Василий Тёркин. 21. Смерть и воин (Александр Твардовский)

Смерть и воин

За далёкие пригорки
Уходил сраженья жар.
На снегу Василий Тёркин
Неподобранный лежал.

Снег под ним, набрякши кровью,
Взялся грудой ледяной.
Смерть склонилась к изголовью:
— Ну, солдат, пойдём со мной.

Я теперь твоя подруга,
Недалёко провожу,
Белой вьюгой, белой вьюгой,
Вьюгой след запорошу.

Дрогнул Тёркин, замерзая
На постели снеговой.
— Я не звал тебя, Косая,
Я солдат ещё живой.

Смерть, смеясь, нагнулась ниже:
— По́лно, по́лно, молоде́ц,
Я-то знаю, я-то вижу:
Ты живой, да не — жилец.

Мимоходом тенью смертной
Я твоих коснулась щёк,
А тебе и незаметно,
Что на них сухой снежок.

Моего не бойся мрака,
Ночь, поверь, не хуже дня…

— А чего тебе, однако,
Нужно лично от меня?

Смерть как будто бы замялась,
Отклонилась от него.
— Нужно мне… такую малость,
Ну почти что ничего.

Нужен знак один согласья,
Что устал беречь ты жизнь,
Что о смертном молишь часе…

— Сам, выходит, подпишись? —
Смерть подумала.
— Ну что же, —
Подпишись, и на покой.
— Нет, уволь. Себе дороже.
— Не торгуйся, дорого́й.

Всё равно идёшь на убыль. —
Смерть подвинулась к плечу. —
Всё равно стянулись губы,
Стынут зубы…
— Не хочу.

— А смотри-ка, дело к ночи,
На мороз горит заря.
Я к тому, чтоб мне короче
И тебе не мёрзнуть зря…

— Потерплю.
— Ну, что ты, глупый!
Ведь лежишь, всего свело.
Я б тебя тотчас тулупом,
Чтоб уже навек тепло.

Вижу, веришь. Вот и слёзы,
Вот уж я тебе милей.
— Врёшь, я плачу от мороза,
Не от жалости твоей.

— Что от счастья, что от боли —
Всё равно. А холод лют.
Завилась позёмка в поле.
Нет, тебя уж не найдут…

И зачем тебе, подумай,
Если кто и подберёт.
Пожалеешь, что не умер
Здесь, на месте, без хлопот…

— Шутишь, Смерть, плетёшь тенёта.
Отвернул с трудом плечо. —
Мне как раз пожить охота,
Я и не́ жил-то ещё…

— А и встанешь, толку мало, —
Продолжала Смерть, смеясь. —
А и встанешь — всё сначала:
Холод, страх, усталость, грязь…
Ну-ка, сладко ли, дружище,
Рассуди-ка в простоте.

— Что судить! С войны не взыщешь
Ни в каком уже суде.

— А тоска, солдат, в придачу;

Как там дома, что с семьёй?
— Вот уж выполню задачу —

Кончу немца — и домой.
— Так. Допустим. Но тебе-то
И домой к чему прийти?
Догола земля раздета
И разграблена, учти.
Все в забросе.

— Я работник,
Я бы дома в дело вник,
— Дом разрушен.
— Я и плотник…
— Печки нету.
— И печник…

Я от скуки — на все руки,
Буду жив — моё со мной.
— Дай ещё сказать старухе:
Вдруг придёшь с одной рукой?
Иль ещё каким калекой, —
Сам себе и то постыл…

И со Смертью Человеку
Спорить стало свыше сил.
Истекал уже он кровью,
Коченел. Спускалась ночь…

— При одном моём условьи,
Смерть, послушай… я не прочь…

И, томим тоской жестокой,
Одинок, и слаб, и мал,
Он с мольбой, не то с упрёком
Уговариваться стал:
— Я не худший и не лучший,
Что погибну на войне.
Но в конце её, послушай,
Дашь ты на́ день отпуск мне?
Дашь ты мне в тот день последний,
В праздник славы мировой,
Услыхать салют победный,
Что раздастся над Москвой?
Дашь ты мне в тот день немножко
Погулять среди живых?
Дашь ты мне в одно окошко
Постучать в краях родных?
И как выйдут на крылечко, —
Смерть, а Смерть, ещё мне там
Дашь сказать одно словечко?
Полсловечка?
— Нет. Не дам…

Дрогнул Тёркин, замерзая
На постели снеговой.

