Канакина. 3 класс. Учебник №2, упр. 106, с. 59

Фев 18

Канакина. 3 класс. Учебник №2, упр. 106, с. 59

106. Прочитайте Памятку 1 «Порядок разбора имени существительного». Обратите внимание, как выполнить устный и письменный разбор имён существительных.

1. Обезьяна сидела на дереве. 2. Филипок посмотрел на учителя и заплакал. 3. Муравей спустился к ручью. 4. Олень спрятался от охотников в виноградник. 5. Подавился волк костью. 6. Сокол поймал зайца. 7. Сын приехал из города к отцу в деревню.

• Разберите одно из имён существительных как часть речи сначала устно по образцу, потом письменно по Памятке.
  Образец. (На) дереве — имя существительное, обозначает предмет, отвечает на вопрос на чём?, начальная форма — дерево. Неодушевлённое, нарицательное, среднего рода. Употреблено в форме предложного падежа, единственного числа. В предложении является второстепенным членом.

Сокол — имя существительное, обозначает предмет, отвечает на вопрос кто?, начальная форма — сокол. Одушевлённое, нарицательное, мужского рода. Употреблено в форме именительного падежа, единственного числа. В предложении является подлежащим.

Сокол — сущ. (кто?). Н.ф. — сокол. Одуш., нариц., м.р., в И.п., ед.ч. Подлеж.

Глава 11

Тазы. — Ловцы жемчуга. — Скрытность китайцев. — Лесная тропа. — Таз-охотник. — Сумерки в лесу. — Пищуха. — Бурундук. — Встреча с медведем. — Гнус

