Охота в тайге и жизнь. Жизнь на охотничьем зимовье
Охота. Промысел. Работа в тайге. Часть 1.
Всем привет, ребята. Нахлынули воспоминания, хочу рассказать про таёжную жизнь там, на севере. Место действия п. Ванавара Тунгусо-Чунского района Эвенкии. В 80 км от посёлка плюхнулся Тунгусский метеорит. Мой дядя — промысловый охотник, его отец, мой дед, был им. Промысел — пушнина, соболь. Работа тяжёлая, девиз охотников: «Ешь, потей, работай, мёрзни». Итак, начнём.
Берег реки Подкаменная Тунгуска. 2008 г.
Здесь начинается наш пеший маршрут. 10 км от п. Ванавара.
Идём мы по «профилям»(профиль — идеально прямая лесная просека шириной 6 м, длиной: а как геологам в голову взбредёт — от 1 до «бесконечности» километров). Первый — 5 км, второй — 4, третий — 4, четвёртый — сворачиваем на четвёртом километре в лес, на тропу. Протяжённость маршрута от берега до базовой избы — 32 км. Сейчас уже есть техника, тогда ходили пешком.
Я в тех местах с 2001 года, каждый год. Батя — с юности, он родился в Ванаваре. Ему будет 61 и он осенью в очередной раз поедет туда в отпуск.
«Первый» профиль. Вид со спутника.
На третьем профиле болото, обходим стороной.
Западносибирская лайка. Эльза. До сих пор живая, на фото она — годовалый щенок, сейчас ей 11 лет.
Переходное зимовьё, так называют бревенчатые избушки в лесу.
Лабаз-бочка, закручивается крышка болтами и гайками, чтоб медведь не достал. Там хранятся продукты и необходимые вещи. Медведь, который жил в том районе до пожара 2006 г, катал эту бочку постоянно. Чует, что там есть хавчик, а достать не может. Мы его наблюдали несколько лет, даже встретили один раз! Но он ушёл. Пожар 2006 года его выгнал. Медведи — наши соседи, а мы у них гости. Мы их не трогаем и они нас.
Бор, в котором стоит переходное зимовьё.
След лосёнка, детёныша лося сохатого.
Лимит на картинки, продолжение следует.
Жизнь и быт охотников — промысловиков!
Жизнь охотников промысловиков во многом особенная. Она складывается из долгого зимнего одиночества, в котором охотник долгое время во всем обслуживает себя сам. Лишь единственное живое существо помогает промысловику скрасить свое одиночество — это верный друг собака породы «лайка».
В этом и заключается «таёжная романтика». С таким названием мы и создали свои группы в социальных сетях, но не будем отвлекаться. Эта промысловая романтика и привила к охотникам такую любовь к природе, от которой отказаться уже невозможно. Поэтому возрастные категории охотников самые разные, встречаются совсем пожилые охотники, а также и совсем юные. И это здорово, ведь опытные охотники легко делятся опытом со своими молодыми товарищами. К сожалению бывают и такие ситуации, что даже самые опытные таёжники не могут предусмотреть всех нюансов одинокой промысловой жизни.
Начнем мы с зимовья. Зачастую охотник-промысловик на своих угодьях имеет несколько избушек, к каждой избе ведет тропа, оборудованная капканами и ловушками, такие тропы называются «путики». Промысел и состоит в том, что охотник ходит от одной избы к другой проверяя путики, получается, что изба имеет ключевое значение в таежном промысле.
Таёжную избу обычно строят на двоих, т.к. очень часто в гости к охотнику заглядывает промысловик с соседнего участка, а некоторые промысловики и вовсе работают в паре. Наиболее популярный размер — это 3 на 2 метра, но это усредненные цифры, ведь каждый охотник строит избу под себя, лично у меня 5 избушек на участке и ни одна из них не одинаковая. Зимовье строят из древесных стволов с предварительно снятой корой, иначе изба быстро начнет гнить и через 4-5 лет она станет непригодной. Я не буду долго останавливаться на строительстве избы, более подробно опишу этот процесс в следующих публикациях.
