Ружейная охота с гончими кишенского
♦ Зверь местовой и набеглый — На чем основана ходовая охота с гончими — Неудобство большой компании на ходовой охоте — Какие гончие нужны для этой охоты — Охота на зайцев — Где искать беляков по состоянию погоды; беляк прибылой и матерый русак — Лазы и другие сведения о зайцах, излишние для охотника — Порядок ходовой охоты, ее добычливость — Добыча, кроме зайцев ♦
Все звери, на которых охотятся с гончими, с охотничьей точки зрения, должны разделяться на зверей «местовых» и «набеглых». Хотя уже и по одним названиям понятно, что подразумевается под этими названиями, но я все-таки определю тот и другой сорт зверей точнее, на том основании, что охота с гончими различна по тем и другим, а пешая «ходовая» охота только и может производиться правильно по зверю местовому, так что тот, кто желает изучить эту охоту, должен узнать и особенности тех зверей, с которыми придется иметь дело. Положим, что всякий дельный и страстный охотник приобретет эти знания собственным опытом, но на это требуется время, а, прочтя мои записки, молодой охотник получит уже некоторое понятие о деле, его интересующем, и его дальнейшие успехи, по всей вероятности, не будут от этого скромнее, а напротив, сразу узнав то, на что я употребил не один год настойчивого труда, он скоро превзойдет скромного автора этих записок своими успешными охотами.
Местовым зверем называется тот, который живет или, по-охотничьи, — держится в известном ограниченном округе; величина такого округа обусловливается удобством, которое представляет местность, т.е., во-первых, обилием пищи и, во-вторых, спокойствием. Потому величина округов для различных зверей не может быть одинакова: заяц довольствуется очень небольшим, находя пищу на каждом шагу и скоро привыкая ко всякому шуму. Так мне приходилось видеть, как зайцы, не пугаясь, пропускали мимо себя поезда железных дорог, а близ почтовых дорог — тройки с колокольчиком.
Величина округа, в котором держится местовая лисица, очень изменчива: осенью, а в особенности летом, величина эта обыкновенно незначительна, ограничиваясь несколькими квадратными верстами, что обуславливается изобилием дичи или мышей, которые составляют главную ее пищу летом; зимой величина округа всегда значительно увеличивается. Из наших обыкновенных зверей местовой волк занимает самый обширный округ. Большая сила и нестомчивость и та добыча, которой он питается, т.е. крупные животные, к тому же чрезвычайная осторожность — все это заставляет волка занимать большой округ. Даже весной, когда волчата еще так малы, что не выходят из гнезда, старики отправляются на добычу за шесть, а нередко десять или двенадцать верст, холостые же, т.е. не имеющие детей, и взрослые выводки в конце осени или зимой разбойничают на протяжении нескольких десятков верст.
Между нашими русскими охотниками распространено мнение, что волки бывают местовыми только в то время, когда волчата еще малы и не могут следовать всюду за родителями; поздней же осенью, а в особенности зимой, их представляют себе странствующими чуть не по всей России, а в народе даже существует сказание о «волчьем паспорте», понятие о котором соединяет бесприютность с вечным и бесконечным странствованием. На самом же деле волк, как и всякий другой зверь, держится в известном округе и не покидает его без особенных исключительных причин, причин общих для всех животных.
Различие между местовым волком и, например, лисицей заключается только в величине округа того или другой; тогда как лисица довольствуется таким сравнительно небольшим, что ее всегда можно легко найти и эимой ежедневно видеть мышкующей, волк, напротив, занимает всегда настолько большой, что не только видеть, но и найти его в этом округе бывает трудно. Я подразумеваю волков холостых, а также выводки поздней осенью, потому что летом и в начале осени найти и застать волчий выводок в известной местности нетрудно. Поэтому, с точки зрения ружейного охотника с гончими, местовыми волками должны считаться только выводки, потому что холостые хотя и имеют привычки местового зверя, но их округ так велик, что исключает возможность правильной пешей охоты, а если иногда и убивают холостых волков на пешей ходовой охоте, то это не больше как счастливая случайность.