— Так пошла ты прочь, Косая,
Я солдат ещё живой.

Буду плакать, выть от боли,
Гибнуть в поле без следа,
Но тебе по доброй воле
Я не сдамся никогда.

— Погоди. Резон почище
Я найду, — подашь мне знак…

— Стой! Идут за мною. Ищут.
Из санбата.
— Где, чудак?
— Вон, по стёжке занесённой…

Смерть хохочет во весь рот:
— Из команды похоронной.
— Всё равно: живой народ.

Снег шуршит, подходят двое.
Об лопату звякнул лом.

— Вот ещё остался воин.
К ночи всех не уберём.

— А и то устали за день,
Доставай кисет, земляк.
На покойничке присядем
Да покурим натощак.

— Кабы, знаешь, до затяжки —
Щей горячих котелок.
— Кабы капельку из фляжки.
— Кабы так — один глоток.

И тут, хоть слабо,
Подал Тёркин голос свой:
— Прогоните эту бабу,
Я солдат ещё живой.

Смотрят люди: вот так штука!
Видят: верно, — жив солдат,

— Что ты думаешь!
— А ну-ка,
Понесём его в санбат.

— Ну и редкостное дело, —
Рассуждают не спеша. —
Одно дело — просто тело,
А тут — тело и душа.

— Еле-еле душа в теле…
— Шутки, что ль, зазяб совсем.
А уж мы тебя хотели,
Понимаешь, в наркомзем…

— Не толкуй. Заждался малый.
Вырубай шинель во льду.
Поднимай.

А Смерть сказала:
— Я, однако, вслед пойду.

Земляки — они к работе
Приспособлены к иной.
Врёте, мыслит, растрясёте
И ещё он будет мой.

Два ремня да две лопаты,
Две шинели поперёк.
— Береги, солдат, солдата.
— Понесли. Терпи, дружок.

Норовят, чтоб меньше тряски,
Чтоб ровнее как-нибудь,
Берегут, несут с опаской:
Смерть сторонкой держит путь.

А доро́га — не доро́га, —
Целина, по пояс снег.
— Отдохнули б вы немного,
Хлопцы…

— Милый человек, —
Говорит земляк толково, —
Не тревожься, не жалей.
Потому несём живого,
Мёртвый вдвое тяжелей.

А другой:
— Оно известно.
А ещё и то учесть,
Что живой спешит до места, —
Мёртвый дома — где ни есть.

— Дело, стало быть, в привычке, —
Заключают земляки. —
Что ж ты, друг, без рукавички?
На-ко тёплую, с руки…

И подумала впервые
Смерть, следя со стороны:
«До чего они, живые,
Меж собой свои — дружны.
Потому и с одиночкой
Сладить надобно суметь,
Нехотя даёшь отсрочку».

Мне как раз пожить охота

За далекие пригорки
Уходил сраженья жар.
На снегу Василий Теркин
Неподобранный лежал.

Снег под ним, набрякши кровью,
Взялся грудой ледяной.
Смерть склонилась к изголовью:
— Ну, солдат, пойдем со мной.

Я теперь твоя подруга,
Недалеко провожу,
Белой вьюгой, белой вьюгой,
Вьюгой след запорошу.

Дрогнул Теркин, замерзая
На постели снеговой.
— Я не звал тебя, Косая,
Я солдат еще живой.

Смерть, смеясь, нагнулась ниже:
— Полно, полно, молодец,
Я-то знаю, я-то вижу:
Ты живой да не жилец.

Мимоходом тенью смертной
Я твоих коснулась щек,
А тебе и незаметно,
Что на них сухой снежок.

Моего не бойся мрака,
Ночь, поверь, не хуже дня.
— А чего тебе, однако,
Нужно лично от меня?

Смерть как будто бы замялась,
Отклонилась от него.
— Нужно мне. такую малость,
Ну почти что ничего.

Нужен знак один согласья,
Что устал беречь ты жизнь,
Что о смертном молишь часе.

