Особенности национальной охоты (1995)
Регистрация >>
В голосовании могут принимать участие только зарегистрированные посетители сайта.
Если вы уже зарегистрированы — Войдите.
Вы хотите зарегистрироваться?
информация о фильме
последнее обновление информации: 05.05.20
Гран-при, приз ФИПРЕССИ, диплом и приз Российской гильдии киноведов и кинокритиков ОРКФ «Кинотавр-95» (Сочи);
Специальный приз жюри МКФ в Карловых Варах-95;
Приз КФ «Окно в Европу-95» (Выборг);
Приз Кинопрессы за лучший фильм 1995 года (поровну с фильмами «Мусульманин» и «Прибытие поезда»);
Приз «Золотой Остап» лучшему фильму 1995 года;
Лучший фильм года, премия имени Козинцева за лучшую режиссуру Профессиональные премии киностудии «Ленфильм» за 1995 год;
Призы Киноакадемии «Ника» за 1995 год в категориях: лучший фильм, лучшая режиссура, лучшая мужская роль (А.Булдаков);
Номинация на приз «Ника» за 1995 год в категории «лучшая сценарная работа» (А.Рогожкин);
Приз «Зеленое яблоко золотой листок» за 1995—1996 гг. в категории «лучшая операторская работа» (А.Жегалов);
Приз дирекции ФФ в С.-Петербурге-95;
Специальный приз (актер В.Бычков), приз кинопрессы КФ «Виват кино России!-95» (С.-Петербург);
Вошел в пятерку претендентов на «победителя» номинации «Гамбургский счет» Кинофорум «Серебряный гвоздь-97» (Сочи).
Особенности национальной охоты
Едва закончилась зима, как Давыдовы вновь отправились в Верхнюю Мазу. Отсюда Денис Васильевич наезжал к служившему в его партизанском отряде молодому офицеру, а ныне богатому пензенскому помещику Дмитрию Алексеевичу Бекетову.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ЮРИЯ КОЗЛОВА
Братья Бекетовы помимо большого дома в Пензе владели 8 тысячами десятин земли и леса.
Родовое их село Бекетовка, или Богородское, украшали каменный двухэтажный дом и старинный парк; окрестности славились добычливой охотой, там даже медведи встречались.
Давыдов ценил охотничий бесцеремонный быт с его задушевностью, радушием и патриархальной простотой.
По этому поводу завзятый охотник П.М. Мачеварианов, после офицерской службы осевший в своем имении Липовка Ардатовского уезда Симбирской губернии, замечал: «Если вы добрый, радушный человек, как следует быть истинному охотнику, тогда всякий сочтет за удовольствие явиться к вам на лихом коне, с своим стремянным, с летучими на своре, с душой нараспашку, с сердцем на ладошке и с головой к вашим услугам — для приятных выдумок и приятельских советов.
Можете себе представить, в каком вы тогда выигрыше: общество избранное — по душе, товарищи и соперники все достойные: есть с кем потолковать, помирить лихих и поспорить — хоть до слез. Тут совет, тут и помощь; потому что «ум хорошо, а два лучше».
Порядок будет примерный: ваш глаз тут не один, а возвышенный в третью или четвертую степень.
В поле вы утешаетесь вдесятеро, потому что и другим доставили удовольствие, а возвратясь на квартиру, наслаждаетесь такой беседой, которая даже в воспоминании будет доставлять вам душевное удовольствие».
Окрестности Верхней Мазы были бедны лесами, но всякого зверя и птицы там водилось немало.
Как свидетельствовали старинные описи, лес здесь рос «дровяной: береза, вязы, ива, черемуха, калина , в нем водятся волки, лисицы, зайцы, белки и горностаи; из птицы тетерева, куропатки, рябицы, дятлы, голуби, ястреба, соловьи; в полях перепела, жаворонки, овсянки, чечетки; при водах есть дикие утки, кулики, бекасы, пигалицы…».
В этом царстве природы Давыдов наслаждался жизнью сполна, о чем рассказывал в 1834 году графу Ф.И. Толстому, кутиле и дуэлянту, прозванному Американцем: «Я здесь как сыр в масле, особенно когда сравниваю каждый день, противоположный прошлогоднему дню.
Посуди: жена и полдюжины детей, соседи весьма отдаленные, занятия литературные, охота псовая и ястребиная — другого завтрака нет, другого жаркого нет, как дупеля, облитые жиром и до того, что я их уже и мариную, и сушу, и черт знает что с ними делаю!
Потом свежие осетры и стерляди, потом ужасные величиной и жиром перепелки, которых сам травлю ястребами до двадцати в один час на каждого ястреба».
Охотники исстари использовали ловчих благородных птиц высокого и низкого полета, так часто упоминаемых в былинах.
