Охота в нашей литературе
С возрастом, знаниями и опытом мои оценки охотничьей литературы становились все более взвешенными или, как бы сейчас сказали, адекватными
Полагаю, я был не первым, кто, приступив однажды в детстве (или юности) к чтению «Записок охотника» И.С. Тургенева и не найдя в них сколь-нибудь развернутых сцен охоты, испытал некоторое разочарование. Тем не менее книгу я все-таки прочитал, причем отдельные места даже с интересом, например рассказы «Бежин луг» и «Стучит».
А вот очерк «Лес и степь» мне совсем не «показался», поскольку, как мне представлялось, он был ни о чем. Тогда мне никто не подсказал, что этот фрагмент являет собой одно из самых поэтичных отображений в прозе природы среднерусской равнины.
Зато рассказ другого нашего классика Дмитрия Мамина-Сибиряка «Зимовье на Студеной» я воспринимал в то время как сугубо охотничий, хотя охотничье содержание в нем сводилось по сути к краткому сообщению о том, что главный персонаж – старый охотник Елеска – каждую осень добывал по несколько десятков рябчиков и что эти рябчики «долетали» до Парижских ресторанов. Весь трагизм этого рассказа (одиночество Елески и его гибель) до меня по-настоящему тогда не доходил.
С возрастом, знаниями и опытом мои оценки охотничьей литературы становились все более взвешенными или, как бы сейчас сказали, адекватными. Осмелюсь утверждать, что в России ХХI века наиболее талантливыми писателями-охотниками могут считаться ныне здравствующие и творящие В. Чернышев, Б. Петров, Д. Дурасов, И. Алехин, М. Булгаков, а из недавно умерших – С. Кучеренко и А. Бикмуллин.
Но помимо авторов, пишущих преимущественно об охоте, есть известные прозаики, у которых охотничья тематика растворяется в «общечеловеческой» (по выражению М. Пришвина) или же отражается в их творчестве попутно, эпизодически. Собственно к таковым относятся те же И. Тургенев и Д. Мамин-Сибиряк. Но если иметь в виду более близкое к нам время (скажем, последние четыре-пять десятилетий), то я назвал бы И. Соколова-Микитова, О. Волкова, Ю. Нагибина, Г. Троепольского, А. Скалона, В. Астафьева и, конечно же, Ю. Казакова.
Однажды аспирантка-филолог, работающая над кандидатской диссертацией о творчестве Юрия Казакова, поинтересовалась, как я оцениваю «с точки зрения охотника» его рассказ «Плачу и рыдаю». Я сказал, что это один из лучших охотничьих рассказов ХХ века. Мы разговорились и сошлись во мнении, что другой рассказ Казакова «Арктур — гончий пес» вместе с его же повестью «Тэдди (история одного медведя)» и повестью Г. Троепольского «Белый Бим – Черное ухо» достойно продолжают традицию мировой литературной классики в изображении животных (вспомним рассказ Льва Толстого «Холстомер», повести Джека Лондона «Белый клык» и «Зов предков», рассказ Э.Сетон-Томпсона «Венипегский волк»).
Охотничье содержание можно найти в исторических повестях и романах. С этой точки зрения я выделил бы в первую очередь роман В. Иванова «Русь изначальная» (издан в 60-е годы, затем переиздавался). Сразу оговорюсь, что историческими я называю лишь те художественные произведения, которые повествуют о событиях далекого прошлого (относить к жанру исторической романистики книги о реалиях нового или тем более новейшего времени – значит неоправданно расширять границы жанра). Считаю, что список авторов, специализировавшихся в указанном жанре, у нас по достоинству возглавляют трое: С. Бородин (роман «Дмитрий Донской»), Д. Балашов (серия книг «Государи московские») и В. Иванов («Русь изначальная», «Русь великая»). Мне ближе последний – в силу неординарной стилистики, высокой художественности, глубокой философичности его романов и, конечно же, наличия в них запоминающихся охотничьих включений.
Иллюстрации из архива Павла Гусева
Основными видами зверовых охот наших предков, живших в лесостепной зоне, были охоты на кабанов с рогатиной и на туров с луком. Писатель показывает тонкое знание предмета и воспроизводит в деталях жизнь и быт охотников той далекой поры (VI век). Привлекает внимание их оружие и снаряжение. Вот как, например, автор описывает подготовку материала для изготовления рогатин: «На древки выбирают прямой чистый ясень или клен. Первый год хранят неошкуренные бревна подвешенными под крышу, но не в избе, а в амбаре. От верхнего избяного жара свежее дерево дает трещины даже в коре. На второй год бревно ошкуривают – не завелся бы червь – и подвешивают в избе. Закоптившись в дыму, древесина твердеет. На третий год бревно колют колышками, строгают стругами, чистят камнем. Такому древку можно довериться. Был бы верен глаз, тверда рука, а дерево не выдаст».
