Мои рассказы. друзья охотники

Всё начиналось до банальности просто.
Жили-были два неразлучных друга – Рубик и Алик. Работали в одном Степногорском Управлении Строительства. Работали, жили, дружили даже семьями, и жёны у них были на редкость понятливые женщины, что в наше время, можно смело сказать, большая редкость, в-общем, не мешали мужьям дружить.
Заводилой в их дружбе, конечно, был Алик, по национальности еврей. Алик был не просто лидером в дружбе, он был, если сказать скромно, неким генератором идей. Правда, сказать к слову, не все идеи воплощались во что-то реальное, но это не влияло на настоящую мужскую дружбу.
В те далёкие теперь уже времена зарплата, как нам не на словах известно, оставляла желать лучшего, ну, а раз так, то каждый старался как-нибудь, где-нибудь подработать, подзаработать, чтобы хоть немного, но увеличить семейный бюджет, что нам, теперь уже, к сожалению, старшему поколению, известно как никому.
В восьмидесятые в городах прямо волна какая-то прокатилась: вот престижная будет у тебя квартира, если в ней будет лежать или висеть шкура дикого животного — волка, медведя, кабана. Вот нужна шкура и всё! И чем крупней и круче шкура дикого зверя в твоей квартире, тем, значит, круче твоя семья в глазах знакомых и, естественно, друзей.
В воскресенье Алик рано утром позвонил Рубику и взволнованным голосом сказал:
— Рубик, встретимся в твоём гараже. Срочно! Дело есть, железно, беспроигрышное! – и, ничего не объясняя, бросил трубку.
Рубика озадачил звонок друга. Что могло произойти? Что случилось? К чему спешка? Разве нельзя было подождать до понедельника и спокойно всё обговорить на работе? Но раз друг просит, значит, дело не терпит отлагательства. Надо, значит, надо, решил он.
Возле своего гаража Рубик ещё издали заметил нервно маячившую фигуру друга.
— Рубик, ну почему так долго? Тут такое дело, а ты?! В-общем, слушай, вчера зашёл к бригадиру Татаринцеву и обалдел! У него, слышь, обалдеть, в зале на полу огромная такая шкура медведя! Я сразу глазам своим не поверил, подумал, искусственная, пощупал руками, нет, всё-таки настоящая! Я у него спрашиваю: «Где, мол, достал?» А он ехидно так мне отвечает: «Сам добыл». Да врёт он всё, Рубик. Он сам добыл. Да кишка тонка! И где, интересно, у нас медведи водятся, а? Да у нас в степи, кроме волков, ничего не увидишь, да и то, может быть, случайно. Я всю ночь не спал, всё думал-думал, ну что мы, в конце концов, хуже какого-то Татаринцева, а? И придумал изумительную вещь! Мы не только будем круче кого-либо, а ещё на этом неп- лохо заработаем. Рубик, слушай внимательно! Всё продумано до мелочей, идея просто гениальная!
— У тебя все идеи гениальные, я это на себе не раз испытал, — ответил другу Рубик.
— Рубик-джан, ты меня обижаешь. Я тебя хоть раз в жизни обманул, а? А ты, не дослушав до конца, уже подкалываешь. Если не хочешь, я могу всё провернуть и без тебя, один, если хочешь, — с обидой ответил Алик.
— Ладно, друг, не обижайся, да? – сказал Рубик. – Давай, рассказывай всё по порядку, не тяни, говори самую суть, а то столько много слов, что слушать не успеваю.
— В-общем, так! – сказал Алик. – Присядь, Рубик-джан, ты ведь знаешь, как я тебя уважаю, так что слушай внимательно и ты, надеюсь, оценишь мою идею по достоинству. Рубик, всё до примитивности просто и я удивляюсь, как это не пришло в голову раньше, ума не приложу. Ты в школе с химией дружил? Нет? А жаль. Надо было дружить, надо, Рубик. Идея заключается в том, что все поголовно погнались за диким зверьём нашей страны, но ведь это же примитивно и глупо потому, что связано с браконьерством, так?
— Так, — ответил, подумав, Рубик.
— А мы с тобой, Рубик, не пойдём путём криминала!
— Э-э-э, Алик-джан, давай уже ближе к теме, не морочь мне голову своей химией-мимией. – грубовато оборвал тираду друга Рубик.
— Извини, уважаемый друг, уж будь так любезен, выслушать меня подробно, иначе тебе не понять.
— Я что, дурак, по-твоему, да? – обиделся Рубик на Алика.
— Я этого тебе не говорил, но химия наука точная, как математика, понял? Начнём с того, что как я уже говорил, все кинулись за местной дичью, так? Так. А мы умнее и пойдём другим путём, более лёгким и менее криминальным. Всем нужны шкуры дичины, так? И мы с тобой, дружок, дадим народу их, сколько душе их угодно!