К первым относились соколы и кречеты, отличающиеся свойством «бить сверху», низвергаясь на добычу, схватывая ее в момент удара или только поражая ее твердыми полусжатыми когтями. Ко вторым относились ястребы, которые ловят добычу «в угон», догоняя ее и схватывая острыми когтями сзади, сверху, снизу или сбоку.
Вследствие этого ястребы могут ловить даже на земле и в кустах. Большой знаток этого дела, автор нескольких книг об охоте и рыбалке С.Т. Аксаков писал:
«Самая богатая, добычливая травля перепелок бывает во второй половине августа и, смотря по погоде, иногда в начале сентября, перепелки превратятся в жир, отяжелеют, и, пролетев несколько шагов, падают на землю; даже не видя ястреба, поднимаются неохотно, а завидя его, летят так плотно, что мне случалось брать их руками; невежливая и поваженная к тому собака переловит много таких перепелок».
Известный поэт А.А. Фет утверждал, что ястребиная охота приносила немалую материальную выгоду, и добавлял, что «к хвосту или к ноге привязывался крошечный бубенчик, дающий знать охотнику о месте, на котором ястреб щиплет пойманного им перепела».
«Перепелов в наших местах была такая бездна, что ястребятники, отправлявшиеся каждый на лошади верхом с легавой собакой и ястребом, приносили вечером матери на подносе каждый от тридцати до пятидесяти штук, — вспоминал Афанасий Афанасьевич свои ранние годы, проведенные в имении Новоселки Мценского уезда Орловской губернии. — Перепелок этих, слегка просолив, клали в бочонки с коровьим маслом, и малосольные они сохранялись целый год».
В апреле 1835 года Денис Васильевич не без ностальгии писал своему давнему другу поэту В.А. Жуковскому: «Я не могу забыть приятнейшего вечера и утра, проведенных у тебя, и вообще краткого, но и веселого пребывания моего в Петербурге.
Я как будто снова отскочил в прошедшее, встретясь с тобой и Вяземским, товарищами лучших дней моей жизни! Смотрите же, прошу не стареть до того времени и брать пример с меня, а если вздумаете стареть, то чур вместе. Ох, тяжелое это дело!
Как я ни храбрюсь, а все чувствую, что не тот уже, что был! Однако недавно сломал два важные похода, один из Москвы сюда в самую ужасную ростополь, а другой на волка, за которым по приволжским степям моим гнался во весь скок около двадцати верст и которого наконец победил».
Предводитель дворянства Ардатовского уезда П.М. Мачеварианов в своих «Записках псового охотника Симбирской губернии» не без гордости замечал:
«Есть еще бодрые русские охотники, в жилах которых не французский бульон и не немецкий габерсуп, но чистая русская кровь, с той же старинной молодецкой удалью, которой «принять старого волка на булат» или «сострунить живьем» этого пострела — нипочем!
Люди эти живут не в столицах, но в провинциальной глуши, в лесной тиши и в безграничных степях».
Сам Петр Михайлович ради псовой охоты вывел в своем имении Липовка одну из лучших в России породу борзых.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ЮРИЯ КОЗЛОВА
Вероятно, Денис Васильевич согласился бы с вышесказанным. Его послание, направленное осенью 1835 года родственнику П.Н. Ермолову, гласило: «Вы ведь мне жалки, московские охотники.
Мы затравили 9 волков, 25 лисиц и в день травли по 50 русаков и 70 беляков. Начали 25 сентября и кончили 25 октября, суди, сколько крови пролито».
***
В июне 1837 года Давыдов отправился со старшими сыновьями в Петербург для определения их на учебу: Василия — в Институт путей сообщения, Николая — в Училище правоведения.
На исходе лета Давыдов возвратился в Мазу и сообщил Н. В. Путяте: «Мне сын мой пишет, любезнейший брат Николай Васильевич, что бог даровал вам дочь. Поздравляю вас от всей души и прошу вас поздравить от обоих нас Софью Львовну. Желаю, чтоб вы танцовали на свадьбе сына или дочери вашей дочери; вы еще оба так молоды, что легко может это случиться.
Моя жена хотела вас сама поздравить, но спешит к обедне в село, которое от нас в десяти верстах… Что касается до меня, то я только что отдохнул от вашего душного Петербурга. Наслаждаюсь моими необъятными степями и дышу свободно!
Скачу за волками, лисицами и зайцами сломя голову и успеваю в этих атаках порядочно.
В ненастные дни сижу дома и кончаю переправленный и совершенно переделанный мной «Опыт партизанского действия для русской армии». Думаю его кончить к январю и отдать в печать немедленно».
Между деревней и столицей установился регулярный обмен письмами. В первую очередь, разумеется, Денис Васильевич призывал оказавшихся вдали от дома сыновей «не лениться» и «знать науки, чтобы в течение службы и жизни своей опираться на них, идти далее и далее».