После короткого отдыха я пошёл осматривать тазовские фанзы, расположенные по соседству с китайскими. Аборигены Уссурийского края, обитающие в центральной части горной области Сихотэ-Алиня и на побережье моря к северу до мыса Успения, называют себя «удэ-хе [71] «. Те, которые жили в южной части страны, со временем окитаились, и теперь уже их совершенно нельзя отличить от манз. Китайцы называют их да-цзы, что значит инородец (не русский, не кореец и не китаец). Отсюда получилось искажённое русскими слово «тазы». Характерны для этих ассимилированных туземцев бедность и неряшливость: бедность в фанзе, бедность в одежде и бедность в еде.
Когда я подходил к их жилищу, навстречу мне вышел таз. Одетый в лохмотья, с больными глазами и с паршой на голове, он приветствовал меня, и в голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалёку от фанзы с собаками играли ребятишки; у них на теле не было никакой одежды.
Фанза была старенькая, покосившаяся; кое-где со стен её обвалилась глиняная штукатурка; старая, заплатанная и пожелтевшая от времени бумага в окнах во многих местах была прорвана; на пыльных канах лежали обрывки циновок, а на стене висели какие-то выцветшие и закоптелые тряпки. Всюду запустение, грязь и нищета.
Раньше я думал, что это от лени, но потом убедился, что такое обеднение тазов происходит от других причин — именно от того положения, в котором они очутились среди китайского населения. Из расспросов выяснилось, что китаец, владелец фанзы Иолайза, является цайдуном [72] (хозяин реки). Все туземцы, живущие на Фудзине, получают от него в кредит опиум, спирт, продовольствие и материал для одежды. За это они обязаны отдавать ему всё, что добудут на охоте: соболей, панты, женьшень и т. д. Вследствие этого тазы впали в неоплатные долги. Случалось не раз, что за долги от них отбирали жён и дочерей и нередко самих продавали в другие руки, потом в третьи, и т. д. Инородцы эти, столкнувшись с китайской культурой, не смогли с ней справиться и подпали под влияние китайцев. Жить как земледельцы они не умели, а от жизни охотника и зверолова отстали. Китайцы воспользовались их беспомощностью и сумели сделаться для них необходимыми. С этого момента тазы утратили всякую самостоятельность и превратились в рабов.
Возвращаясь от них, я сбился с дороги и попал к Фудзину. Здесь, на реке, я увидел двух китайцев, занимающихся добыванием жемчуга. Один из них стоял на берегу и изо всей силы упирал шест в дно реки, а другой опускался по нему в воду. Правой рукой он собирал раковины, а левой держался за палку. Необходимость работать с шестом вызывается быстрым течением реки. Водолаз бывает под водой не более полминуты. Задержанное дыхание позволило бы ему пробыть там и дольше, но низкая температура воды заставляет его скоро всплывать наверх. Вследствие этого китайцы ныряют в одежде.
Я сел на берегу и стал наблюдать за их работой. После короткого пребывания в воде водолаз минут пять грелся на солнце. Так как они чередовались, то выходило, что в час каждый из них спускался не более десяти раз. За это время они успели достать всего только восемь раковин (Margaritana margaritifera L.), из которых ни одной не было с жемчугом. На задаваемые вопросы китайцы объяснили, что примерно из пятидесяти раковин одна бывает с жемчугом. За лето они добывают около двухсот жемчужин на сумму 500 — 600 рублей. Китайцы эти не ограничиваются одним Фудзином, ходят по всему краю и выискивают старые тенистые протоки. Самым лучшим местом жемчужного лова считается река Ваку.
Вскоре китайцы приостановили свою работу, надели сухую одежду и выпили немного подогретой водки. Затем они уселись на берегу, стали молотками разбивать раковины и искать в них жемчуг. Я вспомнил, что раньше по берегам рек мне случалось встречать такие кучи битых раковин. Тогда я не мог найти этому объяснения. Теперь мне всё стало понятным. Конечно, искание жемчуга ведётся хищнически. Раковины разбиваются и тут же бросаются на месте. Из восьмидесяти раковин китайцы отложили две драгоценные. Сколько я ни рассматривал их, не мог найти жемчуга до тех пор, пока мне его не указали. Это были небольшие наросты блестящего грязновато-серого цвета. Перламутровый слой был гораздо ярче и красивее, чем сам жемчуг.
После того как раковины просохли, китайцы осторожно ножами отделили жемчужины от створок и убрали их в маленькие кожаные мешочки. Пока я был у тазов и смотрел, как китайцы ловят жемчуг, незаметно подошёл вечер. В нашей фанзе зажгли огонь.
После ужина я расспрашивал китайцев о дороге к морю. Или они не хотели указать места, где находятся зверовые фанзы, или у них были какие-либо другие причины скрывать истину, только я заметил, что они давали уклончивые ответы. Они говорили, что к морю по реке Ли-Фудзину [73] давно уже никто не ходит, что тропа заросла и завалена буреломом. Китайцы рассчитывали, что мы повернём назад, но, видя наше настойчивое желание продолжать путь, стали рассказывать всевозможные небылицы: пугали медведями, тиграми, говорили о хунхузах и т. д. Вечером Гранатман ходил к тазам и хотел нанять у них проводника, но китайцы предупредили его и воспретили тазам указывать дорогу. Приходилось нам рассчитывать на собственные силы и руководствоваться только расспросными данными, которым тоже нельзя было особенно доверять.
На следующий день мы выступили из Иолайзы довольно рано. Путеводной нитью нам служила небольшая тропка. Сначала она шла по горам с левой стороны Фудзина, а затем, миновав небольшой болотистый лесок, снова спустилась в долину. Размытая почва, галечниковые отмели и ямы — всё это указывало на то, что река часто выходит из берегов и затопляет долину.
День выпал томительный, жаркий. Истома чувствовалась во всём. Ни малейшего дуновения ветра. Знойный воздух словно окаменел. Все живое замерло и притаилось. В стороне от дороги сидела какая-то хищная птица, раскрыв рот. Видимо, и ей было жарко.
По мере того как мы удалялись от фанзы, тропа становилась всё хуже и хуже. Около леса она разделилась надвое. Одна, более торная, шла прямо, а другая, слабая, направлялась в тайгу. Мы стали в недоумении. Куда идти?
Вдруг из чащи леса вышел китаец. На вид ему было лет сорок. Его загорелое лицо, изорванная одежда и изношенная обувь свидетельствовали о том, что он шёл издалека. За спиной у него была тяжёлая котомка. На одном плече он нёс винтовку, а в руках имел палку, приспособленную для того, чтобы стрелять с неё, как с упора. Увидев нас, китаец испугался и хотел было убежать, но казаки закричали ему, чтобы он остановился. Китаец с опаской подошёл к ним. Скоро он успокоился и стал отвечать на задаваемые вопросы. Из его слов удалось узнать, что по торной тропе можно выйти на реку Тадушу, которая впадает в море значительно севернее залива Ольги, а та тропа, на которой мы стояли, идёт сперва по речке Чау-сун [74] , а затем переваливает через высокий горный хребет и выходит на реку Синанцу, впадающую в Фудзин в верхнем его течении. На Синанце тропа опять разделяется надвое. Конная идёт на Янмутьхоузу (приток Улахе), а другая тропа после шестого брода подымается налево в горы.
Это и есть наш путь. Здесь надо хорошо смотреть, чтобы не пройти её мимо.
Поблагодарив китайца за сведения, мы смело пошли вперёд. Жилые фанзы, луга, пашни и открытые долины — всё осталось теперь позади.
Всякий раз, когда вступаешь в лес, который тянется на несколько сот километров, невольно испытываешь чувство, похожее на робость. Такой первобытный лес — своего рода стихия, и немудрёно, что даже туземцы, эти привычные лесные бродяги, прежде чем переступить границу, отделяющую их от людей и света, молятся богу и просят у него защиты от злых духов, населяющих лесные пустыни.
Чем дальше, тем больше лес был завален колодником. В горах растительный слой почвы очень незначителен, поэтому корни деревьев не углубляются в землю, а распространяются по поверхности. Вследствие этого деревья стоят непрочно и легко опрокидываются ветрами. Вот почему тайга Уссурийского края так завалена буреломом. Упавшее дерево поднимает кверху свои корни вместе с землёй и с застрявшими между ними камнями. Сплошь и рядом такие баррикады достигают высоты до 4 — 6 метров. Вот почему лесные тропы очень извилисты. Приходится всё время обходить то одно поваленное дерево, то другое. Всегда надо принимать во внимание эти извилины и считать все расстояния в полтора раза больше, чем они показаны на картах. Деревья, растущие внизу, в долине, более прочно укрепляются в толще наносной земли.
Здесь можно видеть таких лесных великанов, которые достигают 25 — 35 метров высоты и 3,7 — 4,5 метра в окружности. Нередко старые тополя служат берлогами медведям. Иногда охотники в одном дупле находят две-три медвежьи лёжки.
Долинный лес иногда бывает так густ, что сквозь ветки его совершенно не видно неба. Внизу всегда царит полумрак, всегда прохладно и сыро. Утренний рассвет и вечерние сумерки в лесу и в местах открытых не совпадают по времени. Чуть только тучка закроет солнце, лес сразу становится угрюмым, и погода кажется пасмурной. Зато в ясный день освещённые солнцем стволы деревьев, ярко-зелёная листва, блестящая хвоя, цветы, мох и пёстрые лишайники принимают декоративный вид.
К сожалению, всё, что может дать хорошая погода, отравляется гнусом. Трудно передать мучения, которые испытывает человек в тайге летом. Описать их нельзя — это надо перечувствовать.
Часа три мы шли без отдыха, пока в стороне не послышался шум воды. Вероятно, это была та самая река Чаусун, о которой говорил китаец-охотник. Солнце достигло своей кульминационной точки на небе и палило вовсю. Лошади шли, тяжело дыша и понурив головы. В воздухе стояла такая жара, что даже в тени могучих кедровников нельзя было найти прохлады. Не слышно было ни зверей, ни птиц; только одни насекомые носились в воздухе, и чем сильнее припекало солнце, тем больше они проявляли жизни.
Я полагал было остановиться на привал, но лошади отказывались от корма и жались к дымокурам. Сидение на месте в таких случаях тяжелее похода. Я велел опять заседлать коней и идти дальше. Часа в два дня тропа привела нас к горам, покрытым осыпями. Отсюда начинался подъём на хребет. Всё было так, как говорил охотник-китаец.
На самом перевале стояла маленькая кумирня. Читатель, может быть, подумает, что это большая каменная постройка. Если бы не красные тряпицы, повешенные на соседние деревья, то можно было бы пройти мимо неё и не заметить. Представьте себе два плоских камня, поставленных на ребро, и третий такой же камень, покрывающий их сверху. Вот вам и кумирня! В глубине её помещаются лубочные картинки, изображающие богов, иногда деревянные дощечки с надписями религиозного содержания. При внимательном осмотре около камней можно заметить огарки бумажных свечей, пепел, щепотку риса, кусочек сахару и т. д. Это жертвы «духу гор и лесов», охраняющему прирост богатства.
По другую сторону хребта тропа привела нас к зверовой фанзе, расположенной на левом берегу Синанцы. Хозяин её находился в отлучке.
Я решил дождаться его возвращения и приказал людям устраивать бивак.
Часов в пять вечера владелец фанзы явился. Увидев стрелков, он испугался и тоже хотел было убежать, но казаки задержали его и привели ко мне. Скоро он убедился в том, что мы не хотим причинить ему зла, и стал охотно отвечать на вопросы. Это был таз лет тридцати, с лицом, сильно изрытым оспой. Из его слов я понял, что он работает на хозяина фанзы Иолайза, у которого состоит в долгах. Сумму своего долга он, конечно, не знал, но чувствовал, что его обижают. На предложение проводить нас до Сихотэ-Алиня он отказался на том основании, что если китайцы узнают об этом, то убьют его. Я не стал настаивать, но зато узнал, что мы идём правильно. Чтобы расположить таза в свою пользу, я дал ему двадцать пять берданочных патронов. Он так обрадовался этому подарку, что стал петь и плясать и затем заявил, что укажет нам дорогу до следующей фанзы, где живут два зверобойщика-китайца.

