Путеводитель по миру Сумеречных Охотников: Город Костей — это четырех цветное фотографическое вступление к миру Сумеречных Охотников как он изображен в фильме Орудия Смерти: Город Костей, выпущен как сопутствующая книга к фильму. Она была выпущена 9 Июля, 2013.

Она включает биографии персонажей, разные факции/виды/сотрудничества, и взгляд на важные места, руны, орудия детей Нефилимов, и краткое содержание фильма, с некоторыми цветными изображениями.

Ссылки [ править | править код ]

Эта страница использует информацию со статьи на Shadowhunters wiki. Список авторов можно увидеть на истории страницы.

Кассандра клэр путеводитель по миру сумеречных охотников

Когда я переехала в Нью-Йорк, я поняла, что должна написать про этот город. Во всей этой суете мне казалось, что краем глаза я замечаю проход в какой-то другой мир. И когда он открывался передо мной, куда бы я ни бросила взгляд, я видела мир Сумеречных охотников. Будь то вампиры, шатающиеся у ночного клуба, или феи, выглядывающие из листвы в парке, — город захватывал мое воображение.

Не буду останавливаться на деталях любовного признания Кейт Милфорд Нью-Йорку и на необъяснимой способности города открывать тайны, которые мы и не думали обнаружить. Так что просто скажу: Кейт, вперед!

Есть мир, знакомый нам, мир, который мы видим с детства, а потом моргнешь — и вот он, мир, о котором ты даже не подозревал, вдруг раскрывается перед твоими глазами. А потом наступает шокирующее понимание — эти два мира на самом деле едины. Оказывается, ты просто никогда не знал, какой он, окружающий тебя мир. Часто в этот самый момент и начинаются приключения: ваша улица, ваш дом и все соседские дома попадают на другой край города, ваш ребенок — теперь вовсе не ваш, а подменыш, ваш шкаф — на самом деле проход в сосновый лес, где всегда зима, но никогда не наступает Рождество. Или вы вдруг становитесь свидетелем какой-то немыслимой сцены — например, как трое подростков одного с вами возраста убивают четвертого, и никто вокруг, кроме вас, этого не видит.

Многие книги в стиле фэнтези построены вокруг идеи, что главный герой случайно натыкается на проход в другой мир и оказывается в совершенно незнакомом месте. Признаюсь, мне давно полюбились истории, в которых наш привычный мир предстает в необычном свете, когда эффект жамевю (от фр. Jamais vu — никогда не виденное) или дереализации (расстройство восприятия окружающего) открывают новую реальность. Отчасти мое увлечение такими историями объясняется тем, что я сама пишу фэнтези, отчасти — любовью к городам и деревушкам с их диковинками, которые делают каждое место уникальным. Отчасти — а может быть, как раз в большей степени — мои предпочтения объясняются тем, что я убеждена: наш мир куда более странный, чем нас приучили считать с детства, а история — гораздо необычнее привычной нам, как и математика, как и любая другая наука. Но вы никогда не узнаете об этом, если будете ограничивать свои познания только учебниками. Каждое место — маленькая деревушка или большой город, какое ни возьми, — совсем не то, каким кажется. Так что я не могу пропустить фантастическое произведение, начинающееся с допущения, что наш мир — не такой, каким мы его знаем.

Однако внезапное осознание того, что привычные вещи оказываются необычными или же, возможно, просто впервые открываются нам с необычной стороны, не ограничивается только книгами. Помню, в детстве долгое время мне казалось, что мои родители и другие родственники — это не они сами, а их двойники. На этом страхе, а в крайних его проявлениях — психологическом расстройстве, возможно, по крайней мере частично, построены истории о подменышах и те сказки, где близкие люди превращаются в зверей или нечто «неодушевленное», и вернуть им первоначальный облик главный герой может, лишь узнав их. Да что говорить, возьмите, к примеру, любое знакомое слово и подольше повторяйте его — оно станет казаться чужим: написанным не так, странным, лишенным смысла.

Но на самом деле слово «странный» — не самое лучшее для описания эффекта, о котором я говорю. Ощущения, когда привычное внезапно каким-то непонятным образом становится незнакомым и неуютным, скорее соотносится со словом «зловещий».

Зловещее — это такая странная область человеческой психологии и такое переживание, о котором Фрейд написал три очень содержательных (а также крайне странных и противоречивых) эссе, которые вместе составляют сборник, названный (и не случайно) «Зловещее». Этот сборник широко обсуждается философами, психологами и теоретиками всего мира. Читая о зловещем, вы понимаете, что определенные мотивы повторяются, а однотипные переживания становятся типичными пусковыми механизмами для подобных непривычных и неприятных ощущений. Эрнст Йенч, один их первых исследователей этого феномена, связывал переживание «зловещего» отчасти с тем, что разум может находиться в состоянии неопределенности — в том смысле, что никто до конца не может быть уверен в том, что именно он видит или чувствует и что его восприятие верно. В своей статье «Психология зловещего», написанной в 1906 году, Йенч утверждал, что дискомфорт, ассоциирующийся со зловещим, проистекает из стремления человеческой психики к однозначному восприятию реальности, а это стремление, в свою очередь, связано с потребностью чувствовать себя защищенным или, по крайней мере, способным выжить в мире, который в противном случае пришлось бы признать незнакомым и потенциально враждебным.