Характерная черта всякого местового зверя — это привязанность или привычка к своему округу. Только беспрерывным и горячим преследованием можно заставить местового зверя перейти границу своего округа, но и в этом случае, если преследование прекращается, зверь через некоторое время непременно возвращается, и только постоянным повторяющимся выгонянием или раной можно добиться того, что он вовсе покинет свой округ. В большинстве же случаев местовой зверь под гончими и не переходит границ своего округа, а кружится в нем. В этом отношении заяц и красный зверь представляют существенную разницу: заяц под гончими задает лишь круг, редко превосходящий три или четыре версты, и ведет собак непременно к старому месту, а выбившись из сил, только хитрым путанием следа старается избавиться от преследования: поэтому почти каждый заяц, в особенности беляк, осиливается и сганивается гончими недалеко от того места, где он был поднят, хотя бы ранее и уводил гончих сравнительно далеко. Лисица, напротив, держится в своем округе крепко сначала, до тех пор, пока у нее хватает сил держаться от гончих на безопасном расстоянии, или увертываться на угонках; но лисица не имеет способности путать свой след, как то делает эаяц и, когда силы начинают ей изменять, она вырывается из округа и идет напрямик. О волке в этом отношении нельзя сказать ничего положительного, — величина его округа настолько велика, что не допускает точных наблюдений. Как было сказано в предыдущей главе, матерый волк иэ острова идет всегда ходко, что же касается прибылых, то они ведут себя в этом случав совершенно так же, как лисицы, т.е. сначала кружат в острове, а как начинают терять силы, так бегут напрямик, чем и объясняется мнение парфорсных охотников о том, что раз вырвавшийся в поля волк бывает скоро сгонен.
Все, что я сказал здесь о том, как ведет себя местовой зверь под гончими, относится к чернотропу или, вернее, лету и осени, зимой же, по белой тропе, все это сильно изменяется.
Истинное мучение доставляет пешему ружейному охотнику зверь набеглый, в особенности, если гончие хороши; в таком случае не один день пропадает у охотника даром, не один раз за осень придется ему вернутся без гончих, предварительно до боли в губах натрубившись где-нибудь на опушке, а потом долгое время дожидается он гончих дома, с замиранием сердца боясь эа их участь. И в самом деле, не одна добрая гончая пропадает ежегодно бесследно по милости того же набеглого зверя.
Набеглым зверем называется тот, который по каким-нибудь причинам покинул свой постоянный округ и в данное время кочует, т.е. не избрал еще постоянного нового места жительства или не вернулся в старый округ. Такой зверь под гончими не кружится, а уводит их прямо, всегда по тому направлению, откуда пришел. Расстояние, на которое набеглый зверь может увести гончих, не одинаково и зависит от вида зверя и от того, какие причины заставили его покинуть постоянный округ. Если он покинут вследствие испуга, то зверь редко уходит далеко — беляк не уйдет и двух верст, русак иногда несколько дальше, лисица может уйти верст за шесть. Если же причиной перекочевки был недостаток пищи, то дело изменяется относительно лисицы, которая я этом случае, в поисках эа новым привольным местом, может уйти и за пятнадцать или двадцать верст. Заяц, вследствие недостатка пищи, никогда не переходит сразу слишком далеко, можно даже сказать, что он редко меняет сразу свой округ по этой причине, а как бы передвигает его, расширяя в какую-нибудь сторону. Конечно, это объясняется обилием заячьей пищи повсюду.
Но такой набеглый зверь еще не беда; он хотя и попадается всегда, т.е. каждую осень, но не особенно портит пешую охоту, т.к. уводит гончих не далее как до покинутого им округа, где и начинает вести себя как обыкновенный местовой зверь. Случаи, чтобы лисица уводила гончих за десять или двадцать верст, все-таки редки, — обыкновенно дело ограничивается пространством в три-четыре версты, т.е. расстоянием, на котором в тихую погоду отчетливо слышен гон хорошей гончей, даже одной, не говоря о стае, а в погоду ветреную или глухую только новичок, да и то несметливый, не сумеет разыскать своих собак на таком, вполне доступном пешему охотнику расстоянии, и вся беда ограничивается потерей некоторого времени да уклонением от направления, которого хотел держаться охотник.