— И где же мы их возьмём? – поинтересовался Рубик.
— Не возьмём, а изготовим! И всё очень просто, слушай. Всем нужны шкуры, а у кого, скажи, друг, ты видел шкуру экзотического животного, например, льва или зебры, к примеру, а? Так вот, например, шкуру зебры очень просто изготовить из шкуры обыкновенной коровы, просто немного химии и никто даже не заметит подделки, и всё это мы будем изготавливать в гараже, моём или твоём, это уже без разницы. В-общем, я так прикинул с карандашом, что на это дело нам потребуются кое-какие материальные затраты, а чтобы эти затраты не отразились на бюджете наших семей, мы продаём мою машину, а на твоей будем крутиться, доставлять к месту сырьё, О’ КЕЙ?
— Как я понял из твоих слов, сырьё мы будем закупать на деньги от продажи твоей тачки, да?
— Да, — утвердительно ответил Алик.
— А где мы будем покупать сырьё, то есть шкуры? – спросил Рубик.
— Ну, это же просто, Ватсон. В ближайших совхозах, я думаю, с этим проблемы не будет. Ну, так что, Рубик-джан, по рукам? Работаем в паре?
— Хорошо, Алик, — ответил Рубик. – Работаем в паре.
Вот так, можно сказать, и начался их бизнес. Продали старенького «москвичёнка» Алика и на вырученные деньги вечерами после работы мотались на машине Рубика по близлежащим к городу совхозам и договаривались с местными работниками животноводства, где за деньги, где за магарыч, им удалось скупить штук сорок шкур крупнорогатого скота. Всё это свозилось в гараж к Алику. Купили несколько бутылей уксусной кислоты, в аптеках города скупили практически все таблетки перекиси водорода, чем, я думаю, нанесли ощутимый удар по нашей слабой половине, то есть по блондинкам.
И начался в их душном гараже несоизмеримо трудный и вредный для здоровья труд. Шкуры замачивались в ёмкости с адской смесью, состоящей из кислоты, хромпика, соли и ещё каких-то непонятных компонентов. Вымоченные шкуры растягивались, просушивались и при помощи трафаретов обесцвечивались полосы. После последней процедуры, по их понятию, шкуры должны были приобрести точный окрас африканской зебры. Легко это сказать, куда сложнее оказалось на деле. Ну, никак бывшая корова не хотела становиться африканской зеброй. Как они ни бились, ничего у них не выходило. Два месяца напряжённого труда не принесли никаких результатов. Нет, кое-какой результат всё-таки был достигнут. Это, например, неимоверная вонь павшей скотины, которая распространилась практически на все кооперативные гаражи в округе. Особенно тяжко приходилось автолюбителям в тихую безветренную погоду. И, естественно, такой дезодорант привлёк внимание санэпидемстанции, и конечно, за вниманием последовали совсем не шуточные штрафы, а штрафам совершенно плевать на семейный бюджет, а бюджету в лице обеих жён тем более плевать на горе химиков-предпринимателей. Итог этой деятельности: скандал в семьях, лишение гаражей за использование не по назначению и много крупных и мелких неприятностей. Но, нужно отдать должное друзьям, такая мелочь не могла повлиять на настоящую мужскую дружбу. Впрочем, немного всё-таки повлияла, ну, так, самую малость, на каких-то пять-шесть месяцев, так как на работе над ними не смеялись, если только немые, да и те, наверное, улыбались.
Мало-помалу история эта стала, конечно, забываться, всё вроде бы восстанавливалось на круги своя, и друзья помирились, и всё бы хорошо, но, но и но. Алик был бы не Аликом, если б он просто просидел эти полгода, и ему в голову не пришла бы какая-нибудь бредовая, но затоновая идея.
Подходило лето, а лето – это период отпусков, и вот под отпуск Алик вынашивал свою главную идею, такую идею, которая круто бы изменила его жизнь, ну и конечно его любимого друга Рубика, в чём он, собственно, и не ошибся, попал, как говорится, в кон.
Если вы подумали, что Алик забыл о шкурах, глубоко ошибаетесь. Это как же надо не знать Алика, чтоб так подумать!
Время отпусков для всех семей – время долгожданное, заранее планируемое. У всех свои планы, у иных мечты, но, как бы там ни было, все мы его ждём.
Время отпусков подошло и у наших друзей. Как-то в воскресный день Рубик пригласил к себе в гости Алика вместе с супругой. Алик только этого и ждал, чтоб поделиться своей новой суперидеей. Идея Алика заключалась в следующем: как уже говорилось выше, Алик по национальности был еврей, но не в национальности, а в том, что у него в Еврейской Автономной области жил родной дядя по материнской линии и был тот дядя главным егерем автономного округа. Вот в нём-то и заключалась, в сущности, вся идея Алика, с которой ему ох как хотелось поделиться с лучшим другом. Уже полгода ох как хотелось! А тут такой момент. Рубик сам пригласил его в гости.
