Неизвестен — ФНАФ 4 песня | Текст песни

Не слушай звуки за дверьми,
зачем пугаешься так ты?
Почудилось из ничего,
Взгляни, там нету никого,
Не хочу тебе вредить.
Ведь в этом нет твоей вины,
Он ребёнок, как и ты.
Я почему сюда пришёл?
У тебя его лицо,
Не знаешь, что я пережил!

Но ты не бойся, не справимся мы с тьмой внутри,
Про демонов забудь ты,Которые живут в ночи.
Не усложняй же..Скоро ты начнёшь охоту,
Не стоит нынче спать, не значат сны так много..

Я просто голос в пустоте,
Нет никого в кромешной тьме.
Я просто разума игра,
быть может..Ты сошёл с ума?
Я просто голос в голове.
Не бойся ты своей судьбы, всё равно не убежишь!
Песню смерти мы поём, и тебя к себе зовём,
будет призрак новый здесь!

Но ты не бойся, не справимся мы с тьмой внутри,
Про демонов забудь ты,Которые живут в ночи.
Не усложняй же..Скоро ты начнёшь охоту,
Не стоит нынче спать, не значат сны так много..

/Уснёшь ты, навеки, и не услышат крики..
К прогулке готовься, тебя с собой возьму я.
Мы в клетке кошмаров, живём внутри костюмов..
Не бойся..мы вместе сны будем видеть вечность../

Но ты не бойся, не справимся мы с тьмой внутри,
Про демонов забудь ты,Которые живут в ночи.
Не усложняй же..Скоро ты начнёшь охоту,
Не стоит нынче спать, не значат сны так много..

Но ты не бойся, не справимся мы с тьмой внутри,
Про демонов забудь ты,Которые живут в ночи.
Не усложняй же..Скоро ты начнёшь охоту,
Не стоит нынче спать, не значат сны так много..

Охотник за душами, стр. 1

ОХОТНИК ЗА ДУШАМИ

Бывают дни, когда хочется отступить в тень, надвинуть на лицо шляпу и, закутавшись в плащ, полностью отстраниться от мира.

Рядом с тобой беспрестанно снуют прохожие, мимо то и дело проносятся экипажи, город живет обычной жизнью, но извечная людская суета тебя не касается. Ты — лишь сторонний наблюдатель, у которого есть редкая возможность взглянуть на происходящее со стороны.

Оперевшись плечом на покрытую изморозью колонну, я рассеянно следил за скользящими по площади призраками.

Люди, как всегда, куда-то спешили, бежали, иногда сталкивались, раскланивались друг с другом и лишь изредка останавливались, чтобы кинуть взор на высокие шпили городского храма. Некоторые, правда, заскакивали внутрь — кинуть монетку в жертвенную чашу. Пару раз туда забредали погреться нищие. Однако по большей части расчищенное от снега крыльцо пустовало, так что мне никто не мешал.

За последнюю пару недель погода в Верле заметно улучшилась. Сводящие с ума дожди прекратились, ненавистная слякоть исчезла. Зима наконец-то вступила в свои права, поэтому за ночь вокруг храма намело приличные сугробы. Мороз уже не просто щекотал кожу, а настойчиво кусал за нос, уши, заставлял кутаться в меха и невольно ускорять шаг. Ветер к середине дня, правда, успокоился, однако выглянувшее из-за туч солнце недвусмысленно намекало, что скоро станет еще холоднее.

Впрочем, темной стороны это не касалось — в ее вечном сумраке солнца по определению не бывало, а температура всегда оставалась на одном уровне, так что за пару часов пребывания здесь я даже не замерз.

Проводив глазами скользнувшего под стеной дальнего дома одинокого гуля, я усмехнулся.

Явился, голубчик. Уже двенадцатый за последнюю свечу, но такой же трусливый, как и остальные. Следов возле храма я оставил достаточно, чтобы они заволновались, однако нежить, даже собравшись в стаю, не торопилась приближаться, словно обиталище богов пугало ее одним своим видом.

Собственно, именно поэтому я его и выбрал — с храмового крыльца главная городская площадь была как на ладони, все подступы к зданию просматривались на несколько сотен шагов, да и людей здесь было предостаточно, так что я мог работать без помех и при этом оставаться для нежити совершенно недосягаемым.

Больше всего меня, конечно, интересовала магия и то, как ее проявления выглядят на темной стороне. Оказалось, что магические побрякушки настойчиво привлекают к себе внимание, буквально пылая на фоне полупрозрачных человеческих силуэтов. Причем, если пару недель назад артефакты были для меня едва различимы, то сейчас я смог без труда разглядеть даже те, что прятались под одеждой.

