Всякая подготовка предполагает сдачу нормативов, экзамены. В регулярных армиях древности, даже в феодальных дружинах Средних веков рядовой состав находился под надзором командиров. Но аристократия, казалось, пользовалась полной свободой «хозяев жизни». Никто не следил за тем, чтобы рыцарь поддерживал себя в форме, и не проверял его умение владеть оружием.

На самом деле, боеспособность дворян находилась под неусыпным контролем общества. Как это обычно и бывает, недоработки административной системы исправлялись культурными установками. Проэкзаменовать знатного воина на поединке имел право всякий равный ему по положению. И даже обязан был это сделать. Упущенная возможность бросить перчатку первому встречному считалась точно таким же проявлением трусости, как и отказ принять вызов. Причём отсутствие какого-либо повода для драки оправданием не считалось.

Естественно, обычай был сопряжён с издержками. Так, д’Артаньян во время своей первой дуэли едва не убил человека — случайного прохожего, которого попросили присоединиться, так как он был при шпаге, а в команде гвардейцев как раз не хватало бойца. Но более зрелые балбесы — Атос, Портос и Арамис — тут же в доступной форме объяснили молодому товарищу, что в живых людей тыкать шпагой нужно аккуратнее. Она же острая!

СОЛДАТ

Приёмы владения оружием передавались по наследству, и это превращало дворянство в закрытую привилегированную касту. Феодальный строй, деля общество на сословия, всего лишь оформлял текущее положение дел законодательно. С точки зрения знати, такая система имела большие преимущества. Оборотной же стороной медали было то, что подготовленных воинов оказывалось слишком мало.

Вождь не мог обойтись без дружины. Набранная из числа людей крепких и храбрых, но умеющих не больше, чем прочие крестьяне, рать быстро закалялась сама собой. Никаких специальных мер для тренировки бойцов предусмотрено не было, но воины имели возможность учиться друг у друга. Потому что при таком скоплении тестостерона сообщество проникается духом состязательности, а обмен тумаками заодно ведёт и к обмену опытом. Частые соревнования, как за назначенные командиром призы, так и проводившиеся просто для убийства времени, способствовали укреплению боеспособности.

Вплоть до появления регулярных армий состязания как метод подготовки продолжали играть важную роль. Наиболее ярким примером таких мероприятий служили рыцарские турниры, во время которых воин мог увидеть, что умеют его коллеги, и даже на собственной шкуре опробовать их приёмы. У черни же были свои развлечения. В каждом городе имелись стрелковые клубы для арбалетчиков и аркебузиров, а в сельской местности проводились соревнования лучников. Закон обязывал мужчину покупать оружие, но упражняться во владении им побуждало стремление превзойти соседей.

Случалось, что дружины лихих парней постепенно «трансформировались» в школы боевых искусств, в стенах которых изобретали и отрабатывали уникальные приёмы. Например, метание копья ногой или метание щита у ирландских фениев, или бой с одним лишь щитом у берсеркеров. Но на «инициативу снизу» редко можно было положиться. Фактически, домашнее образование и соревнования обеспечивали подготовку лишь индивидуальных бойцов. Даже суровое воспитание в воинском коллективе ещё не давало опыта действий в составе подразделения.

Если крупный феодал желал расставить у бойниц арбалетчиков или собрать отряд всадников в полном вооружении, ему трудно было найти готовых «специалистов». Ведь упражняться с оружием самостоятельно имел возможность только тот, у кого оно уже было. Богатый замок, закупающий стрелы тысячами, а мечи дюжинами, волей-неволей превращался в центр обучения верховой езде, стрельбе, фехтованию, а также тактике действий в составе «копья».

Подготовка кадров велась лишь для «внутреннего употребления» и только собственными силами: платных уроков в замках не давали и инструкторов со стороны приглашали очень редко. Тренерами обычно работали старые оруженосцы. Именно они, а не высшая аристократия, владевшая дворцами, являлись настоящими мастерами боевых искусств, натаскивавшими и собственных господ в те редкие моменты, когда у последних появлялось свободное от интриг и развлечений время.

