Охота птиц зарослях папируса
читать дальше Эта знаменитая сцена охоты в нильских зарослях, наполненная тростником, птицами и животными некогда украшала стену скальной гробницы Небамона, расположенной в безлюдном пространстве скалистой пустыни. Там, в некрополе, на западном берегу Нила, напротив Фив, строились для вельмож XVIII династии гробницы с богато декорированными помещениями.
Небамон был «писцом счёта зерна в зернохранилище божественных приношений». Этот фрагмент росписи был снят со стены его гробницы и в наши дни экспонируется в Лондоне. Небамон изображён во время охоты на птиц с помощью метательной палки, развлечения, доступного только для высокопоставленных членов египетского общества. «С сильными руками и широким шагом», Небамон, отражая этот египетский идеал о динамичном и активном мужчине, уверенно стоит на хрупкой лодке, сделанной из перевязанных стеблей папируса. В речной воде под дном лодки проплывают рыбы. Рыжий кот, сидя на стеблях папируса, также участвует в ловле птиц: в его лапах и во рту словно ещё бьётся пойманная добыча. В одной руке Небамон держит метательную палку, в другой – сжимает за лапы несколько пойманных птиц.
Среди зарослей папируса с красноватыми метелками таится гнездо с яйцами. Над ним летает стая встревоженных птиц. Их оперение художник показал очень детально и с большим мастерством. Тёмные серо-голубые тени, которые становятся всё светлее и светлее на кончиках перьев создают почти импрессионистское впечатление. Художник или несколько художников, работавших над этой росписью, были мастерами своего дела. В декорировке гробницы Небамона они сохранили традиционные канонические правила, известные ещё с Древнего царства: владелец изображён со строгостью, соответствующей его социальному положению, большего роста, нежели его супруга и дочь. На нём надеты пригодное для охоты короткое набедренное опоясание и декоративное ожерелье. На верхушке тяжёлого, массивного парика его жены установлен ароматический конус. В одной руке она держит букет из водяных лилий, во второй – систр – ритуальный музыкальный инструмент и менат – священное ожерелье.
Возможности «окунуться» в дикую жизнь среди стеблей папируса, посоревноваться в ловкости на лодках, поохотиться, половить рыбу или нарвать папирусов и цветов водяной лилии для букетов считались у египтян «радостью глаз», «услаждением сердца» и «ликованием». Любовные поэмы прославляют любовника, попавшегося в объятия красавицы, «словно гусь на приманку», сравнивают руки возлюбленной с силками из эбенового дерева. Охота в зарослях тростника была метафорой для понятий любви и эротического наслаждения.
Влажные заросли папируса также символизировали для египтянина тайные непроходимые болота Ах-Бит, где богиня Исида взрастила Хора, своего сына, рождённого магическим образом от убитого Осириса. С религиозной точки зрения тростниковые топи были местом возрождения, плодородия; это – таинственные заросли, в которых в изначальные времена бог-творец в облике птицы создаёт вселенную. Именно такие предвечные болота имитировали собой гигантские ряды папирусовидных колонн в тёмных гипостильных залах египетских храмов Нового царства. Кроме того, охота на болотную дичь считалась отражением легенды о битве бога Хора с Сетхом, убийцей своего отца, воплощавшим силы хаоса. Ловля птиц, таким образом, символизировала собой борьбу за мировой порядок и космическую гармонию, в которой участвовал в своём посмертном существовании каждый египтянин.
Древний Египет. Новое царство. Роспись гробницы в Фивах. Охота на водяных птиц.
В эпоху Нового Царства живопись заметно усовершенствовалась. Благодаря сочетанию различных тональностей (трех желтых и бурых и двух красных, голубых и зеленых) художники сумели запечатлеть в своих композициях совершенно неизвестные до той поры цветовую градацию и светопроницаемость. Одним из самых превосходных прототипов этого обновления является сцена, относящаяся к гробнице должностного лица времен XVIII династии Небамуна (Фивы), которая изображает покойника во время охоты на птиц на болотах (Лондон, Британский музей)
Роспись гробницы Небамуна, «писца, который ведет счет зерну», включала несколько замечательных сцен, запечатлевших для вечности самые радостные моменты его земной жизни. Одна из лучших композиций представляет охоту на водяных птиц в нильских зарослях: юный вельможа Небамун, стоя на окруженной цветами лодке и держа приманку — трех голубых цапель, — готовится метнуть бумеранг в стаю взлетевших из кустов фазанов. Писца сопровождают его жена и дочь. Красивая и нарядно одетая женщина, изображенная чуть позади мужа, держит в руках большой букет белых лотосов, а маленькая обнаженная девочка, сидя в лодке и придерживаясь за ногу отца, тянет из воды огромный цветок.