ГОД В ЛЕСУ

Худ. Г. Никольский Выпал снег.

Чистой белой скатертью покрылась и отдыхает земля. Глубо­кие высятся сугробы.

Тяжёлыми белыми шапками накрылся и притих лес.

На скатерти снегов видят охотники красивые узоры звериных и птичьих следов.

Вот у обглоданных осинок натропил ночью зайчишка-беляк; подняв чёрный кончик хвоста, охотясь за птичками и мышами, про­бежал горностай.

Красивой цепочкой вьётся по лесной опушке след старого лисовина. По самому краю поля, след в след, про­шли разбойники-волки.

А через широкую наезженную дорогу, взрывая копытами снег, перешли лоси.

Много крупных и мелких зверей и птиц живёт и кормится в накрытом снежною нависью, притихшем зимнем лесу.

Худ. Г. Никольский Тихо раннее утро в зимнем лесу. Спокойно наступает рас­свет.

По лесной опушке, у края снежной поляны, пробирается с ночной охоты рыжий старый лисовин.

Мягко похрустывает, пухом рассыпается под ногами лисовина снег. Лапка за лапкой вьются за лисовином следы.

Слушает и смотрит лисовин, не запищит ли под кочкой в зим­нем гнезде мышь, не выскочит ли из куста длинноухий неосторож­ный зайчишка.

Вот шевельнулась в сучках и, увидев лисовина, то-о-оненько — пик! пик! — пискнула синич­ка-королёк. Вот, пересвистыва­ясь и порхая, пролетела над опушкой стайка клестов-еловиков, торопливо рассыпалась по вершине украшенной шишками ели.

Слышит и видит лисовин, как взвершилась на дерево белка, а с густой закачавшейся ветки, рас­сыпаясь алмазною пылью, свали­лась снежная шапка.

Всё видит, всё слышит, всё знает в лесу старый, хитрый ли­совин.

Худ. Г. Никольский Взошло, заиграло над ле­сом весёлое зимнее солныш­ко, зажгло янтарным светом снега.

Вылетели из ночных лу­нок, из глубокого пушистого снега красавцы тетерева, рас­селись на освещённой солн­цем, украшенной кружевным инеем берёзе.

Кормятся, отдыхают тете­рева. Клюют берёзовые ду­шистые почки. Спокойно гу­ляют под деревьями, остав­ляя на чистой скатерти сне­га красивые крестики своих следов.

Большими дружными ста­ями всю зиму живут тетере­ва. На ночь зарываются в снег, делают в сугробах глу­бокие ямки — лунки.

Не достанет в снегу те­теревов их злейший враг — ястреб. Не найдёт и сам хит­рый лисовин.

Издалека видит старый лисовин, как кормятся, сидят на берёзах, гуляют по снегу красивые, нарядные тетерева.

Слюнки текут у лисовина.

НА ЛЕСНОЙ ДОРОГЕ

Худ. Г. Никольский Одна за другой идут по зимней дороге нагру­жённые брёвнами тяжё­лые машины.

Выбежал из лесу лось.

Смело перебегает ши­рокую наезженную до­рогу.

Остановил шофёр ма­шину, любуется силь­ным, красивым лосем.

Много лосей в на­ших лесах. Целыми ста­дами они бродят по засы­панным снегом болотам, скрываются в кустарни­ках, в больших лесах.

Люди не трогают, не обижают лосей.

Только голодные вол­ки решаются иногда на­падать на лосей. Рогами и копытами обороняются от злых волков сильные лоси.

Никого не боятся ло­си в лесу. Смело бродят по лесным полянам, пере­ходят широкие просеки и наезженные дороги, не­редко подходят близко к селениям и шумным городам.

Худ. Г. Никольский В глухих сосновых лесах живут, зимуют, кор­мятся смолистою хвоей молоденьких сосен глу­хари.

Глухарь — самая боль­шая, редкая птица в на­ших лесах.

Летом скрываются они вместе с лосями в глу­хих чащобах, в моховых тёмных болотах. За это некоторые деревенские охотники называют глу­харей «мошниками».

Не всякому удаётся увидеть зимой в лесу глу­харей, услышать весною их удивительную песню.

Только очень немно­гие, самые терпеливые и умелые, охотники знают, где живут, скрываются и поют глухари.

Хорошие, умные охот­ники берегут редкостных лесных птиц и, подкрав­шись к ним, любуются их силой и красотою.

Худ. Г. Никольский Проходили по лесу ло­си, нашумели.

Услыхал зайчишка-бе­ляк, как шумят близко ло­си, выскочил из-под ёлки, прижал уши к спине и по­мчался со всех заячьих бы­стрых ног куда глаза смот­рят, куда ноги несут.

Бежит по лесу зайчиш­ка и не оглядывается, ниче­го не видит. Кажется ему, вот-вот догонят, затопчут его огромные лоси.

А на сосне злая куни­ца сидит. Нацелилась ку­ница, оскалила острые зу­бы, хочет прыгнуть вниз — поймать зайчишку.

Не видит зайчишка ку­ницы. Прижал к спине уши, мчится со всех ног мимо со­сны.

Нет, не поймать куни­це быстроногого зайчишку-беляка. Прыгнет с дерева, промахнётся — и прости-прощай!

Далеко-далеко умчится от неё на своих быстрых ногах длинноухий зайчиш­ка-беляк.

Худ. Г. Никольский Ранней зимой, как только вы­падет снег, залегают в берлоге мед­веди.

Старательно и умело в лесной глуши готовят они эти зимние бер­логи. Мягкой душистой хвоей, ко­рой молодых ёлочек, лесным сухим мохом выстилают своё жильё.

Тепло и уютно в медвежьих бер­логах.

Как только ударят в лесу моро­зы, засыпают в берлогах медведи. И чем лютее морозы, чем сильнее качает ветер деревья — крепче, не­пробуднее спят.

Поздней зимою родятся у медве­диц крошечные слепые медвежата.