Совершенно другое дело при валовом эмиграционном движении какого-нибудь зверя — береги и береги, пеший ружейный охотник, своих гончих в такое время, конечно, если гончие не принадлежат к современным ублюдкам; эти не зарвутся, не уведут сумашедшую кочующую лисицу эа тридевять земель, они благоразумно вернутся к хозяину после двух-трехверстного преследования; но беда в это время с хорошими гончими. Если гончие не молодые, хорошо нахожены и слушаются рога, который не употребляется охотником зря, каждую минуту, то еще есть надежда вернуть гончих вовремя; но если они молоды и вязки, да еще пеши вдобавок, — как раз их придется разыскивать верст за тридцать. С паратыми гончими дело другое, если подняли лисицу близко, то верстах на десяти-пятнадцати непременно ее осилят, но опять же вернутся к окотнику нескоро, ибо некоторое время проведут около задавленной лисицы.
К счастью, общее переселение лисиц случается не часто, а главное, редко в то время года, когда охотятся с гончими, — осенью; такие переселения бывают обыкновенно ранней весной, по настам, когда гончие вообще не могут гнать вязко.
Общее переселение зайцев случается гораздо чаще переселения лисиц, а недальние переходы из одного рода угодий в другие бывают по несколько раз ежегодно, но попасть с гончими на миграционных эайцев — не более, как скучно; каждый поднятый заяц сводит гончих на некоторое расстояние прямо, по большей части до какого-нибудь заразистого острова, где и начинает кружиться, и сколько бы зайцев ни подняли гончие, — все лезут по одному направлению и обыкновенно сводят гончих на одинаковое расстояние.
Причиной, почему переселяющиеся зайцы не уводят гончих далеко, надо считать их характер и манеру и все их переселения, которые они совершают малыми переходами и скоро свыкаются с каждым новым местом; к тому же по инстинкту они предпочитают отделываться от преследования своим характерным петлянием, что и заставляет их задавать круги в каждом подходящем месте. Впрочем, что здесь сказано о переселяющихся зайцах, всегда справедливо лишь относительно беляков, а русаки, случается, хотя и нечасто, уводят гончих не хуже лисиц.
Успешность ходовой ружейной охоты с гончими зависит от того, насколько охотящийся этим способом знаком с нравом и привычками зверей, на которых он охотится; это одна из тех охот, которая дается только настоящим сметливым охотникам и на которой никакие проводники и наставники не приносят никакой пользы.
Быстрая сметливость, умение пользоваться всяким местоположением, умение понимать с первого гона дальнейший ход зверя и здоровые ноги, — вот условия, необходимые для настоящего ружейного охотника с гончими и все эти качества могут развиться в достаточной степени только в человеке, которого гонит на охоту не неволя и не мода, а могучая сила, именуемая страстью.
Хотя местовой зверь под гончими кружится, тем не менее встретить его на этих кругах и встретить на ружейный выстрел, в чем и заключается задача ружейного охотника, не так легко, как это может казаться с первого взгляда. По той простой причине, что округ любого зверя — не клетка, а местность в несколько верст в поперечнике; зверь же чует, слышит и видит и пользуется этими чувствами, чтобы не нарваться на опасность.
Ходовая охота состоит в том, что охотник не задерживается одним каким-нибудь лазом, не стоит неподвижно во время гона, а, сообразуясь с его направлением и руководствуясь характером местности, а также известными ему привычками гонного зверя, старается встретиться с ним. Начинающий охотник ошибается, если поймет эти мои слова в том смысле, что ходовая охота заключается в перехватывании зверя только в лесу. На охоте с гончими, если она производится в отъемах, так сказать, весь и шик заключается в том, чтобы убить зверя в чистом месте, для чего необходимо угадать лаз, которым зверь слезет из острова. Конечно, это возможно лишь в небольших отъемах, а в больших островах или сплошных лесах охотник должен поневоле становиться и перехватывать в лесу; но и тут настоящий охотник не полезет в чащу, а выбирает или дорожки, если таковые имеются, или более чистые части леса.