Методы обучения были очень незамысловаты. Для отработки приёмов боя на копьях служило чучело «кинтана». Пешему и конному фехтованию учили путём спарринга. Учебные бои проводились тупыми мечами и в кожаной имитации доспехов (настоящей брони было жаль). Мастер дубасил ученика, попутно объясняя, как это у него получается. А получалось-то частенько так себе. Ведь даже старый оруженосец и бойцом мог быть средним, и учителем никудышным. Последнее тем более вероятно потому, что тренерская работа не являлась его основной обязанностью.

Занятия проводились только индивидуально, и производительность труда наставника оставалась крайне низкой. Основным же недостатком подготовки оставалась неспособность феодальных отрядов взаимодействовать друг с другом. У рассеянных по усадьбам рыцарей не было случая отработать приёмы атаки большой массой.

КОМАНДИР

Подготовить бойца — задача достаточно простая. Так или иначе, замки — и даже стрелковые клубы в городах — успешно решали её. Куда сложнее обучить командира. В Риме представитель сословия всадников, прежде чем возглавить легион, проходил все должностные ступени, начиная с центуриона, и успевал в деталях ознакомиться с устройством «военной машины». Но в Средние века этот метод работать не мог: все командные посты были наследственными, да и войско собиралось на месяц- другой далеко не каждый год.

Александр Македонский начал командовать войском в двадцать лет. Но отец — Филипп Македонский — оставил ему в наследство не только армию, но и опытных генералов.

При отсутствии специального образования практический опыт приобретал решающее значение. Но полководец редко располагал им. Наследуя трон и принимая под свою руку войско, принц, как правило, был ещё молод. Случалось, к этому времени он уже успевал поучаствовать в одном или двух походах, устроенных его отцом, но чаще всего осваивать управление армией монарху приходилось самостоятельно.

Тем не менее принцип «кузнеца и самурая» подсказывал: обладать навыками управления войском должен именно король. Предполагалось, что в августейшей семье из поколения в поколение передаются познания в области стратегии и тактики. Вплоть до Нового времени знатность происхождения почиталась залогом полководческого таланта. Конечно же, все понимали, что древность рода — слабая гарантия компетентности. Но лучшего критерия всё равно не было.

Даже бывалый полководец лично проводил не так уж много сражений, и легко могло случиться, что такие задачи, как удержание моста либо бой на болоте, окажутся ему в новинку. Поэтому руководство войсками чаще всего было не единоличным, а — немыслимое с точки зрения современного человека дело! — коллегиальным. Ведь чем больше людей участвовало в принятии решения, тем выше была вероятность, что среди них окажется кто-то с нужным опытом.

Чингисхану не было нужды штудировать теорию военного дела. Он изобретал её сам.

Планы составлялись на военном совете, куда приглашались знатные воины и наиболее заслуженные из «незнатных». Выступления шли одно за другим до глубокой ночи. К тому же, обсуждение стратегии традиционно сопровождалось обильными возлияниями. Так что к утру уже трудно бывало вспомнить, кто внёс предложение, получившее наибольшую поддержку, и в чём именно оно заключалось. В результате сходились на том, чтобы ударить в лоб на рассвете, а там — как пойдёт.

Король-призрак из «Властелина Колец», как это и практиковалось в Средние века, лично участвует в бою и вверенными ему силами не командует. Рядовой полководец в те времена понимал, что работая мечом, а не головой, он принесёт больше пользы.

Ответственность за выполнение задуманного тоже возлагалась не на одно лицо. Во время Куликовской битвы оставленный Дмитрием Донским засадный полк возглавляли воевода Боброк и серпуховской князь Владимир Андреевич. Но и вместе они не могли просто отдавать приказы витязям. Как известно, Боброку пришлось вступить в полемику с подчинёнными, желающими ударить по татарам раньше времени.

Вассалы были готовы умереть за своих сюзеренов. Но справедливо не считали их достаточно опытными командирами, и имели собственное мнение по вопросам тактики.

Практики всегда не хватает. В бою она даётся слишком дорогой ценой. Обратиться же к литературе, чтобы ознакомиться с теорией военного дела, средневековый полководец не мог. Даже если умел читать. Единой теории просто не существовало, её не разработали. Гениальные военачальники, — такие, как Карл Великий и Чингисхан, — не оставили после себя книг. К услугам пытливого ума были лишь трактаты римского времени — чрезвычайно ценные с точки зрения историка, но абсолютно нежизненные в эпоху господства тяжёлой кавалерии и натурального хозяйства.