Тепло медвежатам в засыпанной снегом берлоге. Чмокают, сосут мо­локо, карабкаются на спину мате­ри — огромной, сильной медведицы, устроившей для них тёплую берлогу.

Только в большую оттепель, ко­гда начинает капать с деревьев и бе­лыми шапками валится с ветвей снежная навись, медведь просыпа­ется. Хочет узнать хорошенько: не пришла ли, не началась ли в лесу весна?

Высунется медведь из берлоги, поглядит на зимний лес — и опять до весны на боковую.

Худ. Г. Никольский Поздней зимою, когда ляжет глу­бокий снег, в морозные метельные ночи бродят волки по полям и зане­сённым снегом дорогам. Ловят зай­чишек, выманивают доверчивых собак.

Далеко слышна зимою их голод­ная страшная песня.

«Ууу-у! Ууу-у-у!» — воют волки, и тревожным лаем отвечают им в се­лениях чуткие собаки.

После ночного разбоя скрывают­ся волки в лес.

По волчьим следам тихо идут на лыжах охотники с ружьями за пле­чами и красными флажками.

Осторожно обходят охотники за­лёгших в чащобе волков. На длин­ных бечёвках по сучкам и веткам развешивают вокруг волчьего лого­ва флажки.

Пошевеливает ветер красные языки лёгких флажков. Чудится вол­кам в этих флажках опасность.

Спрятались охотники в лесу, спугнули с тёплых лёжек волков.

Увидел старый волк красные флажки, остановился. Не уйдёт он теперь из круга, попадётся охот­нику, спрятавшемуся с ружьём в лесу.

Худ. Г. Никольский В больших заповедниках, в наших нетронутых лесах, живут благородные олени.

Благородный олень — очень красивое, стройное жи­вотное с большими ветвисты­ми рогами.

Когда-то оленей везде бы­ло много. В далёкую старину на них охотились с тенёта­ми, травили собаками, убивали стрелами из луков и закалы­вали острыми копьями.

Охотиться на оленей те­перь строго-настрого запреще­но. В заповедниках оленей охраняют. Люди истребляют разбойников-волков, причиня­ющих много зла оленям, заго­товляют на зиму сено и ставят в лесу кормушки.

Доверчиво относятся к лю­дям красивые, смелые олени.

На лесной поляне, в сосно­вом бору, устроена кормушка. Каждый вечер приходят сюда олени. Спокойно едят они сено и почти не боятся, когда близ­ко подойдёт человек, чтобы ими полюбоваться.

Худ. Г. Никольский Наступила ночь в лесу.

По стволам и сучьям толстых деревьев постукивает мороз, хлопьями осыпается лёгкий сере­бряный иней. В тёмном высоком небе видимо-невидимо рассыпа­лись яркие зимние звёзды.

Тихо, беззвучно в зимнем лесу и на лесных снежных по­лянах.

Но и в морозные зимние ночи продолжается скрытая жизнь в лесу. Вот хрустнула и сломалась мёрзлая ветка — это пробежал под деревьями, мягко подпрыги­вая, заяц-беляк. Вот что-то ухну­ло и страшно вдруг захохотало: где-то закричал филин. Завыли и замолчали волки.

По алмазной скатерти снегов, оставляя узоры следов, пробега­ют лёгкие ласки, охотятся за мы­шами хорьки, бесшумно проле­тают над снежными сугробами совы.

Как сказочный часовой, усел­ся на голом суку головастый се­рый совёнок. В ночной темноте он один слышит и видит, как идёт в зимнем лесу скрытая от людей жизнь.

Худ. Г. Никольский По глухим чащобам и болотам ранней весной пробирался охотник от края до края через глухой лес.

Много птиц и зверей видел он в пробудившемся лесу. Ви­дел, как на краю болота токует глухарь, как в молодом осин­нике, на припёке, пасутся лоси,а по лесному оврагу пробирает­ся в своё логово, бежит с добычей старый волк.

Многое видел и слышал в лесу внимательный охотник.

Радостна, шумна и пахуча весна. Звонко поют птицы, зве­нят под деревьями весенние ручейки. Смолой пахнут набухшие почки.

Тёплый ветер пробегает в высоких вершинах.

Скоро, скоро оденется лес листвой, зацветёт на опушках черёмуха, защёлкают над ручьями голосистые соловьи. Приле­тят, закукуют длиннохвостые кукушки:

Забегают по кочкам хлопотливые муравьи, вылетит из зимне­го убежища, загудит первый шмель.

Побегами молодой травы, голубыми и белыми подснежника­ми покроются лесные полянки.

Хороша, радостна, весела весна в лесу!

Худ. Г. Никольский Ранним утром в глухом лесу, на са­мом краю болота, токует глухарь.

«Тэкэ, тэкэ, тэк, тэк, тэк!» — раз­даётся его весенняя тихая песня.

Спокойно утром в лесу. Далеко слы­шен каждый звук.

Вот проковылял по чащобе, тихо похрустывая, заяц-беляк. Пробежала по краю болота осторожная лисица. Спрятался в норе под корягой быст­рый хорёк.

Громко затрубили на болоте, встре­чая солнце, длинноногие журавли.

Сорвался с болота, стрелою поднял­ся в небо длинноносый баранчик — бе­кас. Будто голос молодого барашка, доносится с высоты далёкий дребез­жащий звук.

«Качи-качи-качи-качи!» — сидя на кочке, радостно отозвался другой бекас на болоте.

«Тэкэ, тэкэ, тэк, тэк, тэк!» — чаще и чаще защёлкал, ещё жарче запел свою песню глухарь. Издали кажется: дале­ко-далеко точит кто-то топор на то­чиле.

Во время песни не слышит и плохо видит глухарь. Не слышит он, как про­бирается по токовищу лисица, как у края болота пасутся в молодом осинни­ке лоси.

Худ. Г. Никольский Выше и выше над лесом солнце.

Вышла на край леса старая лосиха с длинноногим новорождённым лосёнком, задремала на тёплом весеннем солнышке лосиха.

Учится бегать маленький лосёнок. Спотыкаются о высокие кочки его длин­ные ноги.

Ласково пригревает в редком лесу весеннее солнышко. Уже надулись на деревьях душистые клейкие почки. Из надломленной лосями берёзовой вет­ви прозрачными каплями сочится слад­кий сок.

Отражая высокое небо, синими ка­жутся в лесу весенние лужи. А над сини­ми лужами, над обогретой, пробудив­шейся землёй, в золотых лучах солнца «толкут мак» комары-толкунцы.

Золотистыми пуховками распусти­лись кустики ивы. Под деревьями зеле­неют обросшие брусничником кочки.

Хорошо пахнет в весеннем лесу!