Здесь мы опять встречаемся с ложным взглядом, не скажу даже некоторых, а чуть ли не большинства ружейных охотников на ходовую охоту с гончими, а именно — ее считают чрезвычайно утомительной, по случаю, видите ли, того, что надо будто бы бегать, бегать и бегать, чтобы перехватить гонного зверя, чтобы попасть вовремя на лаз. Бегают, высунув язык, на охоте с гончими или новички «загорающиеся» и не владеющие собой, или кто не понимает толку вообще в охоте, ибо бегание до изнеможения не составляет принадлежности ни одной правильной пешей охоты. Я не говорю, что на ходовой охоте совсем не приходится бегать, а случается, но не больше — и случается тем чаще, чем охотник плоше, потому что бегом приходится наверстывать то, что не сообразил заранее. Если охотник знаком с привычками зверя, на которого охотится, и умеет понимать и принимать во внимание особенности местности, то он почти всегда успеет еще задолго вперед зверя занять удобное место на его пути, т.к. зверь задает круги, а перегнать и гончих и зверя пешком нельзя. Но если на ходовой охоте и случается иногда пробежать, зато и стоять подолгу на одном месте приходится часто.
Чем меньше участвует охотников на ходовой охоте, тем лучше; если охотников много, то весьма легко может быть ранен нечаянно кто-нибудь из участвующих, т.к. они переходят с места на место и часто, находясь очень близко один от другого, не замечают друг друга, тем более что переходят или перебегают, соблюдая тишину и затаиваясь. В местах открытых, т.е. в отъемах или полях, где передвижение охотников и стрельба происходит исключительно на открытых местах, участие нескольких охотников не так опасно, но здесь надо непременно соблюдать известное правило; во-первых, становиться друг от друга на такую дистанцию, чтобы бегущий между зверь мог бы быть убит дальним ружейным выстрелом, но чтобы заряд, достигнув другого охотника, потерял бы силу и не был опасен; во-вторых, охотники должны становиться на таком расстоянии от опушки, чтобы успеть выцелить и выстрелить по зверю ранее, чем он поравняется с соседним охотником. Последнее правило особенно необходимо соблюдать при быстрой расстановке цепи на узких перемычках, дорожках или просеках, где все охотники должны становиться в противоположную опушку от той, из которой ожидается зверь, тем больше, что соблюдение помянутой дистанции между охотниками в узких местах неудобно, и если охотники станут зря, т.е. посредине дорожки, то или им приходится пропустить зверя без выстрела, или тем же зарядом угостить соседа. В сплошных лесах, кустах или бурьянах, где охотники по необходимости перехватывают зверя в закрытой местности, не видя друг друга, участие многих охотников безусловно опасно и должно быть избегаемо всеми благоразумными охотниками. Правда, что у некоторых любителей принято за правило, что переместившийся охотник, заняв новое место, подает голос, но, во-первых, это не устраняет совершенно возможности быть подстреленным, ибо точно определить место по голосу трудно, а во-вторых, тем же криком охотник предупреждает и зверя, что при заячьей охоте хотя и не имеет значительного влияния, но не может быть и полезно, а на красного зверя охотникам с подобными правилами не приходится и взглянуть.
Кроме того, что ходовая охота большой компанией опасна, многолюдство на ней и неприятно: никто из участвующих на ней не может быть уверен, что ему придется стрелять, какое бы отличное место он ни занял на пути гонного зверя, ибо другой охотник, может быть, уже перенял путь зверя впереди его. Непременно начинает играть первостепенную роль быстрота ног, каждому хочется перехватить зверя, так сказать, в «обрез», т.е. на таком коротком расстоянии, чтобы никто из товарищей не мог поспеть вперед, и результатом бывает беготня, а следовательно, отпугивание зверя от товарищей и отсюда неприятности. На таких бестолковых охотах попами обыкновенно остаются настоящие охотники, привыкшие охотиться правильно, а не носиться, как сорвавшийся баловник, молодой сеттер. Впрочем, и жадные бегуны выезжают только на зайчишках, а лиса или волк выпадают на их долю в виде редкого исключения.