Экзотикой веет от сцен охоты на туров – животных, к которым наши предки относились с почтением (автор «Слова о полку Игореве» называет удалого князя Всеволода Буй Туром): «На сжатых коленях человек приподнимается над седлом, чтобы дать свободу нижнему усу лука. Сообразив силу ветра и откуда он тянет, стрелок растягивает тетиву до уха. Оттянутая средним и указательным пальцами, тетива срывается будто сама и щелкает по кожаной рукавичке… Издали оснащенный накрест серо-белым гусиным пером конец стрелы кажется маленькой птичкой, куличком-воробьем, прилепившимся к турьему боку… От укола бык взбрасывает тяжелый перед, прыгает и падает».
В книге В. Иванова есть глава, в которой рассказывается о том, как грек-изгой по имени Малх идет на север берегом Днепра в надежде встретиться со славянами-русичами и быть принятым в их среду. Пропитание путник добывает охотой (он вооружен ножом, мечом, луком и стрелами). Глава привлекает великолепным изображением пейзажей Приднепровья. Фактически здесь мы имеем дело с тургеневскими «лесом и степью», но только такими, какими они были полторы тысячи лет назад.
И последнее: если мы считаем себя патриотами, то должны знать историю своей страны и своего народа. Для охотника это знание неотделимо от любви к природе и осознания необходимости бережного к ней отношения (напомню в связи с этим, что последний на планете степной тур был добыт в середине XVII и застрелен не из лука, а из ружья).
Юрий Тундыров, г. Екатеринбург 22 марта 2011 в 14:59
Писатели которые любили охоту
«Охота и охотничье хозяйство» № 2, 2009
РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ – ОХОТНИКИ
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ ТУРГЕНЕВ (1818-1883)
Варвара Петровна Лутовинова, мать будущего писателя, в 26 лет стала наследницей грандиозного состояния: 5 тысяч крепостных душ только в орловских имениях, 600 тысяч рублей капитала, 60 пудов столового серебра в одной усадьбе Спасское. А вскоре из расквартированного в Орле полка для закупки лошадей в поместье нагрянул лихой гусар Сергей Тургенев. Для сутуловатой некрасивой хозяйки его появление стало подарком судьбы: офицер буквально утонул в пышных перинах и реках самого дорогого французского вина, был закормлен медом и экзотическими фруктами из домашней оранжереи. Гордый, но бедный гусар был на шесть лет моложе старой девы-миллионерши и не устоял под ее напором и хитростью.
Ване Тургеневу едва исполнилось четыре года, когда отец в чине полковника ушел в отставку, и всё семейство (у Вани было два брата) отправилось в путешествие по Европе: Берлин, Карл-сбад, Берн, Цюрих, Париж. Тургеневых сопровождала свита из приживалок, слуг и домашнего доктора А. Е. Берса, будущего тестя Льва Толстого. Не этот ли факт через много лет стал причиной тайной, а иногда и явной неприязни двух писателей? Как бы то ни было, но взаимной любви между родителями Ивана Тургенева окружающие не замечали.
В 1827 году Тургеневы купили в Москве дом на Самотеке. Определив сыновей в престижный частный пансион Вейденгаммера, Варвара Петровна на два года уехала за границу для лечения и ухода за тяжелобольным мужем. Распростившись с суровым материнским воспитанием, Ваня Тургенев учился поначалу ни шатко ни валко, хотя еще в Спасском бойко говорил и читал на трех европейских языках, — усадьба кишела гувернерами и гувернантками всех мастей и народностей. Да что там гувернеры, если досуг хозяев и гостей скрашивали крепостные балерины-актрисы и собственный оркестр!
Летние вакации-каникулы Тургенев непременно проводил в Спасском, и его воспитанием занимался дядя Николай Тургенев, признанный в округе знаток лошадей и охотничьих собак. Мелкотравчатый охотник дядя Николя стал прототипом добродушного помещика Чертопханова в «Записках охотника». Любопытно, что мать Вани, смотревшая раньше на охотников как на лоботрясов, вдруг прониклась увлечением сына и даже получала огромное удовольствие во время травли зайцев собаками.