Человеческое стремление к интеллектуальному познанию окружающего мира — одно из самых сильных. Интеллектуальная уверенность предоставляет физическое убежище в борьбе за выживание. Откуда бы ни появилось это стремление, оно говорит о защите от враждебных сил, и отсутствие такой уверенности означает отсутствие защиты в той нескончаемой схватке человека с природой, в которой были возведены самые крепкие и неприступные бастионы науки.

Как одно из сильнейших переживаний, которые могут пробудить эту жуткую неуверенность, Йенч выделял «достаточно распространенное и сильное сомнение в том, что, очевидно, живое существо на самом деле не имеет души, или, наоборот, что в неживом может содержаться дух». За этим, утверждал он, кроется человеческий страх перед движущимися механическими машинами, кадаврами, черепами и тому подобным.

Однако Фрейд в своем эссе 1918 года настойчиво утверждал, касательно идеи, что за чувством жуткого стоит интеллектуальная неуверенность, что испуг в ответ на «зловещее» можно объяснить с помощью психоанализа и что испуг имеет отношение к базовым человеческим неврозам (или тому, что можно счесть за базовые человеческие неврозы, если следовать Фрейду), к примеру детскому комплексу кастрации и страхам и фантазиям, связанным с материнской утробой. Он начинает эссе заявлением, что оба его исследования жуткого (семантическое и импрессионистическое) «привели к одному и тому же выводу: что зловещее — это тот вид страха, который связан с вещами, которые когда-то были нам хорошо известны и долгое время знакомы». К концу третьего раздела, однако, Фрейд довольно робко признается, что, возможно, интеллектуальный и эмоциональный отклик на жуткое не так просто проанализировать, как он надеялся, или, по крайней мере, что жуткое в литературе отличается от жуткого в психологии.

По его мнению, жуткое, с которым мы сталкиваемся в литературе — в литературном творчестве, в художественной литературе, — должно рассматриваться отдельно. Кроме всего прочего, оно богаче нашего подобного опыта в реальности: оно включает его в себя и выходит за его рамки — туда, что в реальности остается лишь мечтой. Различие между тем, что подавляется, и тем, что привносится, нельзя применить к зловещему в литературе без значительного изменения — вследствие того, что достоверность царства воображения зиждется на отсутствии необходимости проверки его реальности… Литература дает возможность испытывать чувство зловещего таким образом, какого мы лишены в реальной жизни.

Лично я думаю, что тут он ошибается. Мне кажется, в реальной жизни есть множество возможностей пережить чувство зловещего, даже тех его оттенков, которые, согласно Фрейду, возможны только в рамках художественного вымысла. Я полагаю, что попытка объяснить все виды этого переживания комплексами и вытеснением несколько недальновидна. Но, говоря с сарказмом, я и не психоаналитик.

И у Йенча, и у Фрейда жуткое наполнено присутствием оккультного — в значении «тайное», — которое становится зримым, ассоциируется с нечеткой границей между миром живых и миром мертвых, миром одухотворенного и лишенного божьей искры. Оно наполнено тем, что должно быть тщательно скрыто, но оказывается на виду, что таится в пограничном пространстве и что мы замечаем лишь краем глаза. Это царство субстанций, которые не являются тем, чем кажутся, царство тайных желаний, секретного знания и ложного прошлого. Царство подложных личностей, воплотившейся тьмы, безумия, внутренних миров, вышедших на поверхность. Царство, где простые ответы не являются правдивыми, а недостоверные, потусторонние, хотя и недоказуемы, не должны сбрасываться со счетов. Это мир крайней неопределенности. Странные ощущения могут быть лишь игрой вашего воображения, но, возможно, ваше воображение — это единственное, что охраняет вас от страшных тварей, которые бесшумно двигаются вокруг вас в темной комнате. Зловещее — это бесплотная тварь, неумолимо приближающаяся к вам из тени среди бела дня, когда на жарком солнце по коже вдруг бегут мурашки.

Ведутся бесконечные лингвистические споры по поводу этимологии слова «зловещее», о его антонимах, о бессчетных способах их переводов. В рамках моего эссе больше всего подходит немецкий язык. По-немецки «зловещий» — Unheimlich, что переводится дословно как «не домашний». Не похожий на дом.