Внутренний интерьер зимовья очень простой. Сразу у двери сбоку находится печь «буржуйка», у окна стол, по бокам у стен нары, множество полок для мелочей прибиты по всей избе. Одни нары противоположные печи, расположены вдоль всей стены, часть которая не используется для сна выполняет роль дополнительной полки. Вторые нары должны быть около двух метров. Печь и от нар и от стен должна быть в отдалении примерно сантиметров на 40, для удержания тепла можно обложить камнями.
Наконец по всему периметру стен в избе набито множество гвоздей, это очень удобно, ведь можно подвесить одежду, ружье, патронташ, шкурки соболя…
Теперь давайте выйдем из зимовья. Конечно много вещей в избу не занесешь, да это и не нужно. Но просто так бросить их тоже нельзя. Когда я строил избы я всегда делал крытые навесы метра полтора два от двери. Там можно повесить рюкзак, оставить пилу, топор, повесить ящик с продуктами, да и вход в избу снегом не заметет. Неподалеку от навеса всегда должно быть кострище, на котором готовится пища собакам. Да и на душе как-то спокойней, когда костерок потрескивает вечерком…
Избу в основном строят у берега реки, озера или ручья, это обуславливается бесперебойным наличие воды, чтобы не мучится зимой в ее поисках. Важно сделать хорошую тропу по которой будем таскать воду. Когда настанут сильные морозы, лучше всего прорубь накрыть какой-нибудь доской или фанерой, чтоб не замерзала.
Заготовленные для избы дрова хранятся у избы под небольшим навесом, чтоб снегом не засыпало. Количество дров заготавливается из расчета времени прибывания охотника в данной избе.
Продукты в тайге обычно хранят в лабазах или железных бочках. Лично я, чтобы не заморачиваться с лабазами храню все в бочке. Бочка железным тросом крепится к толстому дереву, а крышка к бочке приворачивается болтом, это достаточно надежный способ хранения продуктов, т.к. медведю и мышам тем самым доступ к ним закрыт. Сам выбор продуктов у промысловиков обычно небольшой, это крупы, макароны, лапша быстрого приготовления и тушенка. В самом процессе промысла охотник добывает себе пищу, где глухаря да рябчика добудет, где рыбки поймает ведь, не зря мы избу у реки строим.
На долгие месяцы промысла нужно не забывать и об аптечке, важно наличие бинтов, йода, антивоспалительных, обезболивающих средств, никто не застрахован от различных болезней.
Знаю, что многие охотники размещают собак у себя в избе, я категорически против этого, у меня у изб всегда есть будка где собаке достаточно комфортно, за многие годы промыслы с этим не возникало никаких проблем.
Сразу все будни промысла и не опишешь, но одно знаю точно, думать о комфорте и бытовых условиях нужно заранее..
Промысловая охота во время войны
Миша-Туба был парень очень спокойный, уравновешенный. Его трудно было вывести из себя какими-то насмешками. В ответ он лишь улыбался, поводил плечами и опускал глаза. Но силой обладал недюжинной. Еще будучи юнцом, как раз перед войной, довелось ему пережить один случай.
Зимовье у Мишкиного отца было одно, а значит, все путики были круговыми, рассчитанными на дневной
переход.
ФОТО KIRZAA@MAIL.RU/DEPOSITPHOTOS.COM
Еще с лета мужики вели разговоры о том, что в этом году может прибавиться волков. По осени, до заброски в тайгу, они стали встречать серых разбойников то на реке во время рыбалки, то в полях. Видно было, что зверь этот расплодился и живет вольготно, чувствуя себя хозяином.
А зимой, уже по малому снегу, волки стали приходить к деревне. Усядутся темными тенями за огородами и ну тянуть свою песню. Аж мороз по коже.