Сторонники многолюдных компаний на ходовых охотах с гончими обыкновенно оправдываются тем, что многими охотниками зверь легче и скорее бывает перехвачен, а гончие в день поднимут больше и больше будет убито. Что эверь перехватывается скорее, если охотников много, справедливо только в том случае, если на охоте нет дельных охотников, а знаток перехватит и в одиночку скорее, чем то сделает целая ватага. Что убивается на таких охотах больше, это — вещь условная: на заячьей охоте, при многих ружьях общее количество добычи бывает больше, но каждый охотник убивает всегда меньше, чем если бы охотился в одиночку. Я вовсе не хочу сказать, что охотиться исключительно в одиночку лучше; вдвоем или втроем заячья охота несравненно веселее, но для этого необходимо, чтобы охотники были настоящие и соблюдались дисциплина и принятые правила. На какого бы зверя ни производилась ходовая охота, гончие необходимы настоящие ружейные, нахоженное исключительно для ружейной ходовой охоты, и охота будет тем удачнее и веселее, чем гончие будут ближе подходить качествами к тем, которых я описал под названием «ружейных гончих»; здесь же я только повторю, что, кроме хорошего чутья, необходимое качество таких гончих должна быть вязкость, т.е. чтобы они гоняли вязко и дружно без доезжачего; только с такими гончими на ходовой охоте зверю нет уходу, — охотник на нескольких кругах может и не перехватить зверя, но он все-таки в конце концов будет или перехвачен охотником, или сдастся и попадет в зубы гончим.
Самая обыкновенная охота с гончими ходовым способом — это охота по зайцам. Она самая веселая для тех, кто любит пострелять, т.к. она самая легкая, не требующая особой сноровки, необходимой на охоте по умному красному зверю, а главное, легкая потому, что зайцев сравнительно так много, что перехватывать гонного не особенно и важно, — многие выезжают исключительно на шумовых.
Но, — увы! — бедным присяжным зайчатникам приходят плохие времена — зайцев становится меньше и меньше. Уничтожение псовых охот гибельно отозвалось и на бедном, недавно столь многочисленном заячьем народце — чрезмерное размножение лисиц бесспорно было главной причиной страшной убыли зайцев, но, кроме того, на заячий род обрушилась новая беда, пожалуй, гибельнее первой, это — повальная болезнь, болезнь легкого и печени, в связи с какими-то подкожными водянистыми пузырями или нарывами. Эти две напасти, вместе взятые, имели следствием то, что в местностях, где убить двадцать беляков в день на одно ружье или затравить штук двенадцать по пороше в короткий ноябрьский денек на одну свору было делом самым обыкновенным, теперь с отличными гончими считаешь охоту удачной, если убьешь штук шесть, а случается — за день и тройки не поднимешь.
Зато и часто же теперь приходится слышать, что совсем и гончих держать не стоит: нет-то и нет ничего! Преимущественно в таком огорченном настроении обретаются те, кто привык пробавляться шумовыми, кому Бог не дал разумения, чтобы перехватывать гонных и бить лисиц, которых теперь хоть отбавляй. Не последнюю роль играет и неумение находить зайцев по состоянию погоды. Прежде, когда зайцев, как говорится, был «бурун», когда от гона доброй стаи они сыпали иэ каждого отъема, так что глаза разбегались, перемены погоды и соответственное переселение зайцев иэ одного рода угодий в другой, не имело для охотника большого значения: всегда и везде были запоздалые, которые сводили гончих на переселившуюся массу, да и без нее одних запоздалых и отсталых хватало; только замечали охотники, что что-то странно, — матерых нет.
Дело в том, что матерые беляки чувствительнее к переменам погоды и их переселения гораздо определеннее, т.е. даже короткая или внезапная перемена погоды не застает их врасплох и их переселение начинается даже несколько заранее, так что, по всей вероятности, они предчувствуют перемены погоды, хотя, по-видимому, незадолго. Прибылые, напротив, лишены этой способности и только совершившаяся перемена заставляет их начать переселение, которое они совершают не вдруг, как матерые, а постепенно и не сразу находят подходящие угодья. К тому же прибылые беляки в этом отношении делятся по возрастам: чем старше прибылой, тем скорее после перемены погоды он переселяется, и наоборот: чем он меньше и моложе, тем крепче держится старых угодий. Поэтому-то и случаются нередко охоты, преимущественно в августе, на которых целый день гончие не поднимают ни одного не только матерого, то и раннего настовика, и целый день гон идет по мелочи в кулак ростом, а охотники диву даются — куда же делись родители? Впрочем, бывают исключения и между матерыми: из них запаздывают больные и подстреленные, которых легко узнать поздней осенью по невылинявшей летней шерсти, а также запаздывают или совсем не переселяются щенные зайчихи, которые, хотя и редко, но попадаются в сентябре и даже начале октября.
Переселения беляков сообразно переменам погоды, вероятно, совершаются везде, но в какие угодья они переходят в различных местностях от одних и тех же перемен, вероятно, не всюду одинаково, а потому я буду говорить в этом отношении только о той местности и тех угодьях, в которых производил наблюдения.