— Сам, выходит, подпишись?—
Смерть подумала.
— Ну что же,—
Подпишись, и на покой.
— Нет, уволь. Себе дороже.
— Не торгуйся, дорогой.

Все равно идешь на убыль.—
Смерть подвинулась к плечу.—
Все равно стянулись губы,
Стынут зубы.
— Не хочу.

— А смотри-ка, дело к ночи,
На мороз горит заря.
Я к тому, чтоб мне короче
И тебе не мерзнуть зря.

— Потерплю.
— Ну, что ты, глупый!
Ведь лежишь, всего свело.
Я б тебя тотчас тулупом,
Чтоб уже навек тепло.

Вижу, веришь. Вот и слезы,
Вот уж я тебе милей.

— Врешь, я плачу от мороза,
Не от жалости твоей.

— Что от счастья, что от боли —
Все равно. А холод лют.
Завилась поземка в поле.
Нет, тебя уж не найдут.

И зачем тебе, подумай,
Если кто и подберет.
Пожалеешь, что не умер
Здесь, на месте, без хлопот.

— Шутишь, Смерть, плетешь тенета.—
Отвернул с трудом плечо.—
Мне как раз пожить охота,
Я и не жил-то еще.

— А и встанешь, толку мало,—
Продолжала Смерть, смеясь.—
А и встанешь — все сначала:
Холод, страх, усталость, грязь.
Ну-ка, сладко ли, дружище,
Рассуди-ка в простоте.

— Что судить! С войны не взыщешь
Ни в каком уже суде.

— А тоска, солдат, в придачу:
Как там дома, что с семьей?
— Вот уж выполню задачу —
Кончу немца — и домой.

— Так. Допустим. Но тебе-то
И домой к чему прийти?
Догола земля раздета
И разграблена, учти.
Все в забросе.

— Я работник,
Я бы дома в дело вник,
— Дом разрушен.
— Я и плотник.
— Печки нету.
— И печник.
Я от скуки — на все руки,
Буду жив — мое со мной.

— Дай еще сказать старухе:
Вдруг придешь с одной рукой?
Иль еще каким калекой,—
Сам себе и то постыл.

И со Смертью Человеку
Спорить стало свыше сил.
Истекал уже он кровью,
Коченел. Спускалась ночь.

— При одном моем условье,
Смерть, послушай. я не прочь.

И, томим тоской жестокой,
Одинок, и слаб, и мал,
Он с мольбой, не то с упреком
Уговариваться стал:

— Я не худший и не лучший,
Что погибну на войне.
Но в конце ее, послушай,
Дашь ты на день отпуск мне?
Дашь ты мне в тот день последний,
В праздник славы мировой,
Услыхать салют победный,
Что раздастся над Москвой?

Дашь ты мне в тот день немножко
Погулять среди живых?
Дашь ты мне в одно окошко
Постучать в краях родных,
И как выйдут на крылечко,—
Смерть, а Смерть, еще мне там
Дашь сказать одно словечко?
Полсловечка?
— Нет. Не дам.

Дрогнул Теркин, замерзая
На постели снеговой.

— Так пошла ты прочь, Косая,
Я солдат еще живой.

Буду плакать, выть от боли,
Гибнуть в поле без следа,
Но тебе по доброй воле
Я не сдамся никогда.

— Погоди. Резон почище
Я найду,— подашь мне знак.

— Стой! Идут за мною. Ищут.
Из санбата.
— Где, чудак?
— Вон, по стежке занесенной.

Смерть хохочет во весь рот:
— Из команды похоронной.
— Все равно: живой народ.

Снег шуршит, подходят двое.
Об лопату звякнул лом.

— Вот еще остался воин.
К ночи всех не уберем.

— А и то: устали за день,
Доставай кисет, земляк.
На покойничке присядем
Да покурим натощак.

— Кабы, знаешь, до затяжки —
Щец горячих котелок.

— Кабы капельку из фляжки.
— Кабы так — один глоток.
— Или два.

И тут, хоть слабо,
Подал Теркин голос свой:
— Прогоните эту бабу,
Я солдат еще живой.

Смотрят люди: вот так штука!
Видят: верно,— жив солдат.