« Это тот самый момент, которого я так долго ждал! » – подумал Алик. А раз так, то и сборы недолги.
Рубик встретил их ещё возле подъезда и с известным армянским гостеприимством пригласил в свою квартиру. В квартире Рубика всё было готово для встречи гостей. Как полагается, сели за стол и начался небольшой, но всё-таки праздник для дружественных семей, это, как и всякая своего рода небольшая отдушина от наших земных забот. А за столом, каких только разговоров нет. Говорят о мужьях, о жёнах, о политике, но постепенно все разговоры сводятся к материальному благополучию. Приводятся, как правило, примеры, кто и как смог быстро разбогатеть, а мол, наши чем бы ни занимались, всё у них не как у людей, за чтобы ни брались, результат один, то есть, никакого результата. Эх, женщины, сами того не понимая, бьёте своих благоверных ниже пояса, как говорится, по самолюбию, а это уже запрещённый приём. И какой уважаю- щий себя мужчина распишется в собственной несостоятельности, особенно после изрядно выпитого спиртного? Естественно, он встанет на защиту собственного Я. На что Рубик выдержаннее Алика, а и то первый взбунтовался и заявил, что, мол, бабы только языком горазды чесать, а сами ничего не понимают в жизни и не имеют никакого понятия, как им, мужикам, приходится выкручиваться в полном смысле этого слова, чтобы прокормить свою семью и т. д. и т. п. Алик пока молчал и выжидал своего часа, а когда Рубик уже не на шутку сцепился с женщинами, он ловко встал на защиту своего друга, заявив:
— Да если вам угодно знать, мадамы, то мы, да, мы с друганом, если только захотим, вмиг можем разбогатеть, если вы же сами нам не будете мешать. А то, как только у нас начинается что-то получаться, вы ведь сами в два голоса мешаетесь под ногами, а потом нас же упрекаете, а в чём, собственно? В том, что сами же не даёте нам, как следует развернуться!
Женщины, естественно, вдвоём пошли в атаку на своих мужей:
— Да какие у вас там дела, одни убытки, а не дела, возня мышиная, горе-предприниматели!
И в этом бескровном поединке мужики, конечно, проиграли, но обиделись. Ох, как обиделись! Ушли на балкон зализывать раны, нанесённые самолюбию.
— А давай, докажем нашим клушкам?! – зло сказал Алик. – Что мы, в конце концов, не мужики? Рубик-джан, дядя у меня в Сихоте Алинском заповеднике главный егерь, поехали со мной в отпуск, поохотимся на конкретного зверя тигра, а?
— Опять ты, Алик, со своими шкурами никак не успокоишься. – Вяло, видно о чём-то другом, думая, ответил Рубик.
— Друган, да это совсем другое дело, это стопроцентный верняк! Дядя поможет. Он всю тайгу как свои пять пальцев знает. Поехали. Вот посмотришь, не прогадаем. Только бабам ничего говорить не будем, а то опять на смех поднимут и как закон сглазят. Ну, Рубик, решайся! Такой шанс только раз в жизни бывает.
— Хорошо, согласен, ты прав, Алик, пора им нос утереть. Да и кто дал им право нам указывать? Женщина должна сидеть дома, молчать и ждать, и весь разговор, а за оскорбление хрен им, а не отпуск. Отпуск будет у нас, да, Алик? Хоть отдохнём по-человечески на природе и без их вечного нытья: то им не так, другое не то! Всё, хорош, натерпелись, едем однозначно.
На следующий день они пошли в контору и оформили отпуска в один день, получили в кассе отпускные, зашли на почту и отбили срочную телеграмму дяде Алика в Биробиджан. Очень довольные от проделанного и от собственной решимости, в боевом настроении зашли в кафе, где за кружкой хорошего пива увеличили свою решимость минимум в десять раз.
Поезд Москва-Владивосток подошёл к перрону как всегда с опозданием, но это уже не имело никакого значения: провидение уже вело их за собой и каждому было предначертано своё, а пока скорый поезд вёз друзей к конечному пути.
А пока всё у них было прекрасно. Алик без умолку рассказывал Рубику о своём дяде, о дальневосточной тайге,: какая там изумительная природа, сколько в тайге дичи, ягоды и т. п. Шесть дней пути пролетели как один день. И вот уже на перроне их радушно встречает дядя Алика, заботливо усаживает друзей в свой личный автомобиль, везёт их к себе домой, по дороге расспрашивая о семьях, о здоровье близких. Так в обычных разговорах незаметно и приехали. Дом у дяди был большой добротный деревянный особняк. Внутри дом тоже соответствовал наружному виду, а из комнаты в комнату можно было ходить как по музею и не один день. Буквально все стены дома были украшены рогами, шкурами, мордами животных в оскале и без.