Главную причину переселения беляков и переселения поголовного составляют засухи. Близость воды есть насущная потребность беляка, и в этом отношении он составляет противоположность русаку, который часто встречается а местностях, на далекое расстояние лишенных воды. Причиной этому я считаю розницу характеров, а отсюда и округов того и другого. Беляк — это домосед и лентяй, старающийся избрать себе такое местопребывание, чтобы и жировка, и водопой были бы под носом, и если чего-нибудь у него не хватает, то он совсем покидает старое место и отправляется на поиски удобнейшего. Бодрый и подвижный русак, напротив, не ставит себе в труд сбегать к водопою и за несколько верст, если местность в других отношениях представляет ему удобства. Как бы там ни было, но не подлежит сомнению, что в очень сухое время в местах, где воды нет, беляков искать нечего: все они переселяется к речкам, ключам или невысохшим болотинам, и если засуха сильна, а вода осталась в немногих редких местах, то около них можно найти скопившихся беляков иногда в огромном количестве. Во время ровной погоды, не сухой, но и не мокрой, беляки распределяются равномерно, а некоторых местам предпочитают в начале осени лиственные леса, а к концу — ельники и можжевеловые заросли.
Исстари у охотников существует примета, что забойные дожди или сильные ветра во время листопада выгоняют зайцев в поля и леса. Примета эта справедлива только для тех местностей, где леса или чисто лиственные или смешанные. В таких местностях причина выселения зайцев из леса во время мокроты очевидна, — им нет спасения от капели, которой они не любят, а шум падающего листа в сухой и сильный листопад их пугает, в особенности при возвращении с ночной жировки, и это заставляет их ложится в открытых полях и лесах, в кочках или можжевеловых кустах, а за неимением таковых просто в полевых межах, безразлично, в жнивах или зеленях, где охотник и должен искать их в такую погоду. Но там, где преобладает хвойный лес, в особенности еловый, беляки в дождливую погоду его не покидают, а листопада там нет, монотонного же шуму ельника во время ветра зайцы, по-видимому, не боятся. Только во время продолжительных ненастий зайцы в таких лесах сдаются по опушкам или вообще туда, где отдельные низкорослые ели опускают сучья до земли, образуя природные шалаши, под которые косые и ложатся, укрываясь от дождя и капели; в то же время многие из них перебираются в густые заросли папоротников, которые, вероятно, также доставляют им надежную защиту. В местностях, где хвойные леса чередуются с лиственными, во время сильных дождей или сильного сухого листопада беляки держатся преимущественно лесов хвойных; в особенности это замевукнетримии тиртно в местностях очень лесистых, где вообще полей и чистых лесов мало и эти небольшие открытые места слишком чисты, чтобы доставить удобные лежки зайцам.
Кроме вышепоименованных причин переселения беляков, случаются переселения, также зависящие от погоды, но от какой именно, сказать положительно не могу по недостаточности наблюдений, результат которых до сих пор, по-видимому, сводится к тому, что иногда причиной переселения бывает известное направление или известная сила ветра, а что из двух, пока сказать не могу и выдаю сказанное лишь за гипотезу, для разрешения которой не мешало бы людям, интересующимся жизнь. животных, произвести наблюдения.
Независимо от переселения по состоянию погоды, зайцы периодически переходят из одного места в другое, сообразуясь с тем, где они находят подходящую по времени года пищу. Но эти переселения и их время так хорошо известны не только всем охотникам, но и просто всем деревенским жителям, что о них не стоит и говорить подробно. Всякий разумный мужик расскажет желающему, что летом и до жатвы зайцы держатся в яровых полях, преимущественно около овсов, а осенью и по первозимью — в озимых (зеленях). Я только прибавлю, что в местностях, покрытых сплошными хвойными лесами, беляки обходятся без соседства полей и даже мало их посещают, если они и есть поблизости; в таких местностях они жируют на расчищенных лесных порубах и покосах, или на чистых закрайках болот, в осоках: около таких осок все лето, осень и первоэимье беляков всегда достаточно.
О переселениях русаков по чермотропу я сказать положительного ничего не могу, потому что в нашей местности их сравнительно немного, но переселения эти существуют.
