде близ населенного пункта Хиллерслебен, где стояло наше соединение. В годы советской власти обязательным условием для успешного сосуществования были всевозможные дружеские встречи жителей ГДР и наших воинских частей. Мы помогали в меру возможностей немецким товарищам и в охотхозяйственной деятельности, а они с удовольствием приглашали нас на коллективные загоны копытных.
Но сейчас обращаю внимание на другое – на четкость немецких товарищей в организации загонов.
Так вот, на одной из охот на кабана, стоя на номере, слышу приближающийся шум. Зверь идет очень быстро между мной и соседом слева. Еще секунда-другая, и между нами выскакивает. косуля. Вскидываюсь. Пристраиваюсь к ее бегу. Прыжок. Другой. Жму на курок. Звучит дуплет, и зверя отбрасывает в момент третьего прыжка на правый бок. Есть. Косуля не подает признаков жизни. Как бы это кощунственно не звучало, но мгновенно меня пронизало чувство удовлетворенности. Во-первых, есть трофей. Во-вторых, животное бито чисто – с первого выстрела, а значит, не мучалось. И, в-третьих, такой красоты выстрел бывает, пожалуй, раз в сто лет. Да и расстояние метров сорок-сорок пять внушало гордость за его точность. Прошу прощения, что похвастал. По крайней мере, у меня за последующие 20 лет второго такого выстрела не было, хотя копытных брал не раз.
Сосед слева уже бежал к битой косуле. Второй выстрел, слившийся с моим и показавшийся всем дуплетом, сделал он. Но, понимая, что зверя поразила и откинула моя пуля (это доказало входное отверстие на левой лопатке), я позволил себе не торопиться к разборам.
Разочарование товарища прошло быстро. За световой день почти каждый охотник тогда делал хотя бы один-два выстрела по реальной цели. Да и лицензий у немцев было достаточно. Ведь они, кроме спортивной охоты, сдавали мясо добытых животных в специализированные магазины типа наших «Дары природы».
Этот пример я привел с одной целью – подчеркнуть, что в оба ствола были заряжены пули. И никаких поползновений зарядить второй ствол картечью в голову не приходило. Кабан значит кабан. А что мы слышим в последние годы на загонных охотах на кабана практически от всех егерей и охотоведов: «Заряжайте пулю или картечь». А представим, выйдет на ваш номер секач килограмм за двести, а вы его картечью промеж глаз? Думается, мало не покажется. Только не ему, а вам.
ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ЗАГОНОВ
Важными моментами в организации загонов немецкими коллегами, на мой взгляд, были обеспечение безопасности на охоте и оптимальная расстановка стрелков на номерах.
Немцы ставили нас под ту часть леса, в которой и проводился загон. Ты выбирал себе место, чтобы иметь максимальную возможность увидеть зверя и, соответственно, сделать выстрел на подходе его к просеке, на которой и располагались стрелки. В случае промаха и перехода животного через открытый участок у охотника появлялся шанс остановить его, стреляя в угон на открытом участке.
А как это делается у нас? Егерь обычно расставляет номера на дальней от загона обочине просеки. При этом у стрелка появляется открытый сектор стрельбы перед собой, но и только. В угон зверю, если он не проходит в двух-трех метрах от тебя, произвести выстрел невозможно из-за мешающих деревьев или кустов. Стрелять перпендикулярно движению зверя тоже нельзя – на одной линии будет находиться товарищ с соседнего номера.
О БРАКОНЬЕРСТВЕ И МУСОРЕ
И еще об охотах в ГДР. В одной из статей в «РОГ» говорилось о хамском отношении многих охотников к окружающей среде. Не соглашусь с автором тех строк. Те, кто оставляет за собой, так сказать, «выжженную землю» – это не охотники, это враги родной земли, надевшие на себя охотничью экипировку и взявшие в руки оружие. В свою очередь, не поверю ни одному из охотников, который скажет, что он хоть раз в жизни не приступал правила охоты и поведения в лесу.
В этой связи вспоминаю охотника – немца Хорста. Он возглавлял местный отдел полиции, а его сын Гюнтер, если перевести его должность на русский, был главный ГАИшник в районе. Они же руководили и немецким охотничьим коллективом. Тогда наши совместные охоты проводились через воскресенье. Мы с двумя-тремя сослуживцами подходили к Хорсту и просили его разрешить поохотиться самостоятельно. Он никогда не отказывал, лишь говорил каждый раз: «Только не хулиганьте». Это означало, что после добычи зверя, а в этом сомнений не было (о его количестве я упоминал выше), нужно было освежевать дичь и обязательно закопать внутренности. Представьте, речь-то шла, по сути, о разрешении на браконьерский отстрел. А когда однажды, празднуя в гаштете с нашими немецкими друзьями 23 февраля – День Советской Армии, я поерничал над Хорстом, но он, как говорится, положил меня своим ответом на обе лопатки.
– То, что вы возьмете одного кабанчика или косулю, разве это браконьерство? Это не нанесет ощутимого урона природе, – сказал он. – Вот когда лет семь-восемь назад на одном из заводов случилась авария и в реку попали вредные вещества, окружающая среда пострадала ощутимо и надолго. Зверь ушел с наших участков. И лишь через три-четыре года начал возвращаться. Вот тогда стрелять его было нельзя, это было бы браконьерство. Тогда вы не получили бы разрешения на отстрел. Вот вам и немецкое понимание порядка и дисциплины.
В связи с этим приходит на память другой, отечественный случай. Несколько лет назад в Тюменской области произошла авария, на значительную территорию вылилось около 600 тонн нефти. По долгу службы я связывался тогда с одним из руководителей области. Слова, сказанные им по этому поводу, поразили меня не меньше, чем два десятка лет назад ответ немца. Они, как ни странно, были полны оптимизма: «Разве это авария. Это так – мелочи». Может быть, конечно, для нефтяников-предпринимателей и начальников из административного аппарата десять железнодорожных цистерн нефти – мелочь. Но, думается, для обитающих в тех краях животных и птиц – это стало настоящей катастрофой. После этого приходят совсем невеселые мысли. Я точно знаю, что за ту аварию – да и сколько их было еще! – ответственности никто не понес. А ведь это браконьерство, причем в государственном масштабе. Насколько пострадала земля, сколько погибло животных и птиц, наверное, не подсчитать.
На таком фоне окурки, выброшенные из машины, и мусор в лесу, о которых частенько пишут в прессе, просто детские шалости. Их можно устранить, если постоянно воспитывать в людях культуру поведения. А вот что касается браконьерства в государственном масштабе, его еще, наверное, долго не удастся предотвратить.