Собаки дворовые, не таежные, лежали по кутухам и делали вид, что спят, не слышат волчьего воя. А когда снега подвалили, разбойники осмелели. Начали крайние деревенские стайки пробовать на прочность, овечек резать.
Без труда раскрывали крышу, раздвигали жерди и устраивали разбой. Чуть не каждое утро то здесь, то там голосили бабы, обливаясь слезами по скотине, испорченной волками.
Дошла очередь и до Федуловых. Мария, мать Миши-Тубы, каждую ночь выходила, слушала скотину. И вот однажды утром прибежала в дом и с порога благим матом:
Миша тут же подхватился (на лавке спал, не в горнице), пимы надернул, телогрейку уже на улице натянул — и в стайку. Дед на печке проснулся:
— Ружье-то! Ружье возьми! Вдруг стрельнет?
А Мишка уже в пригон ворвался, а там большой хоровод. Скотина перегородки снесла и друг за другом в бешеном галопе. В потолке дыра светится, в дальнем углу овечка хрипит. Двух волков Мишка сразу увидел.
Один в шею корове влип и тащился за ней, стараясь свалить. А второй другую овцу резал. Парень не раздумывал — схватил того, что на корове висел, за шкуру, отдернул от жертвы и с разворотом об опорный столб головой врезал. Развернулся и еще раз. Бросил здесь же, ко второму кинулся, да тот, видно, почуял неладное, маханул так, что и не задержался в дыре. Удрал.
Дед, рассматривая добычу, определил, что это волчица. Матерая.
— Ловко ты ее приложил. Ни единой целой косточки в голове. Молодец внучок!
Мишкин дед раньше был знатным охотником. Это он обустраивал, обихаживал тот участок, где теперь отец Мишкин охотится. Избу рубил, ловушки делал, все надеялся, что с сыном там промышлять будет. А получилось так, что всего один сезон и отохотились вместе-то.
Уже выходили из тайги после промысла, дед и провалился под лед. И костер быстро сварганили, и отогрелся вроде бы, и одежду высушили, а простуда засела. Летом ноги распухли и отказали. Вся охота насмарку. Да что там охота! Жизнь кончилась. Ведь для настоящего промысловика тайга — это и есть жизнь.
Несколько ночей караулил Миша волков, устроившись в сугробе с дедовским ружьем. Звезды считал, любовался, как они беззвучно перемигиваются. Но волки больше не приходили в деревню.
Видно, не простую волчицу добыл парень. Она и правда была огромная, не меньше самого охотника. Отец, вернувшись по весне с промысла, долго любовался растянутой на сарае шкурой волчицы. Ощупывал, измерял четвертями и даже принюхивался к мездре.
— Значит, говоришь, убил одним замахом?
— Так, батя, она же корову… Я и напугался малость.
— Напугался? Значит, так. На тот сезон вместе пойдем.
Мать услышала этот разговор и вмешалась:
— Нашел охотника! Чего он тебе поможет? Ему только десять лет. За ним же глаз да глаз!
— Сказал — пойдет. Лыжи надо делать.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ТАТЬЯНЫ ДАНЧУРОВОЙ.
Но война смешала все планы. Многих луковчан, парней да мужиков, сразу забрали, а кого-то только «подписали». Это значит, они жили в деревне, работали в колхозе, а котомку наготове держали. Зимой слух прошел, что старших ребят будут посылать в тайгу. Попада́́л в этот список и Мишка.
Когда Мишу записали в бригаду, дед стал каждый вечер обучать его таежным хитростям: как правильно плашку заряжать, как не заблудиться в падеру, как зимовье содержать, когда приходишь уставшим и надо быстро обогреться приготовленными заранее дровами. Учил, как прокормиться в тайге тем, что добудешь, как ремонтировать лыжи и где хранить добытую пушнину, чтобы не досталась мышам.
Отца на фронт долго не брали, загнали на лесозаготовки, а уже оттуда прямиком на фронт. Успел только сказать, что ружье оставил у Сереги, друга, и уехал. Мать потом к этому Сереге ходила несколько раз.