Японцы полагали, что занятие оригами — более подходящее занятие для воина, чем распитие саке в чайных домиках. Впрочем, одно другому не мешало.

АРИСТОКРАТ

Вождь был не только «тараном», которым племя взламывало вражескую оборону, но и командиром. И когда он оглушительным боевым кличем отдавал приказ «делай, как я», бойцы надеялись, что задуманный им манёвр разумен.

Лучше всего, конечно, было следовать за предводителем проверенным, уже не раз приводившим отряд к победе, но такой не всегда оказывался под рукой. Поэтому проблема дефицита доверия к полководческим способностям вождя стояла остро. Ещё более она усугубилась, когда должность военного лидера из выборной превратилась в наследуемую. Теперь ополчение могло оказаться под командой человека, ничем, кроме происхождения, не выдающегося. И если на его умение владеть оружием до какой-то степени можно было положиться, то уровень стратегического мышления вызывал вопросы.

Для соответствия занимаемому в обществе положению от знатного воина требовался ещё и интеллект. Признаком же ума в древности, как и в наши дни, часто почитался избыток специальных, не особенно нужных в повседневной практике знаний. Но если теперь выбор таковых практически безграничен, то раньше чем-то подобным располагали лишь барды и жрецы. За неимением лучшего, малолетних представителей аристократии путём усиленной порки побуждали овладевать тайнами рун и заучивать эпические баллады.

И даже порка не гарантировала положительных результатов. В этом плане поучительна история Геракла. Согласно одной из версий его биографии, в юности атлет так и не преуспел в обучении игре на кифаре, а учителя музыки вообще убил. Как следствие, «культминимум» на звание басилея герой не сдал, впал в немилость и был продан в рабство. Позже он совершил множество великих подвигов, прославился и даже был причислен к сонму богов, но репутацию тупого громилы сохранил, и на командные либо административные должности никогда не назначался.

Игры, требующие напряжения мысли, — шахматы, шашки или карты, — считались «рекомендованным» для аристократа увлечением.

Естественно, «интеллектуализация» знати проходила не без сопротивления. Ведь стратегически выгодную позицию учителей и наставников жрецы старались использовать для того, чтобы упрочить своё влияние в обществе и оттеснить военное сословие на второй план. Но даже если служители культов и муз на первых порах не добивались успеха (радикальные методы Геракла работали безотказно), долго удерживать свой авторитет на одной лишь грубой силе воины не могли. Превращение племенного союза в государство налагало на аристократию ранее не свойственную ей функцию управления, для выполнения которой требовалось сменить дубину на абак. Даже суровые и свирепые, как норд-ост, германские вожди очень быстро поняли, что если их планы заходят дальше банального ограбления римских провинций, недобитое христианское духовенство следует пощадить, обласкать и наделить полномочиями. Чтобы впоследствии было к кому поступить в ученичество.

Охота в прошлом — неотъемлемая часть аристократической культуры. Ещё со времён древних греков участие в этом развлечении фактически являлось обязанностью для представителей знати. Сменялись эпохи, поднимались и гибли цивилизации, но основная специфика мероприятия сохранилась в неизменности до нашего времени. Перед тем, как пойти на медведя, выпивали для храбрости, потом добавляли, потом ещё, продолжали с медведем и заканчивали уже без него — косолапый-то пить, как человек, не горазд.

То есть медведь как таковой был символом престижа. Лишь самым важным сеньорам — иногда только королям с приближёнными — дозволялось ходить на крупную дичь. Создавались и тщательно охранялись огромные заповедники, возводились охотничьи домики и целые дворцы. Крупные охоты с участием сотен, иногда тысяч слуг и гостей планировались подобно военным операциям. То есть — скверно.

Фактически охота была наиболее популярным военно-прикладным видом спорта. Она давала возможность попрактиковаться в стрельбе и в верховой езде — важнейшем из боевых искусств «рыцарской эпохи». Позже, когда тяжёлые мечи были вытеснены шпагами, отчасти сменились и приоритеты. В моду вошли балы. Танцы представляли собой набор упражнений, полезных для фехтовальщика.

ВОПРОС ВОЗРАСТА

В Риме высоко ценились легионеры, оставшиеся служить третий срок. Если уж воин пережил более тридцати лет походов и сражений, значит, убить его вообще невозможно.