Задремала на солнышке старая лоси­ха. Чутко слышит она каждый шорох, каждый тревожный звук.

Беззаботно резвится у её ног малень­кий лосёнок. Знает он, что ни серому волку, ни злой разбойнице-рыси не даст его в обиду чуткая и сильная мать.

Худ. Г. Никольский Через тёмный лес, через глухие овраги пробирается с добычею старый волк.

Далеко от проезжих до­рог и людных селений скры­то волчье логово.

Кончилась холодная зи­ма. В весенние тёплые дни родились у волчицы слепые маленькие волчата.

Растут, резвятся бойкие волчата. Много обглоданных костей валяется вокруг их далёкого, скрытого логова. Извилистые тропинки протоп­таны к водопою.

Поздно утром возвраща­ется старый волк с добы­чей. Похрустывает под вол­чьими лапами слежавшийся снег. Взлетают на деревья пугливые рябчики; тревожно попискивая, провожают лес­ного разбойника маленькие синички.

Смело бежит волк по зна­комому лесу. Хорошо знает он дорогу в своё скрытое ло­гово, где ждут не дождутся старого волка прожорливые, жадные волчата.

Худ. Г. Никольский На освещённую солнцем лесную поляну вывела мед­ведица своих маленьких мед­вежат.

Испугалась медведей бы­страя куница.

Остановилась, слушает осторожная медведица: всё ли спокойно в лесу?

Жмутся к матери малень­кие медвежата. Страшно им в огромном лесу. Только не­давно выбрались из тёплой берлоги.

Прислушиваются медве­жата, как шумит ветер в вы­соких лесных вершинах, как пересвистываются и поют не­видимые птицы, а на сухой сосновой макушке дятел вы­стукивает барабанную дробь.

Будут медвежата теперь привыкать к родному лесу, играть и кувыркаться по мяг­ким кочкам, взбираться на деревья.

Трудно увидеть медведей.

Далеко слышит и чует медведица. Не увидишь и не услышишь, как уйдут, тихо скроются в тёмном лесу чут­кие звери.

Худ. Г. Никольский В тёмной лесной чащобе, под навис­шими сучьями, затаилась разбойница-рысь.

Всю ночь скиталась она по лесу, ра­зоряла звериные и птичьи гнёзда, лови­ла зайчишек, доставала с деревьев спя­щих птиц.

Мрачно и темно в недоступной ча­щобе. Длинными седыми бородами ли­шайников обросли сучья и стволы де­ревьев. Прикрытые мохом, во все сто­роны протянулись узловатые корни.

В зелёную крышу сплелись над ло­говом рыси еловые ветви.

В лесной темноте хорошо видят рысьи глаза. Тихо ступают по земле её кошачьи мягкие лапы. Хорошо слышат украшенные кисточками рысьи уши.

Будто сказочный часовой, охраняя логово рыси, на сучке уселся круглого­ловый глазастый совёнок. Здесь, в лес­ной тени, у ствола старого дерева, пря­чется он от дневного яркого света.

Прижалась к земле рысь, доедает ночную добычу. Зелёными огоньками светятся её злые глаза.

Беззащитные звери и все лесные птицы боятся, сторонятся рыси. Стара­тельно прячут они гнёзда, защищают и берегут своих маленьких детей.

Одна-одинёшенька, скрытно и дико, живёт в глухом лесу разбойница-рысь.

Худ. Г. Никольский Душистой смолою пахнет бор.

У освещённой солнцем старой сос­ны резвятся весёлые проказницы-белки. Радуются они тёплому солнышку, светлой весне. Сменили к весне свои пушистые серые шубки. Рыжими ста­ли у белок их спинки, пышные хвосты.

Всю долгую зиму жили белки в вы­соком лесу. От ветра и стужи прята­лись в тёплых гнёздах, забирались в глубокие дупла деревьев. С ёлки на ёлку, с сосны на сосну носились по лесу, грызли смолистые тяжёлые шишки.

Много забот будет летом у белок. Нужно выкормить маленьких бельчат, собрать и спрятать в дуплах запасы орехов, насушить грибов.

В голодные годы, когда мало в лесу орехов и шишек, белки пускают­ся в далёкие и опасные путешествия. Смело переплывают они широкие ре­ки, перебегают открытые поля, забе­гают в многолюдные селения и города.

Никому в лесу не делают вреда миролюбивые весёлые белки.

С сучка на сучок, с вершины на вершину друг за дружкой гоняются они по деревьям, встречают светлую, тёп­лую весну.

Весело, радостно играют у старой сосны проказницы-белки.

Худ. Г. Никольский Ранней весной родились эти маленькие зайчата.

Ещё лежал в лесу под деревьями глубо­кий снег, прихватывали по утрам крепкие весенние морозы. И птиц и зверей держал на снегу плотный наст. Называют поэтому ранних зайчат настовиками.

Крепко прижались друг к дружке ма­ленькие зайчата.

Ласково пригревает весеннее солнышко. Обрадовались теплу, высунулись из гнезда длинноухие зайчата. Терпеливо ждут свою мать.

А зайчихи-матери и своих и чужих детей кормят. Прибежит к гнезду чужая зайчиха, покормит проголодавшихся зайчат и убе­жит дальше.

Опять останутся одни маленькие зай­чата.

Хорошо спрятались они в сухой, прош­логодней траве! Здесь не найдёт их разбой­ница-рысь, не увидит хитрая лисица.

Увидела зайчат суетливая птичка. Усе­лась на ветки,вертится и поёт:

«Вот, вот вижу! Вот, вот слышу!»

Большими, страшными зверями кажут­ся ей робкие, маленькие зайчишки.

Суетливая птичка всё вертится над зай­чатами, тоненько поёт:

«Вот, вот вижу! Вот, вот слышу!»

Со страхом смотрят на суетливую птич­ку зайчата.

Худ. Г. Никольский Каждый год возвращаются журавли из далёких тёплых стран на родное бо­лото.

Над морями и широкою степью, над светлыми реками и синими лесами летят на свою родину весной журавли.

Высоким камышом и сухой, прошло­годней осокой заросло большое непрохо­димое болото. В самых недоступных местах устраивают гнёзда сторожкие жу­равли.

Спокойно им жить на неприступном болоте. Не пройдёт по болоту волк, не проберётся лисица, не подкрадётся осто­рожная рысь.

Водят весной журавли весёлые хоро­воды. Соберутся в кружок на болоте, ма­шут крыльями, танцуют.

«Курлы, курлы, курлы!» — по всему лесу разносятся их шумные голоса.