Защита на домах тоже обрела свои цвет и фактуру. Зеленые, красные, синие и даже серо-буро-малиновые сполохи выглядели чужеродными посреди занесенных снегом руин. Где-то они казались тусклыми и расплывчатыми — видимо, нуждались в подпитке. Защитный купол над зданием городской ратуши, напротив, был чересчур ярким и переливался всеми цветами радуги. Какие-то лизуны длинным шлейфом тянулись за особо состоятельными горожанами, а порой проносящиеся мимо экипажи напоминали ярко светящиеся факелы, за которыми с крыш домов наблюдали вездесущие гули.

Я видел, как пару раз особо наглые твари срывались с места, преследуя недосягаемую добычу. Некоторые следовали за пешеходами, неуверенно принюхиваясь и словно решая для себя, стоит ли тратить время. Однако большинство тварей все же проявляли благоразумие и следили за живыми издалека. Точно так же, как я сейчас пристально следил за ними.

Самое интересное заключалось в том, что после последнего посещения храма я начал различать не только следы чужой магии, но и ауры. Серые, едва заметные у простых смертных, цветастые и яркие — у обладателей магического дара. К таким, кстати, гули присматривались особенно внимательно, но подходили далеко не к каждому. А уж если на улице появлялся жрец, то осторожные твари исчезали с улиц так стремительно, как, наверное, не улепетывали даже от Палача.

Этим утром я имел удовольствие встретиться со служителем Рода и мысленно присвистнул, обнаружив, что с темной стороны аура у отца Луга выглядит как ослепительно белый круг, размеры которого раза в четыре превышают ширину ауры обычного мага. С его появлением площадь перед храмом словно вторым солнцем осветилась. И огорченно погасла, когда отец настоятель, улыбнувшись прихожанам, неторопливо скрылся в дверях.

Меня он, кстати, не заметил. Видимо, последователям светлых богов путь на темную сторону был заказан. А вот от отца Лотия мое появление не укрылось, поэтому, как только в храме закончились службы, воздух рядом со мной пошел рябью и расступился, пропуская на темную сторону жреца.

— Любуешься? — вместо приветствия спросил святой отец, остановившись у соседней колонны.

— Наблюдаю, — поправил его я, искоса взглянув на ауру: ожидаемо черная и на редкость густая, она просто кричала о том, что с ее обладателем лучше не связываться.

Гули, кстати, об этом тоже догадывались. И как только жрец появился на улице, с соседних крыш даже курлыканье прекратилось, а донесшийся до меня торопливый шорох красноречиво возвестил: святого отца нежить боялась гораздо больше, чем даже нового настоятеля. Быть может, именно потому, что он, как и я, прекрасно их видел.

— Как твои успехи? — снова спросил отец Лотий, когда я отвернулся. — Все еще бродишь во Тьме наугад?

— В цвете ориентироваться стало легче, — признался я. — Но мне еще многое непонятно.

— Скажем, вот это, — я выразительно указал на его пылающую Тьмой ауру. — Почему у меня не так?

Святой отец тонко улыбнулся.

— Потому что я — лишь сосуд для божественной силы. А Тьма внутри тебя настоящая, живая… и она только твоя. Поэтому ты, хоть и помечен Фолом, все же не заклеймен. И ты действительно ему служишь, но при этом не находишься в услужении. Твоя Тьма — твое спасение, Рэйш. Именно поэтому ей ни к чему себя демонстрировать.

Я недоверчиво покосился на собственную руку, сохранившую те же очертания и пропорции, что и в мире живых. Но следовало признать, что в чем-то жрец прав: моя внутренняя Тьма — дама своевольная. При желании то сожмется в едва ощутимую точку, то растечется по всему телу, наполняя собой каждую клеточку.

— Призови ее, — посоветовал отец Лотий, когда я на пробу сжал и разжал кулак.

Тьма, не дожидаясь приглашения, выскользнула наружу и заплясала вокруг пальцев крохотными язычками черного пламени. Подвижная, гибкая… и впрямь как живая. Игриво лизнув кожу, она сперва свилась над ладонью в плотный комок, а затем растеклась по руке черной перчаткой и опять исчезла.

— Мне подобное недоступно, — непонятно усмехнулся святой отец, когда я поднял на него вопросительный взгляд. — Из меня она сочится постоянно, но я не могу этим управлять. А тебе только что дали подсказку. Пользуйся.

Прежде чем я успел раскрыть рот, жрец развернулся и, подобно Тьме, бесследно испарился. А я снова сжал руку в кулак, позволив ей окутаться черным пламенем, и задумчиво повертел.

— Кстати, Рэйш, — неожиданно вернулся отец Лотий, когда я уже решил, что достаточно нагулялся на темной стороне, и надумал повернуть к дому. — Скоро тебе поступит интересное предложение.

— Соглашайся, — с серьезным видом посоветовал жрец, одарив меня внимательным взором. И после этого исчез уже окончательно.