И плакала, и угрожала, и уговаривала — нет, говорит, ничего не оставлял. Недаром твердят, что предать может только близкий человек. Ладно хоть Мишка дорогу на свой участок хорошо знал. Три сезона помогал отцу, даже проходили по путику вместе. Так что основы охоты уже были в голове у парня.
Через какое-то время всех ребят собрали в правлении. Прочитали бумагу, где говорилось, что все, кому исполнилось двенадцать лет, становятся трудообязанными. Мишке было только одиннадцать, и он стоял с малолетками, возвышаясь над ними на целую голову.
Дядька из района спросил:
— А ты что стоишь? Сколько лет?
Мишка, стушевавшись перед чужим человеком, промямлил еле слышно:
— Одиннадцать. Скоро….
— Одиннадцать? Ты что, не хочешь помочь быстрее одолеть врага?
— Хочу.
— Тогда переходи в эту группу. Вон какой вымахал верзила!
С этого дня он стал работать в колхозе. Его друг Толя-Чиля был старше на целый год, хотя ни ростом, ни весом похвастать не мог. Но был настырным, въедливым и очень упертым. Если ему давали какое-то задание, разбивался в лепешку, но задание выполнял.
Решение о добавке пушного плана пришло, когда сезон уже подходил к концу. Оставалась только весёновка. Было решено организовать несколько бригад из детей, хоть как-то знакомых с промыслом. Конечно, ребятишки направлялись в ближние тайги, только Миша-Туба отправлялся на отцовский участок. Ему в напарники был определен Толя-Чиля.
Дед, сидя на печи, сотрясал кулаками от бессилия, узнав, что внук идет в тайгу без ружья. Уже который раз укладывал себе на колени старую кремневку, оглаживал ее безвольной ладонью и снова бубнил себе под нос:
— Не работает она, не работает….
Мишка успокаивал и деда, и мать, постоянно всхлипывающую:
— Да ладно! На кой оно, ружье-то? Только мешать будет. Плашник поднимем и будем работать.
Дед вздыхал, ворочался.
— Там под крышей, на чердаке, Миша, там пальма лежит. Отец-то твой вместо посоха таскал. Слышишь?
Пальма, или рогатина, была грозным оружием и представляла собой огромный нож с толстым обухом, встроенный в крепкий посох. Этой пальмой легко было срубить сучок или жердь, продолбить дырку во льду, а при необходимости добить раненого зверя или защититься от него. Правда, в последнем случае охотник должен быть достаточно крепким и умелым.
Весёновка начиналась с появлением первых признаков наста, когда снег на солнышке начинал жухнуть и превращаться в корку, которая на ночь становилась почти что льдом, а за день опять оттаивала. У многих охотников это было самое любимое время промысла. Перелом зимы на весну сам по себе радует любое живое существо, в том числе и человека.
Лесные обитатели (белка, соболь, колонок, горностай, лисичка), зачуяв удлиненный день, становились более активными, пронырливыми, легче попадали в ловушки. Одно огорчало: мех становился тусклым, неблескучим. Такая пушнина стоила дешевле зимней. Но ребята понимали, что вряд ли получат что-то за нее. Хорошо, если поставят несколько трудодней в журнале учета.
По рассказам деда, по каким-то отрывочным воспоминаниям самого Миши, по затёскам старым, заплывшим смолой, они быстро отыскали все путики и, как могли, насторожили ловушки. На приманку использовали поначалу принесенных с собой вяленых рыбешек. Работа началась.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ТАТЬЯНЫ ДАНЧУРОВОЙ.
В плашки попадались одни белки. В самом начале весёновки сработала пара кулемок. В одну попала маленькая рыжая соболюшка, в другую — крупный, светло-коричневый колонок. Белок приносили в зимовье, оттаивали и снимали шкурки при тусклом свете жирника, заменяющего дорогую свечу. Тушки аккуратно потрошили, кишки чуть проквашивали и использовали на приманку для следующих белок. Тушками питались.