Бывает (было в 1879 году), что с лета прибылых зайцев очень много, но в начале осени они как-то быстро исчезают; большая часть охотников в таком случае говорит, что прибылые куда-нибудь отшатнулись. Прежде и я думал так же, но теперь полагаю, что такое исчезновение причиняется какой-нибудь повальной болезнью. Думью я это потому, что прибылые после исчезновения больше не появляются не только осенью, но и зимой, а поэтому, зная, что матерые всегда перекочевывают прежде прибылых, а также и то, что, охотясь по разного рода угодьям и на больших расстояниях в продолжении всей осени, только изредка встречаешь уцелевших прибылых, я и полагаю, что вернее приписать исчезновение заячьей молодежи какой-нибудь болезни; но это не более, как мое предположение.
Начиная готовить в печать эту главу моих записок, я намеревался подробно говорить о заячьих лазах, но или у меня не хватает умения, или в самом деле это не поддается подробному описанию, но оно у меня выходит таким растянутым и, по моему разумению, скучным, что я отказываюсь от этой задачи. К тому же предусмотреть все случайности, все виды местностей и каждое могущее быть уклонение окончательно нет возможности и невозможно письменно советовать занимать такие или другие лазы или перелазы. Об этой материи можно написать хоть целое большое сочинение, с кучей необходимых при этом планов, но начинающий охотник мало выиграет, если и изучит подробное руководство. Гораздо лучше учиться этому в поле с доброй стаей гончих, где молодой и сметливый охотник живо приобретает то охотничье чутье и сноровку, которые удивляют людей, мало знакомых с этого рода охотой.
Впрочем, есть, не скажу некоторые правила, а некоторые приметы, которых в незнакомой местности не мешает придерживаться. Например, вернейший перелаз беляков из одного отъема в другой, по большей части, находится там, где отъемы ближе сходятся; также более шансов, что беляк слезет низиной или вдоль ее, или, наконец из какого-нибудь выдающегося угла леса, но опять-таки повторю, что никакого положительного правила относительно лазов вывести невозможно.
Многие охотники, охотясь постоянно в одних и тех же местах, заучивают лазы в этих местах наизусть и постороннему наблюдателю кажутся необыкновенными знатоками, но некоторые из этих знатоков, завезенные в незнакомую местность, теряются в ней. Говорю я это для того, чтобы молодежь, желающая сделаться хорошими охотниками, избегала охотиться постоянно в одной местности, ибо в ней охота уже не требует сообразительности и идет как бы автоматически, по-моему, теряя всякий интерес.
Но да не подумает молодой охотник, что перехватывание зверя из-под гончих — какая-нибудь особая хитрость, — все тут основано на знании характера и привычек зверя, т.е. на способности охотника делать наблюдения и применять их на практике в свою пользу. Как бы опытен ни был охотник, он, однако, никогда не может ручаться за то, что скоро (на первом кругу) перехватит каждого гонного зайца — индивидуальная особенность играет и здесь не малую роль и редко два зайца ведут себя под гончими совершено одинаковым образом. Конечно, большинство зайцев, в общих чертах, ведут себя сходно, но и между ними попадается особенные мастера, с особенными привычками, одурачивающие как охотников, так и отличных гончих.
Но вот мой совет новичку, как он должен себя вести, чтобы и с первых полей ходовой охоты не возвращаться попом, чего, конечно, никому не хочется. Если гончие хороши, т.е. верны в гону и вязки, а только с такими и можно учиться этой охоте, то новичок должен заметить на первом кругу место, которым пролез заяц, и спокойно на нем поместиться; обыкновенно на втором или через несколько кругов заяц идет тем же местом, и от охотника требуется в этом случае только терпение. Нередко заяц проходит по нескольку раз одним и тем же местом из одного отъема в другой, и вообще вернее человеку, еще мало знакомому с этого рода охотой, становиться там, где заяц уже разом прошел, и главное, не пороть горячку, не бросаться перехватывать зайца «в свежем месте», — придет время, когда охотник научится и этому, но если новичок, глядя на опытных охотников, вздумает им подражать, то для него это вернейший способ вернуться попом.