Какое-то время я стоял, размышляя над его словами и рассеянно разглядывая прохожих, но потом решил, что нет смысла дергаться раньше срока, и встряхнулся. После чего нахлобучил поглубже шляпу и вышел из тени храма.

Пора было начинать охоту…

Вызов в Управление городского сыска пришел в тот самый момент, когда я, проклиная все на свете, выбрался с темной стороны и швырнул в угол покореженную деревяшку.

Скоро ты начнешь охоту

На встрече с лучшими учителями страны Владимир Путин признался, что в его кабинете настольной книгой является томик Лермонтова. Мало того, Владимир Владимирович прочел наизусть солидный отрывок из стихотворения Михаила Юрьевича. О природе, о любви к Родине… И вот что подумалось. Стихотворение Некрасова «Дед Мазай и зайцы» тоже входит в школьную программу. И оно так же пропитано любовью к Родине. Нашей. Малой. В которой по-прежнему с приходом весны реки выходят из берегов…

ИЗ НИЗИНЫ — К ВЫСОТАМ ДУШИ!

Впервые произведение о великом костромском потопе было опубликовано в 1871 году в первом номере журнала «Отечественные записки». Много воды с тех пор утекло. Во всех смыслах. Те, когда-то живописные места, ныне затоплены водохранилищем. Да и некоторые устаревшие слова стихотворения со временем словно теряют контуры, становятся размытыми. И они не знакомы не только деткам начальной школы. Не каждый взрослый поймет старинный охотничий «сленг». Попробуем расшифровать? Уверяю, путешествие по костромской Атлантиде будет увлекательным…

Итак, поехали! Точнее, поплыли:

С старым Мазаем я бил дупелей.

Спас-Вёжи — это деревня, в которой жил дед Мазай. А дупеля — речные птицы. Бил — значит стрелял.

Я по неделе гощу у него.

Сам поэт не раз говорил, что с дедушкой Мазаем водил крепкую дружбу, ежегодно приезжая в низину охотиться. Согласитесь, такие строки говорят больше, чем иная автобиография.

На первый взгляд — неувязочка. Каким образом у бездетного старика может быть внук?! В свое время я очень плотно занимался родословной дедушки Мазая. Звали его Иван Савин Мазайхин. И в курсе, что у него было два сына: Кондратий (1824 г.р.) и Иван (1826 г.р.) Сына Кондратия дед Мазай отделил, не общался с ним и его детьми. Поэтому Некрасов про него не знал. А сын Иван умер. Поэтому с дедом Мазаем когда приезжал Некрасов, жил сын Ивана. То есть — внук.

МАРШ-БРОСОК ДО ЯРОСЛАВЛЯ

Тут все просто. Опытному охотнику хоженой проторенной дорогой ходить скучно. Он ищет чего-то нового, неизведанного. Хотя в низине Мазай знал каждую пядь земли. И удивить его, думается, было крайне сложно. Он даже ходил пешком к Некрасову в Карабиху, что в пятнадцати километрах от Ярославля.

За сорок верст в Кострому прямиком

Сбегать лесами ему нипочем…

Верста — это примерно один километр семьдесят метров. Вот и считайте. К тому же не по асфальту (которого тогда в помине не было), а чащей. Хотя, сельским жителям такие путешествия привычны.

Не знаю, есть ли такое сейчас, но в восьмидесятых первокурсники «химдыма» совершали марш бросок от Костромы до лагеря в Песочном. По шоссе 20 км. Согласитесь, до Ярославля путь поболее будет. К тому же через лес. И тоже с полной боевой, в смысле охотничьей выкладкой.

Начал частенько Мазай пуделять.

«Пуделять» — значит, промахиваться, мазать. Было в ту пору даже выражение: «выпустить пуделя». Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Человек старел, здороье ухудшалось…

Спичек таскает с собой коробок,

Сядет за кустом — тетерю подманит,

Спичку к затравке приложит — и грянет!

Речь идет о старых кремневых ружьях. Если курок у них ломался, то огонь подносили в то место, где порох. Так же работали и старинные пушки. Сначала порох, затем ядро. У ружей — дробь.

НЕ ГРЕБЛИ, А ЦЕЛОВАЛИСЬ…

Ну, а теперь, непосредственно к самому захватывающему моменту стихотворения — спасению зайцев. Вообще-то роль милосердия, мягко скажем, в книге преувеличена. Поскольку люди жили наедине с природой и им не до особых церемоний. Но дело в том, что заяц на языке низины считался «лапой». То есть — зверем с когтем. А в пищу шли копытные животные. Николай Алексеевич Некрасов в этом плане был более лиричен, особо не нуждаясь в трофеях, поскольку был очень обеспеченным барином. И охотился скорее для удовольствия. Отсюда и такие трогательные строки:

К бедным зверькам; уж под ними осталось

Меньше аршина земли в ширину,

Аршин — это 71 сантиметр, а сажень была разной. В среднем, примерно, метр восемьдесят. Проще говоря, когда человек встает в полный рост, ноги на ширине плеч и поднята рука, то сажень — расстояние от конца руки до носка ноги. Таким образом измеряли косу. Если ее человек держит уверенно, лезвие параллельно земле, значит, нормально. А в стихотворении через сажени и аршины показывались мизерные участки суши, на которых спасались зайцы.