Чтобы подчеркнуть высокое положение Небамуна, художник значительно увеличил размеры его фигуры. Изображения людей строго подчинены канону: лица и ноги показаны сбоку, глаза и плечи — в фас, а тела имеют условный символический цвет. Но сама картина охоты, изобилующая яркими красками и множеством занимательных подробностей, почерпнутых из жизненных наблюдений, полна радости и движения. В воздухе порхают бабочки, среди потревоженных птиц можно различить гусей, уток, трясогузок и сидящую на гнезде цаплю. Жадный дикий кот изловчился и в прыжке схватил сразу трех птиц. Художник показывает даже то, что человек не может увидеть, например плавающих под водой огромных карасей.
Населенные всякой живностью, нильские заросли превращаются в плодоносный, утопающий в цветах рай, где повсюду трепещет жизнь и господствует красота. Звонкие голубые, золотые и белые цвета росписи также напоминают о небесной реке в «стране блаженных», где люди смогут вечно наслаждаться, созерцая прекрасное. Жанровая сцена оказывается исполненной глубокого символизма. Удачная охота Небамуна — это знак его победы над природной стихией и смертью, залог возрождения в вечности. Рыжий кот, умело расправляющийся с добычей, — воплощение солнечного божества, прогоняющего мрак.
«Охота на птиц в зарослях папируса»
В начале XIX века охотник за египетскими древностями, продавец антиквариата Джованни Д’Анастаси обнаружил на западном берегу Нила в районе Древних Фив (Уасет) захоронение Небамона, казначея храма Амона в Карнаке. (1390 г. до н.э.). Гробница была расписана разнообразными сценами, которые должны были прославлять умершего чиновника в загробной жизни. Добычей Д’Анастаси стали одиннадцать фрагментов, снятых со стены вместе с штукатуркой. Артифакты были проданы Британскому консулу в Египте Генри Солту, а в 1821 году их приобрёл Британский музей.
Одним из приобретённых музеем фрагментов является охота вельможи Небамона в зарослях папируса. Сохранилась лишь правая половина фрески. Но так как подобные сценки были найдены и в других захоронениях (отличие — в количестве персонажей) можно себе представить всю сцену в целом.
(Реконструкция общей картины из гробницы Небамона, составленая действительным членом Международной Ассоциации египтологов В.В. Солкиным)
В центре композиции над водой, c плавающими в ней рыбами, возвышаются заросли папируса, над которыми взлетают птицы. По бокам зарослей, на зеркально отображённых лодках с одной стороны плывёт Небамон, а с другой – его двойник, его Ка с женой и с дочерью. Изображённый в левой, отсутствующей части композиции Небамон, пронзает рогатиной рыбу. В древнем Египте где наличие воды обеспечивало рождение жизни, изображение реки с плавающими в них рыбами символизировало плодородие, плотское начало. Охота на рыб означало прощание с земной жизнью. Полёт птиц уподоблялся освобождению и полёту души над сковывающей её материей.
В сохранившейся части фрески мы видим двойников, продолжающий свой путь, но уже не в земной субстанции. Сидящая в лодке дочка усопшего (образ начала созревания души в новом мире), ещё нагая, с несформировавшейся, хрупкой фигуркой, держит в руке сорванные в воде цветки лотоса, символы возрождения жизни. Рядом стоящая жена представлена в виде прекрасной женщины в дорогом убранстве, она — это следующий этап становления души. И наконец – зрелая душа Небамона предстаёт перед нами в образе молодого человека, стремящегося стать помощником солнечного бога Хора в его борьбе с Сетхом, убийцей своего отца Осириса. Сетх и его представители птицы, разрушающие своим гамом сложившуюся мировую гармонию, в представлении древних египтян воплощали силы Хаоса и охота на них считалась основным видом деятельности в посмертной жизни и в этой борьбе усопшим помогал сам бог Хор, представленный в одну из своих ипостась, в лике солнечного Кота.