— Что ты думаешь!
— А ну-ка,
Понесем его в санбат.

— Ну и редкостное дело,—
Рассуждают не спеша.—
Одно дело — просто тело,
А тут — тело и душа.

— Еле-еле душа в теле.
— Шутки, что ль, зазяб совсем.
А уж мы тебя хотели,
Понимаешь, в наркомзем.

— Не толкуй. Заждался малый.
Вырубай шинель во льду.
Поднимай.

А Смерть сказала:
— Я, однако, вслед пойду.

Земляки — они к работе
Приспособлены к иной.
Врете, мыслит, растрясете —
И еще он будет мой.

Два ремня да две лопаты,
Две шинели поперек.
— Береги, солдат, солдата.
— Понесли. Терпи, дружок.—
Норовят, чтоб меньше тряски,
Чтоб ровнее как-нибудь,
Берегут, несут с опаской:
Смерть сторонкой держит путь.

А дорога — не дорога,—
Целина, по пояс снег.
— Отдохнули б вы немного,
Хлопцы.
— Милый человек,—
Говорит земляк толково,—
Не тревожься, не жалей.
Потому несем живого,
Мертвый вдвое тяжелей.

А другой:
— Оно известно.
А еще и то учесть,
Что живой спешит до места,—
Мертвый дома — где ни есть.

— Дело, стало быть, в привычке,—
Заключают земляки.—
Что ж ты, друг, без рукавички?
На-ко теплую, с руки.

И подумала впервые
Смерть, следя со стороны:
«До чего они, живые,
Меж собой свои — дружны.
Потому и с одиночкой
Сладить надобно суметь,
Нехотя даешь отсрочку».

Василий Теркин 21 Смерть и воин

За далекие пригорки

Уходил сраженья жар.

На снегу Василий Теркин

Неподобранный лежал.
Снег под ним, набрякши кровью,

Взялся грудой ледяной.

Смерть склонилась к изголовью:

— Ну, солдат, пойдем со мной.
Я теперь твоя подруга,

Белой вьюгой, белой вьюгой,

Вьюгой след запорошу.
Дрогнул Теркин, замерзая

На постели снеговой.

— Я не звал тебя, Косая,

Я солдат еще живой.
Смерть, смеясь, нагнулась ниже:

— Полно, полно, молодец,

Я-то знаю, я-то вижу:

Ты живой да не жилец.
Мимоходом тенью смертной

Я твоих коснулась щек,

А тебе и незаметно,

Что на них сухой снежок.
Моего не бойся мрака,

Ночь, поверь, не хуже дня.

— А чего тебе, однако,

Нужно лично от меня?
Смерть как будто бы замялась,

Отклонилась от него.

— Нужно мне. такую малость,

Ну почти что ничего.
Нужен знак один согласья,

Что устал беречь ты жизнь,

Что о смертном молишь часе.
— Сам, выходит, подпишись?—

Подпишись, и на покой.

— Нет, уволь. Себе дороже.

— Не торгуйся, дорогой.
Все равно идешь на убыль.—

Смерть подвинулась к плечу.—

Все равно стянулись губы,

— Не хочу.
— А смотри-ка, дело к ночи,

На мороз горит заря.

Я к тому, чтоб мне короче

И тебе не мерзнуть зря.
— Потерплю.

— Ну, что ты, глупый!

Ведь лежишь, всего свело.

Я б тебя тотчас тулупом,

Чтоб уже навек тепло.
Вижу, веришь. Вот и слезы,

Вот уж я тебе милей.
— Врешь, я плачу от мороза,

Не от жалости твоей.
— Что от счастья, что от боли —

Все равно. А холод лют.

Завилась поземка в поле.

Нет, тебя уж не найдут.
И зачем тебе, подумай,

Если кто и подберет.

Пожалеешь, что не умер

Здесь, на месте, без хлопот.
— Шутишь, Смерть, плетешь тенета.—

Отвернул с трудом плечо.—

Мне как раз пожить охота,

Я и не жил-то еще.
— А и встанешь, толку мало,—

Продолжала Смерть, смеясь.—

А и встанешь — все сначала:

Холод, страх, усталость, грязь.