После учебы в Московском и Петербургском университетах Тургенев продолжает образование в Берлине, путешествует по Швейцарии. Пишет домой о впечатлениях. К тому времени отец уже умер, на письма отвечала Варвара Петровна: «Ты так засмотрелся чужеземных видов, что мы не видим в тебе более охотника. Наняли двух егерей. Наполь твой очень похудел, но, верно, будет славная собака. Да только не могу ласкать, слюняв очень». И еще, следом: «По нас дело другое грустить, а по России грустить, любуясь на Швейцарию, это видно, что ты конопляничек — домосед. Слышал ли ты где выстрел? Твоя любимая охота была охотиться. А мы-то, по милости твоего Наполя, в дичине можно бы зарыть не только нас, а и Спасский домик. Я тебе писала, что дичины было и есть даже в самом Спасском». После страшного пожара в имении сгорело почти всё добро, уцелело немногое, но мать спешит обрадовать сына в письме, что его любимое ружье спасли, вынесли из огня.
Вернувшись в Россию в 1841 году. Тургенев какое-то время вел праздную жизнь: волочился за дамами, писал стихи, посещал столичные салоны, бродил с ружьем по лесам и полям. Неожиданно угодил по протекции на службу в Министерство внутренних дел, к счастью, в канцелярию В. И. Даля, так что на долю молодого поэта Тургенева выпала необременительная обязанность разбирать и составлять бумаги о деятельности сектантов и раскольников. Скоро выяснилось, что Тургенев и МВД — «вещи неосовместные»: чиновника с душой поэта, замеченного самим В. Г. Белинским, влекло к искусству, вокруг бурлила литературная и театральная жизнь. На беду, в ту пору в России гастролировала европейская дива Полина Виардо. Еще никто не догадывался о ее будущей роковой роли в судьбе Тургенева, но уже екнуло в недобром предчувствии материнское сердце Варвары Петровны:«Хорошо проклятая цыганка поет». Кому как не матери было знать, что ее Ванечка — однолюб.
Знакомство с Белинским, Некрасовым и Достоевским укрепило Тургенева в мысли ступить на литературную стезю, но как быть с охотничьей страстью? Перед очередным отъездом в Спасское-Лутовиново Белинский напутствовал ветреного литератора: «Вы уж, пожалуйста, это лето не увлекайтесь так охотой, а пишите. » Какое там. Тургенев за всё лето ни разу не взялся за перо, более того, окончательно забросил работу над ученой диссертацией. Так и таскался несколько месяцев по болотам с ружьем и не снимал с плеча красивый ягдташ, подаренный умной певицей Полиной Виардо. Уж она-то знала, чем угодить «русскому медведю», угодить так, чтобы он ни на один день не забывал о ней. Полина Виардо знала о слабости охотников к своей амуниции не понаслышке: ее муж Луи тоже был записным охотником и даже издал книгу мемуаров о собственных охотничьих подвигах во Франции и России. Ее полезно прочитать после тургеневских «Записок охотника», чтобы понять, почему Полина подарила дорогой ягдташ Тургеневу, а не мужу Луи.
По словам самого Тургенева, «Записки охотника» накоплялись в течение десяти лет, а первый рассказ «Хорь и Калиныч», набранный мелким шрифтом, появился в «подвале» некрасовского «Современника» в 1847 году. Отдельным изданием «Записки» вышли в 1852 году. После этой книги Тургенев написал множество романов и повестей, пробовал свои силы в драматургии и литературной критике, но самая долгая и счастливая жизнь была уготована именно «Запискам охотника». С их появления началась настоящая охота и за автором. Западник и безбожник В.Г. Белинский то безудержной лестью, то утонченной критикой заманивал Тургенева под свои знамена, но безвременно умер. Пытался всучить литературный топор в крепкие тургеневские руки H.A. Некрасов, но писатель поспешил укрыться от такой чести в Париже.