Скоро выведутся на болоте длинноно­гие, неуклюжие журавлята. Начнут ловить для них журавли лягушек и змей, прино­сить в гнездо корм.

Будут расти, учиться летать журав­лята.

Шелестит на ветру сухая осока, ка­чается высокий тростник.

Ниже и ниже спускается вечернее солнце.

Один за другим слетаются на ночёв­ку, кружат над болотом журавли.

Худ. Г. Никольский За вершинами леса скрылось солнце.

Прохладно и сыро в лесу. Слышно, как дышит, оживает земля. Пахнет весен­ними почками, пробудившейся тёплой землёй.

Вот сам собою шевельнулся на земле прошлогодний мокрый листочек. Под ним показалась из земли зелёная стрелка мо­лодой травы.

Много звуков в вечернем лесу.

Заливаются на деревьях певчие дроз­ды. На вершине высокого дуба громко воркует дикий голубь — витютень.

«Витютень, на ду-у-убе сижу! Витю­тень, на ду-у-убе сижу!» — выговаривает важно витютень.

Глухо турлычут в прозрачных весен­них лужах лягушки.

Вытянув длинные шеи, свистя крыль­ями, пролетели над лесом дикие утки.

«Чуфшшш! Чуфшшш!» — вдруг гром­ко чуфистнул и забормотал на поляне краснобровый красавец тетерев-косач.

«Гу-гу-гууу! Гу-гу-гууу!» — гугукнул заяц, и очень похоже, бесшумно проле­тая, ему отозвалась лесная сова.

Страшно ухнул в лесу и захохотал филин.

Взмахивая крыльями, тихо потянули над макушками леса длинноносые лес­ные кулики.

Ниже и ниже спускается весенняя прохладная ночь.

Худ. Г. Никольский Хорошо и привольно летом в лесу.

Зелёной листвою одеты деревья. Пахнет грибами, спелой, душистой земляникой.

Громко поют птицы.

Пересвистываются иволги, кукуют, пе­релетая с дерева на дерево, неугомонные кукушки.

В кустах над ручьями заливаются соловьи.

В лесу под деревьями рыщут звери. Бродят медведи, пасут­ся лоси, резвятся весёлые белочки. В тёмной чащобе скрывается разбойница-рысь.

У самой вершины старой ели, в густых ветвях, свили гнездо тетеревятники-ястребы.

Много лесных тайн, сказочных чудес ви­дят они с высокой тёмной вершины.

Худ. Г. Никольский Кончилась летняя тёплая ночь. Занимается над лесом утренняя заря.

Над лесными полями ещё стелется лёгкий ту­ман. Прохладной росою покрыта листва на де­ревьях.

Уже проснулись пев­чие птицы. Закуковала и поперхнулась спросонья кукушка.

«Ку-ку! Ку-кук-кук!» — звонко по лесу раздалось её кукованье.

Скоро взойдёт, обсу­шит росу тёплое сол­нышко. Привечая сол­нышко, ещё громче за­поют птицы и закукует кукушка. Растает туман над поляной.

Вот с ночного промы­сла возвращается уста­лый зайчишка-беляк.

Много врагов у ма­ленького зайчишки.

Го­нялась за ним хитрая ли­сица, пугал страшный филин, ловила разбойни­ца-рысь.

От всех врагов ушёл маленький зайчишка.

Худ. Г. Никольский Перед восходом солнца в глубокое, тёмное дупло спря­тался ночной разбойник — фи­лин.

Раскинув огромные кры­лья, всю ночь неслышно ле­тал он над лесными опушка­ми, высматривал добычу. Да­же в ночной темноте хоро­шо видят его круглые злые глаза. Много зверьков и до­верчивых птиц поймал и съел ушастый разбойник.

Боится дневного, яркого света филин. Если увидят днём филина птицы, начи­нается в лесу переполох. Громко трещат сороки, кри­чат хлопотливые сойки. На этот крик со всех сторон сле­таются вороны и ястребы.

Да­же самые маленькие лесные птички собираются судить и наказывать ночного разбой­ника, ослеплённого солнеч­ным, ярким светом.

Увидела в дупле ушасто­го филина проворная попры­гунья-белочка, пронзительно на весь лес заверещала:

«Разбойник! Разбойник здесь живёт!»

Худ. Г. Никольский Осветило лесную вы­рубку тёплое солнышко.

Обсохла ночная хо­лодная роса.

Спокойно и тихо на глухой вырубке в лесу. Пахнет багульником, спе­лой, душистой земляни­кой.

На край вырубки вы­вела свой выводок старая глухарка-мать. Будто пу­шистые, мягкие шарики, рассыпались маленькие глухарята. Ловят в траве мошек, клюют сладкую землянику.

Взлетела на пенёк ста­рая глухарка. То посмот­рит на небо, то поглядит в лес. Не покажется ли ястреб-тетеревятник, не пробежит ли хитрая лиси­ца, не промелькнёт ли в высокой траве проворный горностай?

Зорко сторожит свой выводок осторожная глу­харка.

Как в настоящем дет­ском саду, бегают по лес­ной вырубке шустрые, маленькие глухарята.

Худ. Г. Никольский Самая чуткая и умная пти­ца — ворон.

Всё видят, всё чуют умные вороны — зоркие лесные сто­рожа.

Вот с добычею в зубах, хо­ронясь в кустах, пробежал по лесу волк. Увидели волка зор­кие вороны, закружились над разбойником, закричали во всё вороново горло:

«Каррр! Каррр! Разбойни­ка бить! Разбойника бить!»

Услыхал этот крик волк, уши прижал, побежал скорей в своё логово.

На берегу лесного озера заметили вороны лисицу. Ти­хонечко пробиралась кумуш­ка в нору. Разорила много птичьих гнёзд, много обидела птенцов.

Увидели вороны и лисицу:

«Каррр! Каррр! Ловите, ловите разбойницу!»

Испугалась, спряталась в тёмный лес лисица. Знает, что чуткие лесные сторожа не дадут ей разорять гнёз­да, обижать маленьких птен­цов.

Худ. Г. Никольский В сосновом ле­су вырыла глубо­кую, нору лисица.

Ещё ранней весною здесь, в но­ре родились сле­пые маленькие лисенята.

Каждый день уходит лисица за добычей, оставля­ет в норе лисенят.

Подросли, окреп­ли рыжие лисенята, стали вы­ходить из тесной тёмной норы.

При­вольно играть и резвиться в лесу под деревьями, ку­выркаться по мяг­кому моху.

Хоронясь за деревьями, воз­вращается с до­бычею старая ли­сица.

Жадно набро­сятся на добычу голодные лисенята.

Быстро растут, много едят бойкие лисенята.

Худ. Г. Никольский По берегам реки — со­сновый бор.