«Вот это да» — подумал Рубик. Этот дом он всегда представлял в своём воображении. Это была как бы его голубая несбыточная мечта. Он просто ходил, молчал и любовался, казалось бы, собственной мечтой, и в эти минуты он думал, что всё-таки не зря он решился поехать с Аликом. И был уверен, что теперь уж точно всё получится и наконец-то сбудется их долгожданная мечта.
Три дня праздника у дяди пролетели как один день. На другой, то есть, четвёртый день за завтраком Алик напрямую объяснил дяде о цели их приезда к нему. Дядя чуть не захлебнулся чаем и откровенно рассмеялся:
— Вы что, ребята, из ума выжили? Что, на мои стены насмотрелись? Так я всё это сорок лет собирал и далеко не всех животных лично добыл, в том числе, и тигра. Да я его за сорок лет работы видел-то по пальцам можно пересчитать. Вы что, олухи царя небесного, думаете, тигр – это котёнок домашний, а? Да это очень умный, хитрый и коварный зверь! И думать об этом забудьте! Охотники, мать вашу! Да не такие охотники, охотники от природы своей, и то давно от него в земле сырой лежат, а вы кто? Любители? Горе вы моё, а не любители! Нет, нет, и не просите, и вопросов на эту тему больше, чтоб я не слышал, поняли?
На следующий день после этого разговора друзья пошли в город прогуляться. Настроение, конечно, у них было, мало сказать, что паршивое. Полдня проболтались по городу. Дружно молчали. Каждый думал о своём: о потраченных напрасно деньгах, о пропавшем напрасно отпуске, а, главное, с какими глазами возвратятся домой. Это всё равно, что идти добровольно на расстрел. Это почти конец, плаха, эшафот, и то в лучшем случае! На глаза друзьям попалось кафе. Ноги и мысли их сработали в унисон. После выпитого энного количества постепенно разговорились. Осмелевший вдруг Алик, на чём свет стоит, стал поносить своего горячо любимого ещё недавно дядюшку. Да кто он, мол, такой, что он нам, указ, что ли. Пусть лучше браконьеров ловит, а не хочет нам помочь, так мы сами, мол, станем в два счёта браконьерами, да, друг? И пусть попробует тогда нас поймать! Вот с таким настроением они и вернулись к дядюшке. Дядя был дома. Только взглянув в глаза племяннику, он уже понял, о чём сейчас будет разговор, и в каком тоне. Ну, а спорить с подвыпившим племяшом он не собирался и как умный еврей, умеющий в миг из врагов делать друзей, он первый заговорил с ними об охоте. Друзья даже рты открыли от удивления: как так, ведь вчера он их практически отправил домой. А дядя был очень умный! Он предпочёл скандалу бескровный обман. Ну что толку спорить и ругаться с пьяными дураками, а не лучше ли их просто погонять по тайге, пусть даже с оружием, но совсем в другом месте и чтоб жизнь мёдом не казалась. Главное, побольше километражу, а тайга сама из дураков дурь выбьет.
Дядя пригласил их к столу. Пока он отлучился в другую комнату, друзья сидели молча с ничего не понимающими глазами и недоумённо переглядывались. Дядя вернулся через минуту с картой местности. Разложив карту на столе, он обратился к друзьям:
— Ну, что, горе-охотники, подходите. Что, языки проглотили? Вы же сами этого хотели, так давайте-давайте, быстрее.
Алик и Рубик, ещё не веря собственным ушам и в перемену дядиной вдруг позиции, робко подошли к столу и наклонились над картой. На карте, сплошь окрашенной в зелёный цвет, кое-где зелень как бы разрывали коричневые зигзаги отрогов хребта Сихоте-Алинь, а между отрогами голубыми лентами врезались в зелень тайги горные речушки. Взяв в руки карандаш, дядя сказал, обращаясь к друзьям:
— Слушайте и смотрите внимательно, два раза объяснять не буду, времени нет. Завтра утром в четыре выезжаем. Всё поняли?
Друзья молча кивнули.
— Значит, так. До седьмого отрога я вас довезу на машине, а дальше дороги нет, только пешим ходом и немало, километров сто пятьдесят. Что, не передумали?
— Нет! – одновременно и радостно ответили друзья.