Прыгнули зайцы мои — ничего.

…То-то! — сказал я. — Не спорьте со мной!

Слушайтесь, зайчики, деда Мазая!

Зайцы, хоть и пугливые животные, но в случае реальной опасности могут бежать к человеку. Но здесь разговор с ними явно преувеличен. Повторюсь, Мазай не был сентиментальным человеком. И это, похоже, вольная фантазия поэта. Зимой, когда шкурка станет пушистой, ни о каких любезностях и речи не будет:

А заканчивается стихотворение совсем уж прозаично. Я бы даже сказал, с какой-то мужицкой хозяйственностью:

«Не попадайтесь зимой!»

Я их не бью ни весною, ни летом:

Шкура плохая, — линяет косой…

С БАЗАРА — В ДРУЗЬЯ КЛАССИКА

По-сути, здесь можно поставить не многоточие, а точку. Стихотворение написано в 1870 году, а охотиться в костромских местах поэт начал в 1861-м. И тогда у него тоже появился друг охотник, которого Некрасов любил не меньше Мазая. Мало того, и этому крестьянину посвящено серьезное произведение(!) Итак…

В июне 1861 года Некрасов приехал в Кострому на нескольких тройках. Остановившись в гостинице, велел своему помощнику Кузьме Солнышкову найти на базаре костромского охотника со знатной добычей. Так вышли на Гаврилу Захарова, который даже поставлял дупелей губернатору. В этот же день поэт поехал из гостиницы «Лондон» (что в самом центре Костромы у начала проспекта Мира) домой к Гавриле в деревню Шода. Николай Алексеевич общался без всяких барских замашек, сразу понравился всей крестьянской семье. Некрасов остановился здесь на три дня. Охота выдалась знатной — в низине с густой травой, болотцами, кустарником настреляли за несколько часов более сотни дупелей(!)

Некрасов щедро рассчитался с новым другом и его товарищами. Платил за все: за ночлег, за сено, за пироги. Самые главные щедроты: конь из тройки и золотые часы. Будучи в гостях у потомка Гаврилы Захарова — Александра Дмитриевича, мне посчастливилось подержать в руках патронташ, с которым, по легенде, охотился сам Некрасов!

Впечатлившись поездкой, поэт по возвращению домой берется за одно из лучших своих стихотворений — «Крестьянские дети». Гаврила в нем упоминается вскользь.

А вот поэма «Коробейники», написанная следом, посвящена Гавриле Яковлевичу. До Некрасова никто не смел посвящать свои произведения простолюдинам. Вот что поэт пишет в конце лета своему костромскому другу:

Угодить тебе хочу.

Буду рад, коли понравится,

Не понравится — смолчу.

Не побрезгуй на подарочке!

А увидимся опять,

Выпьем мы с тобой по чарочке

ПРО ЛЮБОВЬ И ВЕРБЛЮДОВ

В отличие от дедушки Мазая, Гаврила Захаров был более душевен и впечатлителен. Вот что он пишет Некрасову (орфография сохранена):

Дорогой мой боярин Николай Алексеевич. Дай бог тебе всякого благополучия и доброго здравия. Стосковалось мое ретивое, что давно не вижу тебя, сокола ясного! Частенько на мыслях ты у меня и как с тобою я похаживал по болотам вдвоем и все ето оченна помню, как бы ето вчера было, и во сне ты мне часто привидишься. Коли надумаешь меня порадовать, то пришли мне поскорей свой патрет, хочь бы одним гласком я посмотрел на тебя. Пиши страховым письмом, а то украдут на поште. Нынче зимою привелось мне поохотица и за лосями, трех повалил этаких верблюдов. Прошай родимый. Не забывай нас.

Следующая встреча произошла «через зиму». Привез Николай Алексеевич мужикам поэму «Коробейники» в народном переплете. А по сему стоившую копейки. Помимо книжки Некрасов подарил Гавриле настенные часы и породистого охотничьего щенка.

Вот такая «предтеча» в образе Гаврилы Захарова явилась Некрасову до Мазая. Буду очень рад, если кто-то, после прочтения этого материала что-то для себя откроет. Существует теория: от взмахов крыльев бабочки может стартовать шторм. Уж не говоря о том, к какому анализу истории малой родины может привести взмах страниц в президентском кабинете…