что означает изображение охоты на египетском папирусе
Папирус «Охота царей»
Этот современный папирус создан по мотивам древнеегипетских фресок.
Охота в тростниках. Фрагмент росписи стены гробницы Небамона.
Эта знаменитая сцена охоты в нильских зарослях, наполненная тростником, птицами и животными некогда украшала стену скальной гробницы Небамона, расположенной в безлюдном пространстве скалистой пустыни. Там, в некрополе, на западном берегу Нила, напротив Фив, строились для вельмож XVIII династии гробницы с богато декорированными помещениями.
Небамон был «писцом счёта зерна в зернохранилище божественных приношений» . Этот фрагмент росписи был снят со стены его гробницы и в наши дни экспонируется в Лондоне. Небамон изображён во время охоты на птиц с помощью метательной палки, развлечения, доступного только для высокопоставленных членов египетского общества.
Охота в зарослях тростника была метафорой для понятий любви и эротического наслаждения.
Влажные заросли папируса также символизировали для египтянина тайные непроходимые болота Ах-Бит, где богиня Исида взрастила Хора, своего сына, рождённого магическим образом от убитого Осириса. С религиозной точки зрения тростниковые топи были местом возрождения, плодородия; это – таинственные заросли, в которых в изначальные времена бог-творец в облике птицы создаёт вселенную. Именно такие предвечные болота имитировали собой гигантские ряды папирусовидных колонн в тёмных гипостильных залах египетских храмов Нового царства. Кроме того, охота на болотную дичь считалась отражением легенды о битве бога Хора с Сетхом, убийцей своего отца, воплощавшим силы хаоса. Ловля птиц, таким образом, символизировала собой борьбу за мировой порядок и космическую гармонию, в которой участвовал в своём посмертном существовании каждый египтянин.
Охота и рыбная ловля.
Роспись из гробницы Менны в Шейх Абд эль-Курне (ТТ69). 15 в. до н. э.
Фрагмент рельефа, выполненного с высочайшим мастерством на куске известняка, является деталью хорошо известного и распространённого в египетских гробницах изобразительного сюжета: хозяин гробницы, стоя на папирусном челне, зачастую со своими родными, охотится в зарослях тростника. Он ловит птиц с помощью метательной палки и пронзает гарпуном рыбу, плывущую в нильских водах.
Сцена, которая с первого взгляда кажется всего лишь декоративной, изображающей развлечение знатного господина, на самом деле, как и всё древнеегипетское искусство, глубоко символична. Речь идёт о потустороннем странствии умершего, который, ловя птиц и пронзая рыб, повергает силы хаоса и уподобляется тем самым солнечному творцу, спутником которого он надеется стать. Обычно такие сцены были частями симметричной композиции: на одной изображается охота на пернатых, а на другой – рыбная ловля. Впервые такие композиции появляются в древнеегипетском искусстве ещё в эпоху Древнего царства и приобретают широкое распространение и популярность в первой половине XVIII династии. Позже, в Амарну и в эпоху Рамессидов этот сюжет уходит из изобразительной программы египетских гробниц и лишь семь веков спустя к нему возвращаются художники, создававшие гробницу для вельможи Монтуэмхета, для которой были возрождены многие древние художественные приёмы и темы.
Охота птиц зарослях папируса
Охота в нильских зарослях. Роспись из гробницы в Фивах. XV-XIV вв. до н. э. Британский музей, Лондон.
хота в пустыне была спортом «князей» и прочей знати, а также занятием охотников-профессионалов. С одной стороны, нет практически ни одной гробницы, где бы не было изображения ее хозяина, поражающего меткими стрелами газелей и антилоп, сбитых в тесное стадо, как в каком-нибудь огражденном заповеднике. Но, с другой — мы видим, как лучники, патрулирующие в пустыне, и надзиратели золотой горы Коптоса приходят с отчетом к великому жрецу Амона Менхеперрасенебу в сопровождении начальника охот, который преподносит богу великолепную добычу: страусовые яйца и перья, живых страусов и газелей и туши убитых животных. Рамсес III создал отряды лучников и профессиональных охотников, которые должны были сопровождать сборщиков меда и благовонных смол и одновременно отлавливать ориксов, чтобы дарить их Ка бога Ра на всех его празднествах, ибо приношение животных пустыни с древнейших времен, когда человек жил в основном охотой, и до исторической эпохи считалось особенно угодным богам.