На охоте с гончими большое значение имеет то, насколько крепко держится заяц в лесу; обыкновенно говорят, что чем позднее время осени, тем ходчее беляк бежит из острова, и опять же это справедливо только относительно лиственных лесов. Пока такие леса одеты, они густы и эаяц покидает их неохотно, но коль скоро лист осыпался, тот же лес делается с виду редким и эаяц не находит в нем достаточной защиты; к тому же опавший лист шумит под ногами и пугает труса. И то, и другое делает то, что беляки в это время идут очень ходко, нередко не задав и одного круга лесом. В мелких хвойных лесах или крепких зарослях можжевельника беляк держится одинаково всю осень, и выжить его оттуда во всякое время несравненно труднее, чем из лиственного леса. В таких лесах или зарослях он легче обманывает гончих, чему способствует то обстоятельство, что всякие гончие в них гоняют менее парато и беляк имеет время петлять и делать скидки или, даже прижатый к опушке, он проскальзывает назад мимо гончих, или между ними, т.к. в еловых и можжевеловых чащах всякая стая идет несколько врассыпную, не свертываясь в плотную кучу.
Русак, как зверь полевой или степной, редко и под гончими кружит в лесу, он сразу вырывается в поля, которыми и задает большие круги, но круги в высшей степени правильные, так что убить его из-под хороших вязких и непременно паратых гончих нетрудно. Беляки, хотя по природе жители лесов, даже иногда кружатся полями, но обыкновенно круги их менее русачьих; всего чаще это бывает поздней осенью, в туманные или морозные дни, но и во всякое время случается натыкаться но беляков со всеми привычками русаков. Чем объяснить это — я не знаю, но совсем несправедливо мнение некоторых охотников, утверждающих, что беляков у нас два вида — полевой, со светлой желтоватой летней шерстью, и лесной, с темной. Разница в цвете есть, но разница эта только в оттенке, а если, основываясь на оттенках, начать различать виды, то им не будет конца и края, придется делить и волков, и лисиц, и медведей, наконец, простых полевых тетеревей на множество видов. Наконец, если бы и в самом деле существовало два вида беляков, то нет никакого основания один иэ них называть полевым, а другой — лесным, ибо и в полях и в лесу попадаются беляки светлые и темные совершенно безразлично.
Всем охотникам хорошо известно, что заяц — животное ночное; ночью он ест (жирует), ходит на водопой, наконец, резвится и играет; рано утром, всегда до восхода солнца, он путает след, двоит, троит, делает большие скачки в сторону (сметки или петли) и, наконец, ложится в куст, густую траву, межу или водомоину, где и проводит, притаившись, весь день, опять до заката солнца. Но лежит заяц днем неодинаково крепко: в морозную или сухую и ясную погоду он вскакивает от незначительного шума, человека или собаку не допускает на расстояние ружейного выстрела, а от гона стаи в такую погоду шумовые так и сыпят иэ острова, — ни один косой не выдержит характера и непременно вскочит. Совсем другое дело в теплую, сырую или пасмурную погоду: тут зайцы лежат так крепко, что подпускают вплотную и вскакивают только из-под ног человека или из-под носа гончей; в такие дни шумовых всегда меньше, а гонные при всяком удобном случае затаиваются и лежат опять очень крепко. Но относительно охоты с гончими ни та, ни другая погода не считается особенно удобной; для нее всего лучше среднее состояние погоды, т.е. чтобы было и свежо, и не сухо, и не мокро, а я даже замечал, что в совершенно тихие дни гончие работают несколько тупее, чем при легком ветре, но опять-таки сильный ветер совершенно портит гон.
Порядок ходовой охоты зависит от местности, в которой она проводится: если острова не маленькие, а главное — зайцев много, то, бросив гончих в остров, не приходится целый день переходить в другой, ибо работы и гончим и охотникам хватает. Но теперь таких благодатных уголков, где не приходится за день ни разу и крикнуть, подбадривая гончих на розыск, т.к. они лишь только разомкнуты, уж и подхватили, а стрельба гон не прерывает, он идет себе чередом по свежим и свежим зайцам, — где невольно дивишься количеству зайцев, которые так и снуют по всем направлениям, — таким уголков, повторяю, осталось немного. Приходится теперь обыкновенно, разомкнув гончих, идти «ходом», идти иногда долгое время, покуда удастся выжлятам найти косого. В таких бедных, неэайчистых местах, если охотников двое или т
 |