Ну-ка, сладко ли, дружище,

Рассуди-ка в простоте.
— Что судить! С войны не взыщешь

Ни в каком уже суде.
— А тоска, солдат, в придачу:

Как там дома, что с семьей?

— Вот уж выполню задачу —

Кончу немца — и домой.
— Так. Допустим. Но тебе-то

И домой к чему прийти?

Догола земля раздета

И разграблена, учти.

Все в забросе.
— Я работник,

Я бы дома в дело вник,

Я от скуки — на все руки,

Буду жив — мое со мной.
— Дай еще сказать старухе:

Вдруг придешь с одной рукой?

Иль еще каким калекой,—

Сам себе и то постыл.
И со Смертью Человеку

Спорить стало свыше сил.

Истекал уже он кровью,

Коченел. Спускалась ночь.
— При одном моем условье,

Смерть, послушай. я не прочь.
И, томим тоской жестокой,

Одинок, и слаб, и мал,

Он с мольбой, не то с упреком

Уговариваться стал:
— Я не худший и не лучший,

Что погибну на войне.

Но в конце ее, послушай,

Дашь ты на день отпуск мне?

Дашь ты мне в тот день последний,

В праздник славы мировой,

Услыхать салют победный,

Что раздастся над Москвой?
Дашь ты мне в тот день немножко

Погулять среди живых?

Дашь ты мне в одно окошко

Постучать в краях родных,

И как выйдут на крылечко,—

Смерть, а Смерть, еще мне там

Дашь сказать одно словечко?

— Нет. Не дам.
Дрогнул Теркин, замерзая

На постели снеговой.
— Так пошла ты прочь, Косая,

Я солдат еще живой.
Буду плакать, выть от боли,

Гибнуть в поле без следа,

Но тебе по доброй воле

Я не сдамся никогда.
— Погоди. Резон почище

Я найду,— подашь мне знак.
— Стой! Идут за мною. Ищут.

— Вон, по стежке занесенной.
Смерть хохочет во весь рот:

— Из команды похоронной.

— Все равно: живой народ.
Снег шуршит, подходят двое.

Об лопату звякнул лом.
— Вот еще остался воин.

К ночи всех не уберем.
— А и то: устали за день,

Доставай кисет, земляк.

На покойничке присядем

Да покурим натощак.
— Кабы, знаешь, до затяжки —

Щец горячих котелок.
— Кабы капельку из фляжки.

— Кабы так — один глоток.

— Или два.
И тут, хоть слабо,

Подал Теркин голос свой:

— Прогоните эту бабу,

Я солдат еще живой.
Смотрят люди: вот так штука!

Видят: верно,— жив солдат.
— Что ты думаешь!

Понесем его в санбат.
— Ну и редкостное дело,—

Рассуждают не спеша.—

Одно дело — просто тело,

А тут — тело и душа.
— Еле-еле душа в теле.

— Шутки, что ль, зазяб совсем.

А уж мы тебя хотели,

Понимаешь, в наркомзем.
— Не толкуй. Заждался малый.

Вырубай шинель во льду.

Поднимай.
А Смерть сказала:

— Я, однако, вслед пойду.
Земляки — они к работе

Приспособлены к иной.

Врете, мыслит, растрясете —

И еще он будет мой.
Два ремня да две лопаты,

Две шинели поперек.

— Береги, солдат, солдата.

— Понесли. Терпи, дружок.—

Норовят, чтоб меньше тряски,

Чтоб ровнее как-нибудь,

Берегут, несут с опаской:

Смерть сторонкой держит путь.
А дорога — не дорога,—

Целина, по пояс снег.

— Отдохнули б вы немного,

Говорит земляк толково,—

Не тревожься, не жалей.

Потому несем живого,

Мертвый вдвое тяжелей.
А другой:

А еще и то учесть,

Что живой спешит до места,—

Мертвый дома — где ни есть.
— Дело, стало быть, в привычке,—

Что ж ты, друг, без рукавички?

На-ко теплую, с руки.
И подумала впервые

Смерть, следя со стороны:

«До чего они, живые,

Меж собой свои — дружны.

Потому и с одиночкой

Сладить надобно суметь,

Нехотя даешь отсрочку».
И, вздохнув, отстала Смерть.