Любители, да и профессионалы старались избежать долгого преследования дичи, которую природа наделила быстрыми ногами, ибо они рисковали заблудиться в пустыне, где сами стали бы добычей гиен и хищных птиц. Хорошо зная привычки животных и места водопоев, они пытались загнать как можно больше дичи на заранее подготовленный участок, где спокойно могли ее отлавливать или убивать. Для этого выбирали глубокую долину, где еще сохранились остатки влаги и была какая-то зелень, но обязательно с такими крутыми склонами, чтобы животные не могли на них взобраться. Долину перегораживали поперек сетями на кольях в двух местах; расстояние между двумя заграждениями определяли охотники, но, каково оно было, изображения нам не показывают. Внутри раскладывали корм и ставили воду. Вскоре загон заполнялся. Животные радовались жизни, не понимая, что часы их сочтены. Дикие буйволы носились галопом. Страусы танцевали, приветствуя восходящее солнце. Газель кормила своего теленка. Дикий осел засыпал, вытянув шею. Заяц, сидя на холмике, принюхивался к ветру.
Раньше охотники отправлялись на охоту пешком. Господин шел налегке. Сопровождающие распределяли между собой припасы, луки, стрелы, клетки, веревки и корзины для дичи. Псари вели борзых и накормленных досыта гиен, которых умудрялись натаскивать для охоты.
С тех пор как в Египте появились колесницы (т. е. с Нового царства), господин выезжал на колеснице, словно отправлялся на войну, с луком и стрелами. Сопровождающие — «шемсу» — следовали за ним пешком, неся на коромыслах кувшины, полные бурдюки, корзины из пальмовых веток, мешки и веревки. Когда маленький отряд прибывал на место, господин со своим оружием сходил с колесницы. Псарь удерживал на поводках свору борзых. К тому времени египтяне давно уже отказались от гиен, которых использовали в эпоху Древнего царства.
Но вот на дичь в загоне внезапно обрушивается дождь стрел и бросаются разъяренные борзые. Несчастные животные напрасно ищут выход. Обрывистые склоны и сети удерживают их на месте побоища. Олени, дикие быки уже повержены. Страус отбивается клювом от нападающей собаки. Беременная газель рожает на бегу теленка, и борзая тут же душит новорожденного. Орикс бросается вперед отчаянным прыжком, но попадает прямо в пасть другого пса. Еще одна борзая сбила газель и вцепилась ей в горло.
Судя по изображению в гробнице некоего Усира, в загоне также расставляли ловушки, но роспись слишком плохо сохранилась, чтобы можно было судить об их устройстве. Однако ловушки существовали наверняка. Иначе как могли бы охотники, вооруженные только луками и стрелами, захватывать такое большое количество живой дичи, как мы это видим в гробнице того же Усира и в гробнице Аменемхета?
На обратном пути охотники ведут за собой, привязав за ногу, каменного козла, газель, орикса и страуса. Помощник несет на плечах маленькую антилопу. Другие тащат за уши, по-видимому, убитых зайцев. Гиена, подвешенная к шесту за четыре лапы, висит головой вниз: уж она-то наверняка мертва. Эти охотники не теряли времени даром, но были и такие, кто, не заботясь о выгоде или просто из любви к опасностям, продолжал преследовать антилоп на своих быстрых, как молния, колесницах. Так поступал неутомимый царевич Аменхотеп. Некий Усерхет тоже отправился на колеснице в пустыню, сам правил конями и стрелял из лука. Он гнал перед колесницей стадо антилоп, которые в своем паническом бегстве увлекли за собой зайцев, гиену и волка. Возвратился Усерхет с богатой добычей.