Дует над рекой ветер. Плещут в берег шумные волны. Гуляют по волнам седые барашки-беляки.

Взлетел над волна­ми огромный орлан-бело­хвост. Держит в когтях живую, трепещущую ры­бину.

Умеют ловить рыбу зоркие орланы. С огром­ной высоты камнем бро­саются на волны, цепко схватывают добычу.

В самых больших ле­сах на вершинах высо­ких деревьев устраива­ют гнёзда орланы. Много всяческой добычи прино­сят прожорливым птен­цам.

Далеко видят зоркие и сильные орланы. Под са­мыми облаками парят они в ясные дни.

Хорошо ви­дят, где спрятался в тра­ве, прижав уши, зайчо­нок, где всплеснула над волнами рыба, где на лес­ную вырубку вывела свой выводок осторожная глу­харка-мать.

Худ. Г. Никольский Под старой сосной вытянулась, греется на солнышке рысь.

Тихо в глухом лесу.

Слышит рысь, как пере­порхнёт с дерева на де­рево рябчик, как про­пищит, покачиваясь на ветке, синичка, проше­лестит лесная мышь.

Маленький пуши­стый рысёнок взобрался на спину рыси. Потяги­вается, мурлычет ста­рая рысь, играет с ма­леньким весёлым ры­сёнком.

Ночью уходит рысь за добычей. Неслышно крадётся под деревья­ми, ловит птиц и неосто­рожных, робких зай­чишек.

Никто не увернётся от острых когтей раз­бойницы-рыси: ни зазе­вавшийся зайчишка-бе­ляк, ни старый тетерев и тяжёлый глухарь, ни задремавший пугливый рябчик.

Много вреда делает в лесу злая разбойница-рысь.

Худ. Г. Никольский Наступил вечер в лесу. За макушки деревьев зака­тилось солнышко.

Пасётся на краю болота лосиха со своим длинноногим неуклюжим лосёнком.

Досыта наелись они соч­ной травою.

Звенят над болотом надо­едливые комары. Отбиваются от комаров лоси, потряхива­ют длинными ушами.

Чтобы спастись от кома­ров, забираются иногда лоси в воду. Ни воды, ни больших вязких болот, ни глухой, не­пролазной чащобы не стра­шатся сильные лоси.

Всюду бродят по лесу ло­си — переходят болота, пере­плывают широкие реки и глу­бокие лесные озёра.

Там, где люди не обижа­ют лосей, доверчиво выходят они из лесу. Нередко люди видят лосей на окраинах селе­ний и городов. Случается, за­бредают они в сады и подгородние парки.

Настоящие охотники бе­регут, не стреляют лосей. Лю­буются они большими, краси­выми животными, не причи­няющими вреда человеку.

Худ. Г. Никольский Наступила тёплая ночь в лесу.

Светит луна на окружённую лесом поляну. Стрекочут ноч­ные кузнечики, заливаются в кустах соловьи.

В высокой траве без отдыха кричат длинноногие, провор­ные коростели.

«Тпрусь-тпрусь! Тпрусь-тпрусь! Тпрусь-тпрусь!» — со всех сторон слышится их гром­кий хриплый крик.

Беззвучно носятся в возду­хе летучие мыши.

У края тропинки там и там зажглись зелёные фонарики светляков.

Тихо в ночном лесу. Чуть слышно журчит скрытый лес­ной ручеёк. Душисто пахнут ночные красавицы — фиалки.

Вот проковылял, хрустнул сучком, отправляясь на промы­сел, заяц-беляк. Отбросив лёг­кую тень на поляну, пролетела и скрылась сова.

В глубине леса вдруг ухнул и захохотал, как в страшной сказке, филин-пугач.

Испугалась филина, просну­лась в гнезде, робко пискнула лесная маленькая птичка.

Худ. Г. Никольский Пришёл сентябрь. После знойного лета, после августовских тёплых дней наступила золотая осень.

По опушкам лесов ещё растут грибы: красноголовые под­осиновики, зеленоватые и розовые сыроежки, скользкие грузди и душистые рыжики. На старых больших пнях жмутся друг к дружке тонконогие опёнки.

В моховых болотах ожерельем рассыпана по кочкам румя­ная клюква. На освещённых солнцем лесных полянах краснеют гроздья рябины.

Чист и прозрачен воздух. Далеко слышны звуки, отчётливо разносятся голоса. На дне лесного ручья виден каждый камешек, каждая тонкая травинка. По прозрачному высокому небу бегут и бегут облака. В погожие тихие дни летает над землёй, садится на лицо липкая паутина.

В эти осенние дни многие птицы готовятся к отлёту. Уже улетели ласточки, быстрокрылые стрижи. Остаются зимовать рябчики, тетерева, куропатки. В шумные стайки собираются скворцы, улетают на юг певчие птицы. В дальний путь отправ­ляются дикие гуси, покидают родные болота длинноногие жу­равли.

Худ. Г. Никольский В золотые осенние дни собира­лись к отлёту журавли. Готовясь в далёкий путь, покружили они над рекой, над родным болотом. Собрав­шись в стройные косяки, потянули в дальние тёплые страны.

Через леса, через поля, через шум­ные города высоко в небе летели жу­равли.

В глухом лесу, на краю болота, остановились на отдых.

Ещё до рассвета проснулись чут­кие журавли.

Чуть брезжит над рекой, над лес­ными чёрными макушками ранняя зорька. Тёмным и мрачным кажется в эту пору глухой лес.

Один за другим журавли подни­маются с болота. В этот ранний час в лесу просыпаются птицы, бегают по берегу проворные кулики.

Скоро взойдёт над рекой и лесом весёлое солнце. Всё тогда засияет, всё переменится в осеннем тёмном лесу.

Высоко поднимутся журавли. С высокого ясного неба услышим их прощальные голоса.

До свидания, до свидания, жу­равли! До радостной встречи вес­ною!

У ЛЕСНОГО ОЗЕРА

Худ. Г. Никольский Широко раскинулось глубокое лесное озеро с прозрачной, чистой водой. Восходит над лесом и озе­ром солнце.

На яркий, осыпанный росинками-алмазами расписной ковёр по­хожи берега пустынного озера. Над болотными кочками, заросши­ми вереском, мхом, багульником и голубикой, стоят редкие сосны.

Тихо утром в глухом лесу. Изредка пропищит синичка; пе­репорхнёт, сядет долбить дерево дятел.

Ещё на рассвете вылетел на береговую гальку мошник-глухарь. Ходит у самой воды, выбирает и клюёт крепкие круглые камешки.