— Хорошо, молодцы, тогда слушайте дальше,- и дядя, объясняя им их маршрут, делал нужные пометки на карте, где им держаться ближе к речке, а где, наоборот, нужно углубиться в тайгу. Также не забывал и отмечал на карте места их будущих ночёвок. Когда маршрут и конечная его точка были проложены, дядя свернул карту и передал её племяннику, сказав при этом:
— Алик, держи карту и помни, что вы идёте на серьёзное дело и, кстати, противозаконное, чем неосознанно подставляете и меня, так что, дорогой племянничек, ты с этой самой минуты старший и спрашивать о результате вашей, так сказать экспедиции я буду с тебя. И за друга своего ты так же отвечаешь головой. Теперь, ребята, за мной, — сказал дядя и повёл их в другую комнату, в углу которой находился сейф внушительных размеров. Открыв его, он вытащил два крупнокалиберных карабина японского производства и ижевскую двустволку, снабдив оружие так же солидным количеством боеприпасов.
— Вот, ребята, вам оружие, — сказал дядя Алика. – Но зарубите себе на носу, что оружие это браконьерское, конфискованное и если, не дай, конечно, Бог, вы попадётесь, я вам его не давал и вас не знаю. Понятно?
— Понятно, — хором ответили друзья.
— Хорошо, что понятно, а теперь пошли за мной, будем укладывать рюкзаки с провизией, — и быстро вышел из комнаты. Друзья только молча переглянулись и последовали следом.
Утром с рассветом они уже тряслись в жёстком 469 Уазике по просёлочной дороге. Дорога проходила по противопожарной просеке, прорубленной в тайге. К десяти утра они были на месте у быстрой горной речушки под названием Тихая. Быстро разгрузив, дядя напоследок дал им, как положено, несколько дежурных советов. Обнялись на прощание, дядя взревел мотором своей машины, круто развернулся и исчез за ближайшим поворотом просеки. Но ещё долго по тайге эхом разносилось надрывное рычание, казалось бы, на пределе работающей машины и вдруг в один миг всё стихло. И наступила такая жуткая тишина, которую городской житель по праву может назвать мёртвой.
Сидя на рюкзаках, друзья долго смотрели молча на сизый дымок, стлавшийся низом между соснами вдоль просеки. В какой-то момент им даже захотелось опять в тёплый дядюшкин дом и почему-то так не хотелось сделать этот первый шаг в этот, казалось, мёртвый лес из какой-то старой сказки, которую им читала на ночь в детстве мама и пугала всякими чудищами, в них живущими. Но детство давным-давно прошло, и мать-тайга поставила их уже не перед сказкой, а фактом и обратно уже не повернуть. Пошла охота, пошла!
Посмотрев с тоской на оседающий сизый смог, оставленный Уазиком, друзья, не сговариваясь, достали бутылку спирта, развели его в речке Тихой, с грустью в глазах чокнулись, осушили по стакану, и живительная влага теплом разошлась по организму. Взвалив на плечи поклажу и оружие, друзья бросили прощальный взгляд на просеку, где последний сизый дымок, оставленный Уазиком, как бы растворялся в кустах и траве просеки, по которой они не так давно приехали. После выпитой живительной влаги настроение постепенно входило в своё русло или обычное своё состояние.
Настроение, естественно, повысилось и ребята, оставшись наедине с девственной природой, забыв об одиночестве, о поддержке доброго дяди, взяв себя в руки, всецело отдались на волю случая.
Придерживаясь совета дяди, Алик с Рубиком двигались вниз по руслу реки. Идти было непросто. Подходы к воде сплошь были завалены валежником так, что идти приходилось, буквально пробиваясь сквозь валежник и густую поросль. После полдневного пробивания тропы вдоль реки они, в конец, выбившись, из последних сил, решили углубиться в тайгу недалеко, чтобы был слышен шум реки. После долгих мытарств и мучений они всё-таки нашли в тайге место, где можно хоть как-то передвигаться. Правда, речки не было слышно, но после всех перенесённых трудностей они этого сразу и не заметили, а когда заметили, то не очень-то огорчились, так как у них был компас, и пользоваться им они умели. И всё бы ничего, но теперь вторая напасть не давала им покоя: их нещадно пожирал гнус. Он забивал рот, нос, уши и почти до самых сумерек они мастерили всякие приспособления, обматывая ими открытые участки своего тела. Так что первый день их «сафари», мягко говоря, не принёс им радости, одни огорчения. Наспех нарубив еловых лап, закопавшись в этой колючей куче, они буквально свалились мёртвым сном, не обращая уже внимания ни на комаров, ни на гнус.
Утром друзья проснулись от сырости и холода с рассветом. Разведя костёр, и наскоро позавтракав, друзья по компасу определились на местности и двинулись по маршруту. Прорубаясь, в буквальном смысле слова, сквозь почти непролазные дебри, они всё-таки старались держаться ближе к речке, то есть, к её шуму, или к тому, что казалось им шумом речки. А может быть, это просто шумел ветер в дебрях вековых деревьев.