Не забывал рассказать о младших братьях и сестрах, их занятиях и забавах. «Маменька, братья и сестры твои, слава Богу, здоровы, — извещал он сына Василия. —
Жизнь ведем прежнюю, как при вас. Денис и Ахилл ездят верхом, но плохо, особенно Денис; Ахилл по крайней мере отважен на коне, скачет и бодрится. Впрочем, Денис оттого, может быть, хуже его ездит, что лошадь у него плоха».
В другом письме он замечал: «Я так изломался от дороги, что в три дня едва мог поправить спину. Теперь все прошло, и я уже помышляю сесть на коня и пуститься с собаками. У меня 20 гончих преславных и 12 борзых, при всем этом 7 человек на конях; охота хоть куда!
Одного жаль, вообрази, что зайцев совсем нет и мало нет, что стаей прошли Большие Атмалы, где было их миллион, и ни одна гончая не откликнулась! Лисицы и волки, говорят, есть, а русаки, я полагаю, будут, как обыкновенно в начале октября».
4 сентября 1838 года Денис Васильевич писал Василию: «На днях я ездил раза два на охоту, но сил нет от скуки. Едва мог найти двух зайцев. Может быть, теперь еще рано, ибо не все поля сжаты, но ежели так будет всю осень, то можно уничтожать охоту. Я все надеюсь на русаков, которые появляются обыкновенно в начале октября, а волков и лисиц, говорят, много, только я в эти два поля еще не встречал».
С наступлением осеннего ненастья у Давыдова обострились приступы ревматизма и бронхиальной астмы, как «следствие бивуачной жизни». Отсутствие зверя раздражало его, он поругивал ни в чем не повинных собак, но снова отправлялся с ними в поля.
«Мы все, слава Богу, здоровы, — как можно бодрей писал он сыновьям. — Я езжу на охоту, но видно, мне судьбой определено иметь плохих борзых, да и гончих неважных, все что-то не так идет, как должно. Однако я все-таки затравил трех лисиц и четырех зайцев, из коих двух русаков. Увы! Много и протравил последних».
ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ АРХИВА ЮРИЯ КОЗЛОВА
В октябре охота тоже оказалась неудачной, о чем Денис Васильевич не замедлил сообщить Василию и Николаю: «Я эти дни был в отъезде, в самых лучших здешних местах, на берегу Волги, где прежде была станица волков, лисиц и зайцев. Но теперь ничего нет.
Затравили несколько лисиц, то есть пяток, и, может быть, десяток зайцев, хоть нас было 36 человек. Нет зверя, да и только. Теперь я буду ездить на охоту вокруг себя, авось будет день удачнее; но вряд ли, ибо нигде нет зверя».
Увлеченность псовой и ястребиной охотой Денис Васильевич Давыдов сохранил до последних дней. Скончался он 22 апреля 1839 года от апоплексического удара в Верхней Мазе. Его любовь к охоте передалась всем пятерым сыновьям.
Старший из них, Василий Денисович, будет вспоминать: «Покойный обер-егермейстер Дмитрий Васильевич Васильчиков (бывший сослуживец и друг отца. — Ю.К.) всегда был ко мне очень милостив, и в мою молодость я каждую осень охотился у него в продолжение более четырех лет…»
Особенности национальной охоты: из чего стреляли наши предки?
Птичку, конечно, жалко. Но наши предки с этим были категорически не согласны — как иначе прокормиться? Из чего именно охотники стреляли по зайцам и белкам, мы с вами сейчас и узнаем.
Птичку, конечно, жалко. Но наши предки с этим были категорически не согласны — как иначе прокормиться? Из чего именно охотники стреляли по зайцам и белкам, мы с вами сейчас и узнаем.
Развлечение или работа?
Когда речь заходит о русской охоте конца XIX века, перед глазами встаёт образ благообразного русского классика ( вроде Некрасова или Тургенева). Однако охота барская и простонародная различались между собой довольно сильно: что для одних было развлечением, для других служило источником хлеба насущного. Причём во всех значениях этого выражения — от мяса до пушного промысла.
На территории Центральной России плотность населения была довольно велика, и средний охотник экипировался более-менее цивилизованно. Но Урал и Сибирь долгое время оставались настоящим оружейным заповедником — до конца XIX века здесь встречались « промышленники» с фитильными пищалями. Именно о старом охотничьем оружии мы и поговорим.
Винтовка — друг человека
Любопытно, что дробовики на такой « нелюбительской» охоте в Сибири и на Урале успехом не пользовались и считались прихотью. Заряд пороха и дроби в них был избыточным для поражения дичи, а стоили эти компоненты недёшево. Винтовка же позволяла регулировать и заряд, и снаряд сообразно мишени.