Славянофилы Аксаковы, учуяв в «Записках охотника» терпкий запах русской земли, поспешили обрядить аристократа Тургенева в национальные сермяжные одежды, но старшего из Аксаковых — Сергея Тимофеевича на мякине было не провести, и он еще в 1849 году писал сыну Ивану: «На днях познакомился с Тургеневым, и он мне понравился; может быть, его убеждения ложны или по крайней мере противны моим. » Отношения семейства Аксаковых с Тургеневым могли и вовсе не сложиться, но Сергей Тимофеевич был уверен, что поскольку Тургенев охотник, значит, он «никак не может быть скверным человеком». А ведь второй сын Аксакова Константин был знаком с Тургеневым еще по учебе в Московском университете, но они тогда так и не сблизились. Недолюбливали в абрамцевской усадьбе и сомнительное, по тамошним меркам, окружение Тургенева, особенно — H.A. Некрасова. Лед расплавили не только «Записки охотника» Тургенева, но и восторженное отношение Некрасова и Тургенева к другим «Запискам охотника» — аксаковским. После этого старик С. Т. Аксаков так расчувствовался, что стал настойчиво зазывать Тургенева в гости, но тот приехал в Абрамцево только в 1854 году. И что же? Ни в этот приезд, ни в следующий Вера Сергеевна, дочь С. Т. Аксакова, не соизволила выйти из своих покоев, чтобы приветствовать Тургенева, — до такой степени строгой даме претили его отношение к религии, супругам Виардо и мнимое западничество. А ведь в присутствии Тургенева многие женщины просто млели и искали его общества.
История сохранила богатую переписку И. С. Тургенева с С. Т. Аксаковым, но поживы литературоведам она дала мало. Какое им дело до охоты, составлявшей, главным образом, содержание писем? Вот о чем писал Тургенев в Абрамцево: «А зима уже настала — и какая! Охоту мою она отрубила, как топором. Я, однако, на свое ружье убил в течение года 304 штуки дичи. ездил за тетеревами в Козельск и Жиздру, за болотной дичью — в Карачев и Епифань».Аксаков в ответ, по-стариковски, жаловался на нездоровье, а когда Тургенев убегал за границу, призывал его «немедленно воротиться в Россию». В последний раз Тургенев навестил С. Т. Аксакова незадолго до его смерти в 1859 году. Спустя двадцать лет Иван Сергеевич опять посетил Абрамцево (новым хозяином усадьбы стал С. И. Мамонтов), чтобы вновь увидеть тенистые аллеи и тихую извилистую речку Ворю, на берегу которой с автором «Семейной хроники» он когда-то удил рыбу.
Престарелый Аксаков повесил ружье на стену задолго до своей кончины, и у Тургенева сложился охотничий кружок из более молодых Н. А. Некрасова, А. А. Фета, А. Н. Островского, Л. Н. Толстого, художника П. П. Соколова — блестящего иллюстратора «Записок охотника».
Внешняя канва тургеневской биографии незамысловата и соткана из одинаковых стежков: Россия — Европа — Россия — Европа. Иногда кажется, что его бесконечные челночные вояжи — ни что иное как расчесывание старых душевных ран и поиск новых страданий. В Европе он конфликтовал с М. А. Бакуниным, Ф. М. Достоевским, А. И. Герценом, П. Виардо, в России крепко ссорился с Н. А. Некрасовым, И. А. Гончаровым, Н. Г. Чернышевским. В 1861 году на обеде в имении А. А. Фета Тургенев пообещал Л. Н. Толстому «дать в рожу» и, едва избежав дуэли, опять уехал в Париж. Но и за границей чувствовал себя не вполне уютно, часто вспоминал Россию, с нетерпением ожидал корреспонденцию на русском языке. В ответ жаловался из Баден-Бадена, Парижа или Лондона. Писал А. А. Фету: «Ваши письма меня оживляют, от них веет русской осенью, вспаханной, уже холодноватой землей. А взлет вальдшнепа в почти уже голой осенней рощице . Ей-богу, даже досада берет! Здесь я охотился скверно, да и вообще, что за охота во Франции?! Вечные куропатки и зайцы!» После этих слов Тургенев нарисовал в письме любимого тетерева и потребовал отчета об охотах Фета: «Что-то вы поделываете? Чай, поглощаете землянику. А муза? А Шекспир? А охота? Известите, бога ради, как вы охотились? Много ли было тетеревей? Как действовали собаки, в особенности Весна, дочь Ночки? Всё это меня крайне интересует. Вы не поверите, как мне хотелось бы теперь быть с вами: всё земное идет мимо, всё прах и суета, кроме охоты. »
За границей Тургенев много раз пытался воссоздать ритуалы и атмосферу русской охоты, но выходило лишь жалкое подобие, даже в тех случаях, когда ему на паях с Луи Виардо удавалось арендовать вполне приличные охотничьи угодья. В 1879 году банкир Г.О. Гинцбург в своем имении Шамбо-дуан под Парижем устроил охоту для великосветского общества выходцев из России. Среди гостей, помимо Тургенева, оказался художник А. П. Боголюбов и нарисовал три акварельных шаржа, на которых изобразил Ивана Сергеевича в охотничьем костюме. Рисунки изрядно позабавили писателя, и он их сохранил. До 60-х годов прошлого века эти акварели хранились в фондах Русского музея и изредка экспонировались на юбилейных выставках. Однажды кто-то из французских журналистов попросил писателя заполнить большую анкету, и Тургенев в графу «Ваше любимое занятие», не задумываясь, вписал короткое слово «охота». А что мог ответить человек, отказавшийся ради охоты от заманчивого и лестного приглашения Гюстава Флобера погостить в его имении Круассе? Извиняясь перед Флобером за проявленную бестактность, он в свое оправдание написал ему, что «. охота — единственная страсть, которая у меня осталась». Чего еще мог ожидать журналист от автора «Записок охотника» и трактата под красноречивым названием «Пятьдесят недостатков ружейного охотника и пятьдесят недостатков легавой собаки».