К вечеру второго дня они, сверив свой маршрут с картой, с ужасом отметили, что прошли всего(!) двадцать километров, что ввело друзей в откровенный шок. В эту ночь они долго сидели возле костра и обсуждали, что если так пойдёт и дальше, дело их далеко не уйдёт и, наверное, через определённое время их обглоданные тела, насмерть искусанные мошкарой, найдут, может быть, охотники. Только вот какие придурки могут забрести в такую глушь? Только такие, как они сами, а таких, видимо, вряд ли можно ещё найти. Взвесив все «за» и «против», друзья решили идти только вдоль реки. И тут их опять поджидала очередная, мягко сказать, гадость. Оказалось, что ребятки не очень хорошо разбираются и в компасе, и в карте, да и вообще, можно сказать, во всём, даже в такой мелочи, как тайга. Подумаешь, деревья да лес и всё!
Трое суток по скользким камням речки Тихой, мокрые, голодные, но уже поднаторевшие и почти привыкшие к таёжным трудностям, они наконец-то вышли к первой настоящей стоянке, охотничьему балку, где они впервые почти за неделю пути по-человечески, можно сказать, поели и отдохнули. Утро следующего дня ребята решили посвятить охоте. За целый день бесконечного лазания по тайге, к вечеру, им всё-таки удалось подстрелить утку, вспорхнувшую с гнезда. Радости не было предела! До того момента, когда они стали её ощипывать. Здесь их ожидало разочарование. Утка была сущий скелет, да и какой она ещё могла быть во время высиживания кладки? Но ведь это был их первый охотничий трофей. Так что, когда они, нахваливая, обгладывали кости, нужно было видеть их лица. Их лица как бы выражали известную поговорку, что дарёному коню в зубы не смотрят.
По отметкам на дядиной карте они прошли приблизительно около восьмидесяти километров, а это уже грело их души. Внутренний голос говорил им, что остался пусть и трудный, но всё же последний, так сказать, рывок и они уже у цели, а там-то, будьте уверены, они не ударят в грязь лицом, всё будет О’ КЕЙ и очень большой!
Последний рубеж, конечно, очень выбил друзей из первоначальной формы. К последнему своему пункту, согласно карте, то есть, охотничьему балку, друзья вышли к обеду, проведя в пути ни много, ни мало две недели. Охотничий домик был добротно сложен из свежего леса, и по всему было видно, что ему не более двух лет, так как брёвна ещё только-только начинали покрываться мхом. Внутри домик содержался в иде-альной чистоте. По всему было видно, что в нём довольно часто останавливались охотники. Возле стены с небольшими окнами стоял добротно сколоченный дубовый стол с двумя так же дубовыми скамьями, а в центре комнаты располагалась каменная печь. Рядом с ней аккуратно сложенная поленица свеженаколотых дров, напротив стола, на стене были пристроены три полки, на которых находилось несколько коробков спичек, пакет соли, пучки всевозможных трав, аккуратно перевязанных верёвочками. Все эти пучки ровным счётом ничего не говорили ни Алику, ни тем более Рубику. Они просто просмотрели всю эту странную для них коллекцию, некоторые из пучков даже понюхали и попробовали на вкус – уж очень вкусно пахли – но и это ничего им не дало, на этом их осмотр и закончился. Осмотром остались довольны, а самое главное, что им понравилось, что не надо наводить порядок, что было бы им очень обременительно после трудного пути.
Как положено, присели на гладкие, будто отшлифованные, длинные скамьи, закурили, достали фляжки с огненной водой, то есть спиртом, сделали по глотку, затянулись сигаретами и по телу пробежала, такая нега, блаженство, что недавнюю усталость как рукой сняло, и они опять себя почувствовали полными здоровья, молодых сил, а не разбитыми вдрызг стариками, как ещё недавно.
Рубик взвалил ещё тяжёлые рюкзаки на стол и начал их распаковывать. Раскладывая всё аккуратно по полкам, он как бы знал, что это их последнее пристанище, ещё не догадываясь, что судьба уже стояла на пороге избы и чуть ли не кричала, но не дано человеку слышать то, что не поддаётся здравому смыслу жизни, как нам часто, кажется. Но так, видимо, придумано природой, что мы, простые человеки, не осмысливаем то, что известно природе испокон веков.
Алик вышел на крыльцо, сказав Рубику:
— Рубик-джан, ты пока распакуй рюкзаки, а я пока пойду, и, может быть, подстрелю какую-нибудь дичь к ужину. А до ужина было, как говорится, как до Китая босиком. Взяв ружьё, Алик раскрыл его со знанием дела, посмотрел на просвет, зарядил два патрона, маркированные тройки, и, повернувшись к другу, кото-рый занимался распаковкой рюкзаков, сказал:
— Рубик-джан, я пойду, прогуляюсь. Может, что-нибудь подстрелю к ужину.