В таёжных глухих лесах каж­дую осень вылетают глухари по утрам на берега рек и озёр клевать береговую чистую гальку. Крепкие круглые камешки нужны глухарям, чтобы перемалывать, перетирать в зобах грубую зимнюю пищу. Всю долгую зиму будут питаться глуха­ри колючей и жёсткой сосновой хвоей.

Ходит по гальке глухарь, выби­рает крепкие камешки. Не шелох­нётся прозрачное озеро. Выше и выше поднимается над лесом осен­нее солнце.

Худ. Г. Никольский Выскочил из своего логова трусливый зайчишка. Сел, слу­шает.

Страшно робкому зайчишке-беляку. Много у него в лесу врагов. Вдруг подкрадётся хит­рая лисица, или схватит голод­ный волк, или спрыгнет с дере­ва и загрызёт быстрая рысь.

Всякого шума боится беляк. Заскрипит дерево — кажется бе­ляку, это идут злые волки. Прыг­нет из-под ног лягушонок — то­же страшно зайчонку. Гугукнет ночью сова — у беляка душа в пятки.

Почти весь год в страхе живёт зайчишка-беляк. А всего страшнее ему в осенние
прозрач­ные дни. Где ни ляжет, ни спря­чется, его видно издалека: кру­гом всё жёлтое, золотое, а пор­точки у бедняги уже побелели. Ни ночью, ни днём не спит роб­кий беляк.

Ждёт не дождётся, когда придёт зима, выпадет глубокий снег.

Зимою беляк весь белый, только кончики ушей чёрные.

Зароется он в снежный суг­роб — никто его не увидит: ни хитрая лисица, ни волк,
ни бы­страя рысь.

Худ. Г. Никольский Через пни и колоды, через высокие заросшие кочки, че­рез лесные открытые поляны пробирается в своё логово ёж.

Осенью у ежей мало до­бычи. Попрятались в зем­лю черви, скрылись юркие ящерицы, в клубки свились скользкие змеи и чёрные ужи. Трудно находить жуков и глупых лягушек.

В ясные осенние дни го­товит себе хлопотливый тру­женик ёж тёплое зимовище. Ночью и днём таскает в нору под старым пнём душистые сухие листочки и мягкий лес­ной мох — стелет зимнюю постель.

Скоро заберётся ёж в своё логово на всю долгую зиму. Больше не станет бе­гать по лесу, ловить червей и жуков.

Придёт зима, накроет его нору глубокий снежный суг­роб. Под глубоким сугробом, как под толстым пушистым одеялом, тепло ежу.

Никто не найдёт его ло­гова, никто не разбудит. До весеннего солнышка всю зи­му проспит ёж, и будут ему сниться лесные ежиные сны.

Худ. Г. Никольский В тёмном еловом лесу с утра до позднего вечера без устали хлопочут про­ворные белки. То заберутся на вершину высокой ели, то перемахнут с сучка на сучок, то вниз головой
спу­скаются на землю собирать грибы.

В развилине елового сучка белки развесили су­шить красноголовый под­осиновик, тонконогие ма­ленькие опёнки. В лесных кладовых спрятали отбор­ные, вкусные орехи.

Поздней осенью пере­менят белки свои рыжие платьица на серые зимние шубки.

В вершинах густых ёлок устроены у белок тёплые гнёзда. В этих гнёздах, в устланных мягким мхом глубоких дуплах белки вос­питывают и кормят своих маленьких бельчат, зимою спасаются от лютых моро­зов и холодных ветров.

Самый весёлый, самый проворный и хлопотливый зверёк в наших лесах — шу­страя белка.

Худ. Г. Никольский Вечером вышла медве­дица с медвежонком на лес­ную полянку, увидела му­равьиную кучу. Хочется ей полакомиться муравьями и угостить медвежонка.

А в муравьиной куче сидел зелёный дятел-му­равьед, добывал муравьи­ные яйца. Услыхал он мед­ведей, вспорхнул с кучи, улетел в лес.

Подошла медведица к муравьиной куче, стала раз­гребать лапой кучу. Раско­пала её и высунула длин­ный красный язык.

Облепят муравьи медве­жий язык, а медведица — хоп! хоп! — и проглотит му­равьёв. Смотрит на медве­дицу медвежонок, учится, как нужно есть муравьёв.

Много забот и хлопот по осени у медведей. Нужно наесться на всю долгую зи­му, накопить побольше жи­ру, нужно устраивать тёп­лую берлогу.

Поздней осенью забе­рутся медведи в свои бер­логи, будут спать до весны, до весеннего тёплого сол­нышка.

Худ. Г. Никольский Вечером, после охоты, вышла осторожная рысь на лесную поляну. Несёт в зу­бах краснобрового тетере­ва-косача.

Тихо и мрачно вечером в глухом лесу. Стоят не шевелятся высокие тёмные ели. Легко и неслышно ска­чет под ними чуткая рысь.

Слышит рысь, как пада­ют с деревьев, кружась в воздухе, сухие листья, как свистит в лесной чащобе рябчик и попискивают шу­стрые синички, как пере­порхнул, уселся на сухом дереве дятел.

Всё видит, всё слышит рысь в глухом лесу.

И лето и зиму скитают­ся по лесу, ищут добычу чуткие рыси. То поймают неосторожного зайчишку-беляка, то схватят белку или подкрадутся к задре­мавшему тетереву-косачу, на ходу проглотят лесную мышь. Трудно увидеть ос­торожную и чуткую рысь. Неслышно ходит и далеко слышит рысь, умеет заби­раться на высокие густые деревья.

Худ. Г. Никольский Быстро наступает вечер в глу­хом лесу.

Тёмные тени лежат под де­ревьями. Недвижно высятся ста­рые сосны, чернеют густые разла­пые ели.

Пахнет в лесу смолой, сосновой хвоей, осенней опавшей листвой.

Скрылось за деревьями вечер­нее низкое солнце.

Ещё не спят, кормятся в лесу птицы.

Вот на стволе дерева уселся красноголовый чёрный дятел — желна. Он звонко долбит сухое де­рево.

Далеко слышен в вечернем ти­хом лесу торопливый стук дятла. Будто сказочный лесной часовой барабанит вечернюю зарю.

Вертятся возле дятла шустрые синички, подбирают жучков и чер­вяков.

Скоро наступит в лесу тёмная, непроглядная ночь. Замолкнут и заснут дневные птицы и звери.

Выйдет из дневного логова зайчишка-беляк, робко заковыляет по сухим, ломким листьям. Страшно ночью в лесу трусливому зайчиш­ке: то неслышно пролетит сова, то хрустнет сухой веткою рысь, то в дальнем болоте завоют, собирая волчат, злые волки.