2. Охота фараона
Охота в зарослях папируса. Гробница Нахта
Стрелять из лука в медную мишень, охотиться на антилоп в пустыне рядом с пирамидами под покровительством Хорахти — это были развлечения царевичей. Фараона привлекала более захватывающая охота. Стоило ему пожелать, и он мог сразиться за Евфратом или к юту от великих порогов со свирепыми животными, которых уже не было в пустынях, обрамляющих долину египетского Нила.
Так, фараон Менхеперра встретил однажды в долине Евфрата, в местечке Ний, где река течет между обрывистыми берегами, стадо из ста двадцати диких слонов. Сражение с ними началось в воде. «Никогда еще фараон не совершал ничего подобного со времен богов!» Самый большой слон, явно по божьей воле, оказался напротив фараона и мог его растоптать. К счастью, рядом находился его старый товарищ по оружию, Аменемхеб. Он отрубил чудовищу хобот. Его повелитель похвалил его и наградил золотом. Однако в официальном рассказе, высеченном на стеле в Напате, фараон обошел молчанием преданного Аменемхеба, хотя и хвастался: «Я говорю нелицеприятно. В моих словах нет лжи». И мы, наверное, никогда бы не узнали правды, если бы сам Аменемхеб не поведал об этой памятной охоте в своем, к сожалению, слишком коротком рассказе. Ну а если в этой же охоте участвовали и другие воины, рангом ниже Аменемхеба, кто нам расскажет о них?
Известные нам тексты ничего не говорят о том, как охотились Сети и Рамсесы, может быть тоже на слонов за Евфратом или на носорогов за четвертым порогом. Но в Мединет-Абу сохранился рельеф, на котором Рамсес III охотится на льва, дикого буйвола и антилопу. Фараон в боевом облачении, словно собрался на войну. Он мчится на колеснице. Под копытами коней смертельно пораженный лев пытается когтями вытащить стрелу, вонзившуюся ему в грудь. Другой лев, раненный двумя стрелами и дротиком, оскалившись, уползает в камыши. Третий выскакивает из зарослей позади колесницы, но фараон уже обернулся, занес дротик, и этот хищник тоже явно не уйдет от смертельного удара.
Охотясь поблизости от заросших тростником и высокой травой болот, царская свита подняла стадо диких буйволов и начала их преследовать. Воины, вооруженные, как для сражения, луками, копьями, мечами и щитами, выстроились в линию. Обезумевшие животные бегут от них, но фараон настигает их на колеснице. Он тоже вооружен, как для боя, треугольным луком и копьем. Утыканный стрелами, буйвол опрокинулся на спину и бьет воздух копытами. Второй бык свалился прямо под копыта коней. Третий пытается спастись в воде, хвост его вытянут, язык от напряжения высунулся изо рта, но у него недостает сил, и он падает на колени.
Охота на антилоп по сравнению с этими волнующими преследованиями кажется детской забавой. Фараон один, без эскорта, углубляется на колеснице в пустыню. Он не пытается завлечь животных в загон, как это делают фиванские горожане и профессиональные охотники, а, завидев диких ослов или антилоп, гонится за ними на своей быстрой колеснице, пока не настигает.
3. Рыбная ловля
Болота покрывали значительную часть Нильской долины. Когда река возвращалась в свои берега, кое-где на возделанных полях оставались большие лужи, в которых вода не высыхала до конца сезона «шему». Эти болота покрывали ковры водяных лилий и других растений, а по берегам стояли заросли тростника и папируса. Папирус иногда рос так густо, что сквозь него не проникал луч солнца, и был таким высоким, что птицы, гнездившиеся в его зонтиках, чувствовали себя в безопасности. Эти пернатые показывали чудеса воздушной акробатики. Вот самка высиживает яйца. Неподалеку сова ожидает наступления ночи. Однако естественные враги пернатого племени, виверра или дикая кошка, легко добираются до птичьего гнезда. Отец и мать отчаянно сражаются с грабителем, в то время как их птенцы призывают на помощь и без толку машут еще голыми крылышками.
Рыбная ловля. Роспись Гробница Менны. 1400-1350 до н. э.