— Ты ещё не нагулялся? Ляг, отдохни, у нас всё в порядке с едой, я сейчас что-нибудь быстро приготовлю.
Но Алик его уже не слышал. Он стоял на крыльце и вдыхал полной грудью пропитанный свежей хвоей и озоном запах тайги. Спускаясь с крыльца, он просто любовался, до чего жизнь прекрасна и вообще как хорошо жить вот именно в такой глуши, отрешиться от всего земного: от всех забот, от денег, которых вечно не хватает. — Э-э-х, — только и вырвалось из уставшей души. Он подошёл к огромной сосне, обхватил её руками, прижался к шершавой коре дерева, и такая благодать разлилась по всему его телу, что даже не хотелось отпускать ствол сосны, что если он отпустит ствол, что-то произойдёт, чего никогда уже не будет! Он это чувствовал как бы своей душой и никак не мог понять, отчего вдруг в душе появилась такая пустота, грусть на грани с тоской. Оторвавшись от дерева, он, поднял голову, посмотрел вверх, пытаясь в густой сочной хвое различить макушку, но куда там!
Присвистнув от такой мощи и как бы прогоняя нахлынувшую грусть, Алик расстегнул ширинку и принялся обильно удобрять только что обнимаемое дерево. Не закончив со своим делом, он вдруг почувствовал своим затылком, что кто-то на него смотрит. Алик резко обернулся и остолбенел, потерял дар речи, так и оставшись незастёгнутым. В десяти шагах от него стоял во всей своей первозданной красе огромных размеров настоящий хозяин в полном смысле этого слова, хозяин тайги и очень внимательно смотрел на непрошеного гостя. Резко вскинув дробовик, Алик с испугу саданул с двух стволов наугад с пояса, бросив ружьё, он кинулся в балок. Споткнувшись о ступени, Алик упал в тот момент, когда тигр уже буквально летел и был уверен в своём броске, что он, до сих пор никогда не знавший промаха, со всего размаха перелетел упавшего перед ним человека. Со всей своей силой и массой буквально вышиб дверь, открывавшуюся вовнутрь. Алик с отупевшими от страха глазами одним махом очутился на ногах и подлетел к распахнутой зверем двери. Он не видел, что происходило внутри балка, он в затуманенных от страха глазах просто ухватился за створ двери и с силой потянул её на себя. Дальше он не помнил почти ничего. Не пом-нил, по его словам, как он запирал дверь на засов, как он пробежал сто пятьдесят километров за трое суток без оружия и еды. Худой и ободранный, Алик добрался до ближайшего населённого пункта. Позвонил дяде. К утру приехал дядя с бригадой охотников, милицией, с группой судмедэкспертов и всё сокрушался бедный дядя: «Ну, как же так глупо всё получилось? Ну, нет, и никогда не было в том районе тигра!» Бывалые охотники недоумённо пожимали плечами: никто из них не видел в этих местах тигра.
Сидя на скамейке в просторной избе, Алик, обхватив голову руками, как бы стараясь удержать свои мысли, чтоб они не разлетелись в разные стороны по комнате. А мысли, в буквальном смысле, носились в его голове с невероятной скоростью, перескакивая с одного на другое. Как вспуганная белка скачет по стволу дерева, с сучка на сучок, при этом, беспрестанно вереща за то, что посмели потревожить этого маленького храброго хозяина в его собственном доме Тайге.
Порой Алику казалось, что всё это происходит не с ним, как-будто он слушает страшный рассказ со стороны, что не он участник этого рассказа, и даже в мыслях он поражался, как же так! – друг смог бросить друга. Он бы этого никогда не допустил, он не такой! И порой в мыслях он искренне в это верил. А реальность рисовала совсем иную картину, и когда его мысли опускались на землю, у него слёзы текли по щекам, а всё его нутро кричало: «Нет-нет-нет! Этого просто не может быть!» Но оно было. И с ним, в этой комнате, и он не находил объяснения своего поступка. Поступка недостойного, низкого, который назывался малодушием, парализованным страхом, страхом только за свою жизнь, и в эти минуты он вообще не вспоминал о Рубике, о его лучшем друге – он думал только о себе и что будет с ним. Однажды он даже попытался выполнить дешёвый трюк, выхватив у задремавшего охотника, охранявшего его, карабин, и пытался застрелиться, но удар в челюсть надолго уложил его на некрашеный пол лесного жилища. Никто из находящихся в доме, ни сам охранник, за всё время не обмолвился с ним словом. Молча приносили еду, молча уносили посуду, охранник кивком головы выводил его на двор по нужде.