Делалось это специфическим способом: в ствол засыпался заряд пороха и вставлялся пыж, но пуля при этом не вкладывалась.
Да и не было её — охотник носил с собой моток толстой свинцовой проволоки, от которой зубами откусывал кусок нужного для выстрела размера.
Если дичь была маломерная, отрывался кусочек поменьше и неплотно утапливался в ствол. Выстрел при этом получался слабым, и снаряд оставался в тушке, не портя шкурку выходным отверстием. Если же зверь был крупный или расстояние до него большим, отгрызался кусок посолиднее и пуля осаживалась плотнее.
Разумеется, охотники понимали, что в лесу можно встретить кого-нибудь пострашнее белки или лисицы. На этот случай они носили с собой одну-две тяжёлых пули чуть меньшего диаметра, чем канал ствола. Такой снаряд бил на небольшое расстояние, но позволял обойтись без возни с шомполом. Забросил в ствол — стреляй скорее!
Носить пулю приходилось за щекой, ведь карманы на тогдашней одежде считались роскошью, а разыскивать нужный боеприпас в многочисленных мешочках на поясе и перевязи — занятие долгое и опасное. Конечно, свинец способен повредить здоровью, но обозлённый кабан или голодная рысь могут сделать это значительно быстрее.
Заслуженным уважением у сибирских и уральских « промышленников», работавших по пушному зверю, пользовалась « малопульная винтовка». Это нарезное оружие малого калибра ( с небольшую горошину) с четырьмя-восемью нарезами и ударно-кремнёвым замком. Сами нарезы, случалось, были не винтовыми, а « ложными» — прямыми. Они не закручивали пулю в полёте, а служили для сбора несгоревших частиц пороха, пыжа и отложений свинца — всей дряни, что остаётся в стволе после выстрела дымным порохом.
Особенность « малопульки» — довольно короткий приклад и толстостенный ствол, который давал стабильный, однообразный бой пулей. Зачастую такое оружие снабжалось тяжёлыми сошками — « сажАнками». Считалось, что тяжёлая винтовка даёт меньшую отдачу и лучший бой по сравнению с лёгкими образцами.
Всё по старинке
Оружейный кремнёвый замок был довольно примитивной конструкции и сильно проигрывал общепринятому французскому батарейному. Все детали располагались снаружи. Даже крышка полки для прикрытия пороха от высыпания представляла собой отдельную деталь. Обычно её привязывали к пружине верёвочкой. Стоил такой замок, по местным меркам, очень дёшево. Изготовить или отремонтировать его могли в любой деревенской кузнице. К тому же велика была и местная приверженность традициям. Население не хотело привыкать к новому, ссылаясь на дедов и прадедов.
Что там говорить — даже капсюльные ружья и винтовки, которые всё же попадали в руки промысловикам, зачастую переделывали в кремнёвки.
Дело в том, что капсюли — отдельный, дополнительный ресурс. В условиях дикой природы восполнить его невозможно. И само ружьё, и запасы пороха и свинца без « пистонов» становились бесполезными.
Коробка капсюлей стоила от 1,5 рублей серебром, что для простолюдина было неподъёмной суммой. При этом один кремень выдерживал 20-30 выстрелов. У промысловика всегда имелся их запас; продавались они повсеместно и стоили дёшево. А в случае необходимости умельцы самостоятельно делали камешек нужной формы из куска кремня, пирита или колчедана. Так что кремнёвки дожили на территории России до начала XX века.
Не пора ли обновиться?
Впрочем, капсюльные модели взяли свою долю рынка. Многочисленная русская армия во второй половине XIX века перешла с капсюльного оружия на винтовки под унитарный патрон. Старые военные мушкеты продавались населению, и производство капсюлей не сворачивали. Но стоили они уже значительно дешевле — сказывались объёмы выпуска, да и торговля в этот период пошла значительно живее.
Любопытный факт: после революции 1917 года перед молодой советской оружейной промышленностью остро встал вопрос о создании « мирной», охотничьей продукции. Тульский завод создал небольшую мастерскую, где бракованные винтовки Мосина образца 1891 года и более ранние, Бердана образца 1870 года, переделывали в капсюльные « шомполки». В патронник вкручивалась специальная втулка, а в неё — брандтрубка, на которую надевался капсюль.
Заряжалось такое оружие с дульной части, а для разбития капсюля использовался штатный затвор. Называлось оно… правильно, « фроловка» — в честь русского оружейника Петра Николаевича Фролова. Именно он чуть позже организовал выпуск « переделочных ружей», которые стали верными спутниками охотников на следующие несколько десятилетий.
Вот так охотились наши предки — и никаких заездов на санях в алкоугаре. Скромно, по старинке. А в следующий раз мы поговорим о « фроловках» и об охотничьем оружии под унитарный патрон — не пропустите.