Гибкие рыбы скользят между стеблями тростника. Среди них особенно заметны лобаны, сомы, мормиры («нильские щуки»), огромные латесы, почти такие же большие хромисы и фахаки, которого, по словам Г. Масперо, природа создала в минуту добродушного веселья. А вот батен-сода плывет брюхом вверх. Ей так полюбилась эта поза, что спина у нее побелела, а брюхо потемнело. Самка гиппопотама отыскала укромное место, чтобы родить детеныша. Коварный крокодил поджидает удобного случая, чтобы проглотить новорожденного, если только не вернется его грозный папаша. Тогда разгорится беспощадная борьба, из которой крокодилу не выйти победителем. Гиппопотам схватит его своими огромными челюстями. Напрасно крокодил вцепился ему в ногу: он потерял равновесие и гиппопотам перекусывает его пополам.
Чем дальше на север, тем обширнее становятся болота, тем гуще заросли папируса. Египетское название Дельты — «мехет» — означает в то же время болото, окруженное папирусом. Египетский язык, столь богатый синонимами для обозначения природных явлений, имел специальные слова для разных болот: болото, поросшее водяными лилиями, — «ша», болото с зарослями тростника — «сехет», болото с водоплавающей птицей — «иун», а лужи воды, оставшиеся после разлива, — «пехуу». Все эти болота были истинным раем для охотника и рыболова. Почти все египтяне и даже будущие писцы при малейшей возможности отправлялись на болота поохотиться или порыбачить. Знатные дамы и маленькие девочки рукоплескали удачливым охотникам и были счастливы вернуться домой с пойманной живой птицей. А мальчишки быстро осваивали метание бумеранга или гарпуна. Но все это были любительские забавы. На севере же люди жили за счет болот.
Болота давали им все необходимое для жилья и для изготовления орудий. Египтяне срезали папирус, вязали из стеблей большие снопы и, согнувшись под тяжестью ноши, а порой спотыкаясь, брели с ними в деревню. Здесь они раскладывали свою добычу на земле и выбирали стебли, пригодные для строительства хижины. Ибо вместо домов из кирпича-сырца здесь строили папирусные хижины, обмазанные илом. Стены в них были тонкими, обмазка часто осыпалась, но разве трудно замазать трещины? Из волокон папируса плели веревки любой толщины, циновки, сети, кресла и клетки и продавали жителям засушливых районов. Веревками из стеблей папируса связывали изящные, практичные челноки, без которых невозможно было ни охотиться, ни рыбачить. Но прежде чем отправиться за добычей, следовало испытать новое суденышко. В венке из полевых цветов и с водяной лилией на шее каждый выводил свой челнок на водную гладь с помощью длинного, раздвоенного на конце шеста. Сражение начиналось с обмена ругательствами, порой довольно забористыми. Звучали страшные угрозы, удары сыпались градом. Казалось, все это добром не кончится, однако противники старались только столкнуть друг друга в воду и опрокинуть челнок. Когда на воде оставался только один победитель, праздник заканчивался. Победители и побежденные, примирившись, вместе возвращались в деревню и продолжали заниматься своим ремеслом, которое один насмешливый египтянин назвал самым тяжелым. На далекий лов рыбаки уходили на одномачтовых деревянных судах. Между вантами натягивались веревки для сушки рыбы. Порой на мачте сидели хищные птицы.
Было много способов ловли рыбы. Одинокий рыбак устраивался со своими припасами в маленьком челноке, находил спокойное местечко и бросал в воду леску. Когда па крючок попадалась крупная рыба, он осторожно подтягивал ее к челноку и оглушал дубинкой. В неглубоких болотах расставляли простые верши или верши из двух отделений. Привлеченные наживкой лобаны находили вход в вершу, раздвигали стебли, но выбраться обратно уже не могли. Вскоре верша превращалась в садок с живой рыбой. Удачливый рыбак опасался только соседа, который мог выследить его и явиться к верше первым.
Скульптурная модель рыбаков, ловящих рыбу. Гробница Мекетра
Ловля с помощью сачка требовала терпения и верной руки. Рыбак останавливал челнок на рыбном месте, погружал снасть и ждал. Когда рыба сама заходила в сачок, его нужно было быстро поднять, не делая, однако, резких движений, иначе рыбак поднимал только пустой сачок.