Авторам фэнтези нередко приходится сталкиваться с проблемами, которые можно разрешить лишь теоретически. Не слишком ли странно в роли искусного бойца будет смотреться шестнадцатилетняя принцесса? Каких высот мастерства достигнет тысячелетний эльф?

Теоретически — да и практически тоже — к шестнадцати годам можно освоить и куда более сложные навыки, нежели фехтование. Например, научиться играть на скрипке. Д’Артаньян, кстати, поступил на службу именно в этом возрасте (а не в восемнадцать лет, как в романе Дюма). Подготовка специалиста всегда требует ограниченного времени — как правило, не такого уж большого.

В фалангу обычно становились мужчины не моложе тридцати. От гоплита требовались сила, вес, устойчивость, но не проворство.

Никогда не видевший лука человек, получив самые общие разъяснения и поупражнявшись на досуге неделю-другую, с некоторого расстояния будет попадать в мишень пятьюдесятью стрелами из ста. За три-четыре месяца тренировок под присмотром опытного наставника результат можно будет улучшить до восьмидесяти, а при наличии способностей и до девяноста, — а стрелять лучше редко бывает нужно. Ещё год или два напряжённого совершенствования, учитель в ранге великого мастера и врождённый талант к стрельбе позволят довести вероятность попадания до 98-99%. Если же после этого безраздельно посвятить упражнениям ещё десяток лет. при удаче удастся лишь удержаться на достигнутом уровне, но не повысить его. Бесполезно учиться тому, что уже умеешь.

Спортивная карьера скоротечна: чемпионами если и становятся, то очень рано. Но военное дело — не спорт. Поэтому действительно великие бойцы, оставшиеся в истории, чаще описываются как люди зрелые и даже пожилые. Их преимущество — в огромном практическом опыте. «Удивил значит победил», — говорил Суворов. Удивить же чем-то пятидесятилетнего воина едва ли было возможно: всем мыслимым опасностям он уже подвергался и знал, как реагировать на них.

Таким образом, древний эльф, пусть формально и не превосходящий юную принцессу мастерством, может иметь преимущество. Может, но не будет, раз дожил до тысячи лет. Незаменимый боевой опыт приобретается лишь в реальных схватках с равным противником. Его накопление всегда сопряжено со смертельным риском. Искушать же судьбу слишком долго не получится.

Детские комплекты доспехов XVI-XVII веков сохранились во множестве. Но нет никаких признаков того, что они когда-то использовались для обучения.

Обучение военному делу в старину начиналось очень рано — в семь, иногда даже в пять лет. Но не потому, что это казалось необходимым: просто воинам было больше нечему учить своих отпрысков. Не алгебре же? Они сами её не знали.

«Интегрированная» в образ жизни и традиционную систему воспитания военная подготовка была медленной, неэффективной и бессистемной. Как и в низших сословиях, дети не столько получали уроки, сколько сами осваивали ремесло старших, прислуживая, играя, наблюдая и пытаясь подражать.

Торопиться в любом случае было некуда: завершать подготовку бойца к десяти годам хоть и возможно, но совершенно бессмысленно.

Пример непобедимых швейцарских баталий, собранных из людей, получивших минимальную, но продуманную и направленную на умение действовать сообща подготовку, в XVI-XVII веках подтолкнул военных теоретиков к теоретизированию в правильном направлении. Оказалось, что можно не ждать милости от природы, а, собрав вместе нужное число рекрутов и лошадей, быстро научить их делать то, что требуется. Благо, головы сносить — дело дурное, а значит, и нехитрое. Затем в течение ещё пары веков стратеги с увлечением изобретали велосипед, шаг за шагом переоткрывая то, что было отлично известно до них.

В Египте, в Греции, а позже и в Риме уже существовали учебное снаряжение и тренажёры, а в подготовку воинов включались гимнастика, бег и плавание. Были введены обязательные нормативы выполнения физических упражнений. Возможности бойца не рассматривались как данность.

Результаты, которых можно было достичь при планомерном подходе (и способности государства содержать армию постоянно), поражали воображение. Так, китайцам, никогда до того верхом не ездившим, понадобилось всего-то около десяти лет, чтобы разработать методику обучения стрельбы с коня. После чего они разбили гуннов. Как оказалось, для того чтобы стрелять из лука со скачущей лошади и попадать, вовсе не нужно родиться кочевником.