После постных домашних щей варево из белок казалось царской пищей. Что-то доставалось и Чернышу. Но пса не баловали, так как от него работа не требовалась. Его взяли с собой только для охраны: а вдруг ранний медведь объявится? Миша вместо посоха таскал по тайге отцовскую пальму. Таскал просто так, для важности. Но помнил наказ деда…
Глаза слепило ярким весенним солнцем и невыносимо белым снегом. Тепло стояло — хоть раздевайся да загорай. Самое доброе время в тайге: ни комаров тебе, ни гнуса, любую работу можно ладить. Именно в такое время охотники обихаживали свои угодья. Готовили лес для зимовья и даже ставили сруб, чтобы просыхал.
Строили кулемки, готовили и растаскивали на нартах плашки, которые стояли одна от другой на расстоянии «глаза». А если путик был дневной, вот и считай, сколько надо ловушек по тайге растащить. Забота о ловушках ребят не беспокоила. У Мишкиного отца путики были отлажены и работали исправно. Только не ленись, бегай по насту да собирай добычу.
А один раз отдых себе устроили. Нагрели воды и банились в тазу. Мишка выглядел здоровым, как настоящий мужик, а вот Толик был худосочным, как ребенок. Он радостно плескался в тазике и даже смешно гукал. Миша, когда увидел, как Чиле просторно в тазике, невольно пожалел его, подумал: «Мне было тяжело, а в нем, в этом Чилимёнке, где еще и мышцы-то не выросли, откуда сила?»
Силы и правда не было. Были воля и желание победить. Победить если не супостатов, то хотя бы себя. И поверить в эту свою победу. Мишка вспомнил, как он заставлял Чилю таскать чурки к зимовью и ворчал на него, что тот не таскал их, а катал.
Вспомнил, как он посылал его на путик одного, а сам в это время уходил на другой, как тот замолкал, хмурился, но молчал. Уходил, опустив плечи и тяжело подтаскивая лыжи, неумело подшитые камусом. И каким радостным он возвращался, пройдя этот путик, преодолев расстояние, поборов, может быть, страх! Как задорно он потом рассказывал все до мелочей, что видел за день, о чем думал!
А думал он все больше о том, как убежать на фронт. Казалось, что именно там, на войне, его ждет настоящая работа, что там, на самом переднем крае, он непременно совершит подвиг. И бабка будет плакать и гордиться своим внуком…
Ночью Мишка просыпался от всхлипываний Чили.
Тот замолкал на какое-то время, но потом снова корчился и всхлипывал.
— Ноги… Судорога ноги выворачивает…
Мишка перебирался на нары к другу, нащупывал сведенные судорогой ноги и начинал разминать их, гладить. Постепенно боль отступала, разрешала поспать. До следующей ночи. Мишка, вспоминая, как он сам тяжело тащил отцовские лыжи, завершая длинные путики, невольно думал: «Как же Чиля шагал за мной? И ведь не ныл, не плакался на усталость»…
Между ребятами уже не первый раз начинались разговоры о том, что скоро надо будет закрывать плашки, кулемки, готовиться к выходу из тайги. Дни становились теплыми, снег за ночь не успевал промерзнуть, и ближе к обеду охотники начинали проваливаться в снежную кашу.
— Если на путике пятый раз, а путиков всего пять, значит, сколько дней мы охотимся?
— Так мы же еще отдыхали, баню делали.
— Да. И еще два дня падера была, тоже не ходили.
— Получается, месяц живем. Даже больше.
Медведь остановился. Шерсть на его загривке приподнялась, из раскрытой пасти выкатился глухой рокот. ФОТО LUAAR/DEPOSITPHOTOS.COM
Так, неспешно переговариваясь, ребята шли по лыжне. И вдруг почувствовали, как что-то изменилось. Словно кто-то притаился и наблюдает за ними. Откуда-то наплыла тревога. Приостановились, покрутили головами в разные стороны. Мишка увидел первым.