Лесные люди особенные, суеверные, они знают, что Тайга-мать никогда не прощала подлости, и они искренне презирали Алика, они искренне считали, что своим поступком он опозорил их клан. А в тайге, как они говорят, слух расходится быстро. Взошло солнце на востоке, и вместе с ним слух отправился на запад. Вот так не всё просто, а людям, оставшимся здесь жить, родившимся здесь, прожившим всю жизнь – им придётся при редких встречах в тайге с другими охотниками, объяснять, как бы извиняясь. А за что? За какого-то глупого труса, и будь кто-нибудь из ихних там в тот момент, Алик никогда бы не вышел из тайги. Это закон. Не писаный. Может быть, жестокий, но существующий века и ни один таёжник его никогда не нарушит. И нет, поэтому места таким происшествиям, как это, в тех местах, где человек долгое время живёт один на один с природой, но мне не нравится выражение «один на один», выглядит, как какая-то борьба, поединок, драка. Я бы назвал это единением человека с природой, где никто никому не приносит вреда. И нет такого охотника, который не рассказал бы вам случай из собственной жизни, когда именно Тайга спасала ему жизнь и не раз, поэтому люди леса чтут Матушку-тайгу. И прежде чем срубить ветку, охотник обязательно попросит прощения у дерева. Суеверие! – скажет читатель. Как сказать, как сказать. Так скажет тот, кто никогда не жил глубоко в тайге, пусть недолго. Особенно таких людей, которые ни во что не верят, их-то как раз и любит учить уму-разуму природа, ох как любит! Войдёт вот такой человек в тайгу, заплутает, повоет голодный недельку-другую, поводит его мать-тайга кругами на одном месте и вдруг выведет на людей. Вот тогда и спрашивать его надо, не узнаете вы его, это будет совсем другой человек и, причём, на всю оставшуюся жизнь.
Алик лежал на скамейке и уже совсем забыл о свершившемся. Его мысли были заняты другим, то есть предстоящим следствием, и он в голове отрабатывал оправдательные доводы своего поступка, и так это его увлекло, что он действительно уже верил, что нисколько не виновен. Выстроил ряд версий, похожих на правду и спокойно, без угрызений совести, лежал на лавке, заложив руки за голову, когда услышал далёкий шум летящего вертолёта. В сердце что-то ёкнуло и спокойствие его пропало. Шум довольно быстро превратился в мощный рокот рассекающих воздух винтов. Вдруг всё стало стихать, стихать и слышался только утихающий свист турбины двигателя. Во дворе послышались голоса.
Алик вскочил с лавки и кинулся к окну, но тут он впервые услышал голос своего охранника.
— Сидеть! – не сказал, а прорычал человек. Алик вздрогнул от неожиданности: в голосе человека он ясно услышал рык того самого тигра. Мурашки быстро побежали по спине. Алик сел.
Долго, часа 2-3, во дворе шли какие-то разговоры, возня, стук молотка. Послышался разговор поднимающегося по ступеням крыльца. Охранник встал вместе с распахнувшейся дверью. Комната осветилась, и в неё вошли двое. Один полковник милиции, другой в штатском, с папкой и в галстуке.
— Этот? – коротко спросил в штатском, глазами указывая на Алика.
— Он, — недобро ответил полковник, презрительно глядя в глаза Алику. От его взгляда у Алика опять побе-жали мурашки.
— Ну что, «зверобой», поехали, — сверля Алика глазами, сказал полковник.
Алик попробовал встать, но ноги его не слушались. Вот только сейчас он по-настоящему понял всю серьёзность положения.
— Поехали! – грубо повторил полковник. Охранник, молча подошёл к Алику, грубо, как нашкодившего котёнка, одним рывком за ворот бушлата поставил его на ноги. – Обделался, дерьмо, — прорычал он в самое ухо Алика и опять, как тогда, ему почудился рык того самого тигра. Видимо, этого ему уже никогда не забыть. Чёрные полосы на красном как растоптанная кровь на снегу и рык, рык, рыыык.

Народный суд Еврейского АО вынес решение: за Умышленную подготовку к браконьерскому отстрелу Уссурийского тигра, занесённого в Красную книгу СССР, повлёкшую впоследствии смерть одного человека, 12 лет усиленного режима Алику Кацу. Дяде за помощь в подготовке – 8 лет усиленного режима.

Вот такие бывают замечательные охоты. А у нас в СУСе (Степногорском Управлении Строительства) ещё долго шутили, с иронией, где в шутку-назидание, кто со злорадством антисемитизма. Да и не шутка это! Люди! Горе это, горе ума! «Рубик-джан, ты пока ошкури этого, а я ещё 2-3 пригоню».