Собак Иван Сергеевич любил и держал всю жизнь. Афанасий Фет рассказывал, как одна из них — пойнтер Бубулька — «всегда спала в спальне Тургенева, на тюфячке, покрытая от мух и холода фланелевым одеялом. И когда одеяло с нее сползало, она шла и бесцеремонно толкала лапой Тургенева. » Портрет Бубульки до сих пор украшает музей «Спасское-Лутовиново».
Тургенев написал сотни, тысячи писем. Удивляет, что о собственных охотничьих «страданиях» он сообщал без разбора всем адресатам: писателям и поэтам, музыкантам и художникам, никогда не державшим в руках ружье. Скрупулезно, иногда на целых страницах он перечисляет количество своих разнообразных трофеев, пишет не только о собственном здоровье, но и о самочувствии охотничьих собак. В 1852 году перед ссылкой в Спасское пишет Полине Виардо: «Я смехотворно постарел. Я мог бы послать вам прядь седых волос — без всякого преувеличения! Однако я не теряю мужества. В деревне меня ожидает охота. » Л. Н. Толстому из Англии: «Вы у себя травили зайцев — а янынешней осенью тоже поохотился. между Кембриджем и Оксфордом и поколотил достаточное число фазанов, куропаток. » Орловскому земляку И.П. Борисову из Баден-Бадена: «Я выезжаю отсюда непременно через месяц и на крыльях. на каких? — ну просто на крыльяхлечу в Спасское на охоту. Надо, надо понюхать родного воздуха. »
Еще при жизни Тургенева бытовало мнение, что «Записки охотника» с прекрасными картинами природы он сочинял во время охоты. Но сам писатель считал иначе: «Природой на охоте я любоваться не могу — это всё вздор: ею любуешься, когда ляжешь или присядешь отдохнуть после охоты. Охота — страсть, и я, кроме какой-нибудь куропатки, которая сидит под кустом, ничего не вижу и не могу видеть. Тот не охотник, кто ходит в дичные места с ружьем любоваться природой. Когда птица, я видел, сидит недалеко от меня (будь она в клетке – я к ней равнодушен), и я знал, что собака ее отыщет, сделает стойку, сердце билось 180 раз в минуту».
Слова Тургенева — не преувеличение. Н. А. Островская вспоминала: «Посмотрела бы ты, что с ним было, — рассказывал мне муж со смехом, — когда он фазана пропуделял: бросился на землю, сел на корточки, машет руками, кричит, что «так жить нельзя». После этой неудачи он всё уверял нас, что даже Пегас его презирает. »
Вот воспоминания И. Ф. Рынды, еще одного современника писателя: «В последние годы жизни Тургенев, мучимый подагрой, не мог уж отдаваться любимой страсти. Однако, часто сидя в саду, он просил камердинера нагнать на него хоть ворону. Последняя нагонялась, но выстрел следовал неудачный: с костылем стрелять неудобно. После этого Иван Сергеевич садился на лавку и грустно-грустно поникал головой, произнося: «Прежде без промаха бекасов бил, а теперь и в ворону не попадаю, видно, Петр, умирать пора!»
В 1879 году после пышного чествования в Москве и Петербурге растроганный Тургенев принимает решение вернуться в Россию, но. опять Париж, опять Лондон. В последний раз писатель посетил свое родное «дворянское гнездо» в 1881 году и снова уехал в Париж, чтобы навсегда вернуться в Россию уже в гробу. Похоронили писателя на Волковом кладбище в Петербурге. А в Спасском-Лутовинове рядом с книжными шкафами и ныне хранятся охотничьи принадлежности Ивана Тургенева: ружье, ягдташ, рожок для пороха, выгоревшая от солнца, дождей и ветра дорожная шляпа.