Ловля бреднем требовала участия дюжины человек, по крайней мере двух лодок и огромной прямоугольной сети с поплавками на верхнем краю и каменными грузилами на нижнем. Бредень растягивали в озере и загоняли в него рыбу. Затем его потихоньку подтягивали к берегу. Наступал самый ответственный момент, потому что такие ловкие и сильные рыбы, как однозуб из семейства сомовых, легко перепрыгивали через бредень и вырывались на свободу. Рыбакам приходилось хватать беглецов на лету. А для добычи огромных латесов, таких больших, что хвост волочился по земле, когда два рыбака несли эту рыбину, подвешенную к шесту, самым лучшим оружием был гарпун. Гарпуны применяли и для охоты на гиппопотамов, но обычный гарпун сломался бы, как тростник, в теле этого чудовища. Для охоты на гиппопотамов использовали мощные гарпуны с металлическим наконечником, прикрепленным к деревянному древку и к длинной веревке со множеством поплавков. Когда гарпун вонзался, древко ломалось, наконечник оставался в теле гиппопотама, который старался уйти от охотников. А те следили за поплавками, подхватывали веревку и подтягивали ее. Гиппопотам поворачивал к охотникам огромную голову и разевал пасть, готовый переломить челнок, однако его приканчивали гарпунами.
Охота с бумерангом была скорее спортом богачей, чем настоящим промыслом. Мы видим, как Ипуи занимает место в роскошной лодке в форме гигантской утки. Впрочем, большинство охотников довольствовались обычными серповидными челнами из папируса. Очень важно, чтобы в лодке находился гусь, натренированный для приманки гусынь. Охотник бросает бумеранг с головой змеи на одном конце. Бумеранг и сбитая дичь падают. Друзья охотника, его жена и дети быстро подбирают добычу. Восхищенный маленький мальчик говорит отцу: «Я поймал иволгу!» Но дикая кошка за это время успевает схватить трех птиц.
Охота с сетью позволяла сразу поймать множество птиц. Это был спорт, здесь участвовала целая команда. «Князья» и люди высокого положения не стеснялись принимать участие в этой охоте в качестве руководителей и даже простых сигнальщиков. На плоской местности выбирался прямоугольный или овальный водоем длиной в несколько метров. С обеих сторон этой лужи растягивали две прямоугольные сети, которые, если их соединить, покрыли бы всю поверхность. Надо было только внезапно и одновременно накинуть обе сети, чтобы сразу все птицы, опустившиеся на воду, оказались в плену. Для этого в землю вбивали по два шеста с каждой стороны водоема, справа и слева. К ним привязывали две сети-ловушки, два внешних угла которых соединялись веревками с толстым колом, вбитым поодаль на оси водоема, а два других — с главной веревкой длиной более десяти метров, с помощью которой захлопывалась эта ловушка. Когда все было подготовлено, сигнальщик прятался неподалеку в зарослях, часто по колено в воде, или садился за плетеным щитом с отверстиями. Дрессированные птицы, сообщники охотников, ковыляли по берегу водоема. Вскоре на него опускались стаи диких уток, а трое или четверо охотников уже держались за спусковую веревку. Они находились довольно далеко от водоема, потому что при малейшем шуме птицы улетят. Сигнальщик поднимает руку или машет платком. По его знаку охотники резко отклоняются назад, дергают за веревку, и ловушка срабатывает. Две сети падают одновременно на стаю птиц; напрасно они отчаянно бьются, пытаясь выбраться из сети. Не давая им опомниться, охотники, которые от резкого рывка сами повалились на землю, быстро поднимаются и подбегают с клетками. Заполнив их, они связывают остальным птицам крылья, перекрещивая маховые перья: этого достаточно, чтобы донести их до деревни.
Все эти способы требовали терпения, ловкости, а иногда и мужества, однако все их усилия остались бы тщетными, если бы не покровительство богини, которую они называли «Сехет» — «Поле». Ее изображали как крестьянку в простом прямом платье. Длинные волосы ниспадали ей на плечи. Да и сама сеть была божеством по имени «Сеть» и считалась сыном «Поля». Охота и рыболовство, которые мы описали, находились под покровительством богини Сехет. Рыбы и птицы были ее подданными, но она не скупилась и раздавала их своим друзьям — охотникам и рыбакам.