— Вон на склоне стоит. Видишь?
На краю склона, широко расставив лапы, стоял огромный медведь. Он задирал кверху нос и втягивал в себя сырой весенний воздух. Ребята замерли в нерешительности. Страх медленно заползал за ворот, втаскивая с собой ледяной холод.
— Он нас сожрет! Сожрет, гадина!
— Заткнись, Чиля! Тебя не тронет. Что там у тебя жрать? Одни мослы!
Медведь покатился по склону на всех четырех лапах, стаскивая за собой подтаявший на солнцепеке снег. Скатившись, попытался выбраться на снежный наст, но тут же провалился. Начал тяжело прыгать, с каждым прыжком обрушиваясь в снег.
Ребята видели, какой он большой, тяжелый. Чиля, сдерживая рыдания, кинулся к ближнему кедру, но запутался в лыжах и упал на коленки. Затем вскочил, увидев, как остервенело ощетинился рогатиной в сторону медведя друг и напарник Миша-Туба, подошел к нему на деревянных ногах и, ухватившись за ту же пальму, замер.
Медведь тоже остановился. Он всматривался в ребят своими маленькими, не привыкшими после берлоги к яркому свету глазками, принюхивался. Шерсть на загривке приподнялась, из раскрытой пасти с оттопыренными губами выкатился глухой рокот. У ребят задрожали колени, но они продолжали стоять, не отводя глаз от зверя.
В эти события вихрем ворвался Черныш и так стремительно налетел на медведя, хватая его сзади и отхаркивая выдранную шерсть, что тот, забыв о ребятах, стал отбиваться от собаки. Вскоре он развернулся и, отфыркиваясь и ухая, побежал в сторону крутого склона.
Там, под горой, медведь и собака долго гонялись друг за другом, пока зверь не поднялся по своему следу и не скрылся за бруствером. Ребята, расслабившись, уселись на снег под кедром. Чиля рассматривал пальму и трогал пальцем острие.
— Надо наточить.
— Угу. Надо…
Три дня выходили ребята до деревни, ночуя в переходных зимовьях, голодные, мокрые от жидкого снега и пота, заливающего глаза, в раскисших, развалившихся ичигах. Но впереди был дом, и это придавало сил…
Чиля жил с бабкой, болезненной, сварливой старухой. Родителей он не имел и знать о них не хотел. Мишку прямо на крылечке встретила мать и, повиснув на нем, заголосила на всю деревню. Здесь же, не входя в дом, он узнал, что дед помер вскорости, как они ушли в тайгу. А через какое-то время принесли похоронку на отца.
— Так что теперь одни мы! Ой одни остались! — выла мать.
Миша почти волоком затащил ее в дом. Не успел раздеться, как в окно брякнули. Хромой сосед, дядя Коля, служащий при колхозной конторе посыльным или сторожем, сообщил, что из района прибыл уполномоченный, требует немедленно пушнину.
Мишка сам не пошел, отдал мешок. Дядя Коля, не задержавшись и минуты, пошагал обратно, широко припадая на одну ногу. Крикнул только:
— Денек отдохни и на работу! Война!
На другой день ни свет ни заря прибежал Толя-Чиля. Так и светился от радости.
— Мы больше всех пушнины сдали! И нас наградят за это ружьем. Одностволка. Новенькая.
Он крутился по избе, и радость хлестала из него через край. И уже уходя, с порога, как бы себе самому, сообщил:
— Завтра на работу. Повезут на лесозаготовки. Пойду ичиги штопать.
Так и потянулись военные годы для ребят в тяжелейших работах. После весёновки они попада́ли на лесозаготовки. На посевной они уже не были прицепными, а уверенно ходили за плугом. Потом косили сено, городили заездки для выполнения плана по рыбозаготовке. И делали множество другой работы, нужной в тылу и необходимой для фронта. Для Победы.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов