Даниил Хармс — Иван Топорышкин пошел на охоту: Стих

Иван Топорышкин пошел на охоту,
С ним пудель пошел, перепрыгнув забор,
Иван, как бревно провалился в болото,
А пудель в реке утонул, как топор.

Иван Топорышкин пошел на охоту,
С ним пудель вприпрыжку пошел, как топор.
Иван повалился бревном на болото,
А пудель в реке перепрыгнул забор.

Иван Топорышкин пошел на охоту,
С ним пудель в реке провалился в забор.
Иван как бревно перепрыгнул болото,
А пудель вприпрыжку попал на топор.

• Следующий стих → Даниил Хармс — Из дома вышел человек
• Предыдущий стих → Даниил Хармс — Иван Иваныч Самовар

Читать похожие стихи:

Ошибку большую ты сделал, Иван
Что вместо охотничей доброй собаки
Ты Пуделя взял на охоту, Болван!
Поэтому Пудель в Реке утонул
Сломавши Забор и погнувши Топор.
И сам ты, Иван, провалился в болото,
Хоть прыгнул ты сильно — Бревном ты поплыл!
А взял бы Борзую с собой на охоту,
Сейчас бы ты жил бы и водочку пил.

ФАРМС полностью с вами согласен.

Это не смешно.
Топорышкин это Владимир Ленин
Пудель это
Великая Октябрьская Революция

Отлично и смешно!

Огромная база, сборники стихов известных русских и зарубежных поэтов классиков в Антологии РуСтих | Все стихи | Карта сайта

Все анализы стихотворений, краткие содержания, публикации в литературном блоге, короткие биографии, обзоры творчества на страницах поэтов, сборники защищены авторским правом. При копировании авторских материалов ссылка на источник обязательна! Копировать материалы на аналогичные интернет-библиотеки стихотворений — запрещено. Все опубликованные стихи являются общественным достоянием согласно ГК РФ (статьи 1281 и 1282).

Что это было?

Озорные, веселые, игровые стихи Даниила Хармса учат ребенка воспринимать мир радостно и живо, будят детское воображение.

Художник Анатолий Михайлович Елисеев.

Иван Иваныч Самовар 1

Иван Топорышкин 1

«Уж я бегал, бегал, бегал…» 1

Как Володя быстро под гору летел 2

Из дома вышел человек 2

Удивительная кошка 3

Весёлый старичок 3

Цирк Принтинпрам 3

Бульдог и таксик 3

Мы спешим сегодня в школу 3

«Очень страшная история» 3

Иван Иваныч Самовар

Иван Иваныч Самовар
был пузатый самовар,
трехведёрный самовар.
В нём качался кипяток,
пыхал паром кипяток,
разъярённый кипяток,
лился в чашку через кран,
через дырку прямо в кран,
прямо в чашку через кран.

Утром рано подошёл,
к самовару подошёл,
дядя Петя подошёл.
Дядя Петя говорит:
«Дай-ка выпью, — говорит,-
выпью чаю», — говорит.

К самовару подошла,
тётя Катя подошла,
со стаканом подошла.
Тётя Катя говорит:
«Я, конечно, — говорит,-
выпью тоже», — говорит.

Вот и дедушка пришёл,
очень старенький пришёл,
в туфлях дедушка пришёл.
Он зевнул и говорит:
«Выпить разве, — говорит,-
чаю разве», — говорит.

Тут и бабушка пришла,
очень старая пришла,
даже с палочкой пришла.
И, подумав, говорит:
«Что ли, выпить, — говорит,-
что ли, чаю», — говорит.

Вдруг девчонка прибежала,
к самовару прибежала —
это внучка прибежала.
«Наливайте! — говорит,-
чашку чаю, — говорит,-
мне послаще», — говорит.

Тут и Жучка прибежала,
с кошкой Муркой прибежала,
к самовару прибежала,
чтоб им дали с молоком,
кипяточку с молоком,
с кипячёным молоком.

Вдруг Серёжа приходил,
неумытый приходил,
всех он позже приходил.
«Подавайте! — говорит,-
чашку чая, — говорит,-
мне побольше», — говорит.

Наклоняли, наклоняли,
наклоняли самовар,
но оттуда выбивался
только пар, пар, пар.
Наклоняли самовар,
будто шкап, шкап, шкап,
но оттуда выходило
только кап, кап, кап.

Самовар Иван Иваныч!
На столе Иван Иваныч!
Золотой Иван Иваныч!
Кипяточку не даёт,
опоздавшим не даёт,
лежебокам не даёт.
ВСЁ

Иван Топорышкин

Иван Топорышкин пошёл на охоту,
С ним пудель пошёл, перепрыгнув забор.
Иван, как бревно, провалился в болото,
А пудель в реке утонул, как топор.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,
С ним пудель вприпрыжку пошёл, как топор.
Иван повалился бревном на болото,
А пудель в реке перепрыгнул забор.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,
С ним пудель в реке провалился в забор.
Иван, как бревно, перепрыгнул болото,
А пудель вприпрыжку попал на топор.

«Уж я бегал, бегал, бегал…»

Уж я бегал, бегал, бегал
и устал.
Сел на тумбочку, а бегать
перестал.

Вижу по небу летит
галка,
а потом ещё летит
галка,
а потом ещё летит
галка,
а потом ещё летит
галка.
Почему я не летаю?
Ах как жалко!

Надоело мне сидеть,
захотелось полететь,
разбежаться,
размахаться,
и как птица полететь.

Разбежался я, подпрыгнул,
крикнул: «Эй!»
Ногами дрыгнул.
Давай ручками махать,
давай прыгать и скакать.
Меня сокол охраняет,
сзади ветер подгоняет,
снизу реки и леса,
сверху тучи-небеса.

Надоело мне летать,
захотелось погулять,
топ
топ
топ
топ
захотелось погулять.

Я по садику гуляю,
я цветочки собираю,
я на яблоню влезаю,
в небо яблоки бросаю,
в небо яблоки бросаю
наудачу, на авось,
прямо в небо попадаю,
прямо в облако насквозь.

Надоело мне бросаться,
захотелось покупаться,
буль
буль
буль
буль
захотелось покупаться.

Посмотрите,
посмотрите,
как плыву я под водой,
как я дрыгаю ногами,
помогаю головой.

Народ кричит с берега:
Рыбы, рыбы, рыбы, рыбы,
рыбы — жители воды,
эти рыбы,
даже рыбы! —
хуже плавают, чем ты!

Я говорю:
Надоело мне купаться,
плавать в маленькой реке,
лучше прыгать, кувыркаться
и валяться на песке.

Мне купаться надоело,
я на берег — и бегом.
И направо и налево
бегал прямо и кругом.

Уж я бегал, бегал, бегал
и устал.
Сел на тумбочку, а бегать
перестал,
и т. д.

Бегал Петька по дороге,
по дороге,
по панели,
бегал Петька
по панели
и кричал он:
«Га-ра-рар!
Я теперь уже не Петька,
разойдитесь,
разойдитесь!
Я теперь уже не Петька,
я теперь автомобиль».

А за Петькой бегал Васька
по дороге,
по панели,
бегал Васька
по панели
и кричал он:
«Ду-ду-ду!
Я теперь уже не Васька,
сторонитесь!
сторонитесь!
Я теперь уже не Васька,
я почтовый пароход».

А за Васькой бегал Мишка
по дороге,
по панели,
бегал Мишка
по панели
и кричал он:
«Жу-жу-жу!
Я теперь уже не Мишка,
берегитесь!
берегитесь!
Я теперь уже не Мишка,
я советский самолёт».

Шла корова по дороге,
по дороге,
по панели,
шла корова
по панели
и мычала:
«Му-му-му!»

Настоящая корова
с настоящими
рогами
шла навстречу по дороге,
всю дорогу заняла.

Абсурд и детская литература: случай Хармса

Почему Даниил Хармс ненавидел детей, как в детской литературе СССР появился абсурдизм и почему старухи по-прежнему продолжают вываливаться из окон.

Говорят, что Даниил Иванович Хармс страшно не любил детей. Да он и сам в этом не раз откровенно признавался. В его записной книжке сохранилась запись следующего вида: «Травить детей — это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать!». А в комнате у него висел рисунок с изображением дома, на котором красовалась жутковатое «Здесь убивают детей». Но самое главное, что Даниил Иванович не просто не любил детей — он при этом был известным детским писателем.

Так уж вышло, что при жизни Хармса вышло много книг и журналов с его «детскими» стихами, а из многочисленных «взрослых» произведений было опубликовано всего два стихотворения. Первое из них начиналось так:

Читайте также :

Как-то бабушка махнула
и тотчас же паровоз
детям подал и сказал:
пейте кашу и сундук.

Как мы увидим и дальше, деление взрослое/детское здесь не такое уж чёткое и прямолинейное. И в том, что «педофоб» Хармс при жизни был известен исключительно в качестве детского писателя, есть определённая логика. Во-первых, детская литература в это время была занятием, в котором можно было зарабатывать хоть какие-то деньги, заниматься творческой работой и при этом не чувствовать себя полностью скованным идеологией «победившего пролетариата» и революционного строительства. А во-вторых.

Иван Топорышкин и милиционер

Окажись вы на месте Хармса в 1930-е годы, у вас было бы не так уж много способов легального существования. Можно было зарабатывать на жизнь переводами, можно было писать в стол, занимая простенькую должность при каком-нибудь министерстве. Можно было, наконец, сочинять произведения для детей. Для Хармса, как и для Александра Ивановича Введенского, это было наиболее приемлемым вариантом.

Даже их «взрослые» произведения в чём-то были немного «детскими» — и наоборот, в самых, на первый взгляд, невинных произведениях для детей угадывались черты абсурда и деформированной реальности, которые наиболее ярко выражены в произведениях, о публикации которых они не могли даже помышлять.

Возьмём для примера одно из самых известных детских стихотворений Хармса, повествующее о неудачной охоте.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,
с ним пудель пошёл, перепрыгнув забор.
Иван, как бревно провалился в болото,
а пудель в реке утонул, как топор.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,
с ним пудель вприпрыжку пошёл, как топор.
Иван повалился бревном на болото,
а пудель в реке перепрыгнул забор.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,
с ним пудель в реке провалился в забор.
Иван как бревно перепрыгнул болото,
а пудель вприпрыжку попал на топор.

Первая строфа ещё содержит в себе какой-то смысл, хоть и неутешительный: главный герой отправляется на охоту и сразу же погибает. Не произошло ни одного события, а повествование уже завершено. К концу стихотворения смерть Топорышкина и его пуделя остаётся всё такой же бесславной, но окончательно лишается всякой логики. За счёт перестановки элементов стиха реальность распадается, превращается в остроумное нагромождение слов: пудель «в реке» проваливается в забор, Иван перепрыгивает болото почему-то «как бревно».

Читайте также :

Первой фарлушкой был обледенелый предмет с торчащими из него железками, найденный Николаем Алексеевичем Заболоцким и Игорем Владимировичем Бахтеревым недалеко от квартиры Хармса. Мир, состоящий из бессмысленных обломков-фарлушек — итог многих «взрослых» произведений Хармса. Сравните стихотворение об Иване Топорышкине с прозаическим фрагментом под названием «Сон Калугина»:

«Калугин заснул и увидел сон, будто он сидит в кустах, а мимо кустов проходит милиционер. Калугин проснулся, почесал рот и опять заснул, и опять увидел сон, будто он идет мимо кустов, а в кустах притаился и сидит милиционер. Заснул и опять увидел сон, будто он идет мимо кустов, а в кустах притаился и сидит милиционер.

Тут Калугин проснулся и решил больше не спать, но моментально заснул и увидел сон, будто он сидит за милиционером, а мимо проходят кусты. Калугин закричал и заметался в кровати, но проснуться уже не мог».

Здесь всё тоже заканчивается невесело. Проспав четыре дня, Калугин страшно отощал, в булочной вместо пшеничного хлеба ему подсунули полуржаной, а под конец санитарная комиссия, пройдя по квартирам с проверкой, признала Калугина антисанитарным. «Калугина сложили пополам и выкинули его как сор». Разница только в том, что детское стихотворение до конца остаётся игровым и как бы сказочным, а второе, взрослое, наполнено гнетущим бытом. Нарушение порядка пресекают его бдительные стражи — милиционеры, дворники и санинспекции.

История «Чижа» и «Ежа»

Детей Даниил Иванович не любил, а вот взрослые не очень-то любили его самого. В 1928 году, когда Даниилу Ивановичу не исполнилось и двадцати трёх, прошло последнее большое публичное выступление обэриутов. Стихи публике не слишком понравились, да и постановка «Елизаветы Бам» прошла с умеренным успехом. Вечер проходил в Петербургском Доме Печати, что дало возможность одному критику сострить в газетной заметке: «Вчера в „Доме печати“ происходило нечто непечатное».

В коммунистической действительности абсурдные стихи, разъезжающие по сцене трехколёсные велосипеды и полное отсутствие традиционной сюжетной логики выглядели как что-то порочное и такое же неуместное, как и товарищ Калугин, проспавший четыре дня подряд.

А вот в детской литературе Хармс и его друзья-соратники некоторое время вполне преуспевали. Для детей они начали писать во многом благодаря Самуилу Яковлевичу Маршаку, который руководил детской секцией Госиздата. В 1928 году как раз появился новый журнал для детей «Ёж» (Ежемесячный Журнал). Хармс и Александр Введенский, а также Николай Заболоцкий стали его постоянными авторами. Спустя два года они присоединились и к журналу «Чиж» (Чрезвычайно Интересный Журнал), предназначенному для совсем юных читателей.

Ещё в начале XX века считалось, что ребёнок — это всего лишь не вполне полноценный взрослый. В детских журналах печатались христианские поучения, сведения о железнодорожным деле, или же, в лучшем случае, умилительные стихи о красивых цветах и добрых зверятах. Сегодня почти все эти произведения забыты, а вот стихи Хармса и Введенского, не говоря уже о сочинениях Маршака и Чуковского, дети отлично знают до сих пор.

Впрочем, без идеологического заказа и в детской литературе нельзя было обойтись, поэтому друг Хармса Леонид Липавский под псевдонимом «Леонид Савельев» писал, к примеру, стихи про Ленина и Великий Октябрь. «Идеологические» стихи Хармса были заметно слабее других (см. стихотворения о колхозе «Влас и Мишка», «Что мы заготовляем на зиму»), но даже рассказ о шествии пионерского отряда он умел превратить в весёлую считалку:

Шёл по улице отряд —
сорок мальчиков подряд:
раз,
два,
три,
четыре
и четырежды
четыре,
и четыре
на четыре,
и ещё потом четыре.

Читайте также :

Во многих стихах обэриутов чувствуются фольклорные мотивы: юмор народных небылиц (см. «ехала деревня мимо мужика») и фантасмагория волшебных сказок. Возможно, поэтому их произведения очень нравились детям. Встречи с юными читателями тоже пользовались большим успехом, чему способствовал и узнаваемый образ Хармса–«англичанина»: он ходил в клетчатом костюме и гетрах, в кепке и с трубкой, что у прохожих на улицах Ленинграда неизменно вызывало недоумение.

Контроль над литературой для детей тоже постепенно усиливался. В 1931 году было заведено «дело о вредительстве в детской литературе», Введенского сослали в Курск, вскоре вслед за ним отправился и Хармс. Обвинения пали на весь круг Маршака; критики нашли в детских стихах «Чижа» и «Ежа» доведение до абсурда и ту самую вольную игру с реальностью, которая была для них неприемлема во «взрослых» произведениях обэриутов. Сохранились показания Хармса, который не отрицает эту взаимосвязь:

«К наиболее бессмысленным своим стихам, как, напр., стихотворение «О Топорышкине». я отношусь весьма хорошо, расценивая их как произведения качественно превосходные. И сознание, что они неразрывно связаны с моими непечатающимися заумными произведениями, приносило мне большое внутреннее удовлетворение…»

Через какое-то время Введенский и Хармс вернулись в Петербург и продолжили работу над произведениями для детей. Но группа обэриутов уже распалась, как и всякие надежды на литературное признание.

«. уж лучше мы о нём не будем больше говорить»

В стихотворении, которое принадлежит уже другому члену ОБЭРИУ Юрию Владимирову, девочку отправляют в магазин за покупками. Пока до неё доходит очередь, Нина забывает, за чем её туда послали: предметы в голове путаются местами, получается абсурд.

Наконец, очередь Нинки.
Нина твердит без запинки:
— Дайте фунт кваса,
Бутылку мяса,
Спичечный песок,
Сахарный коробок,
Масло и компот.
Деньги — вот.

Читайте также :

Но если покупки юной Ниночки заканчиваются более-менее благополучно (продавец только удивляется диковинной просьбе о спичечном песке и сахарном коробке — «верно, товар заграничный»), то читатель Хармса хорошо знает, что поход в магазин легко может обернуться для героя катастрофой. В рассказе «Жил-был человек» некий Кузнецов отправляется в лавку за столярным клеем, потому что у него сломалась табуретка. Внезапно на Кузнецова падает кирпич.

«Кузнецов упал, но сразу же вскочил на ноги и пощупал свою голову. На голове у Кузнецова вскочила огромная шишка. Кузнецов погладил шишку рукой и сказал:
— Я гражданин Кузнецов, вышел из дома и пошёл в магазин, чтобы. чтобы. чтобы. Ах, что же это такое! Я забыл, зачем я пошёл в магазин!»

Падает второй кирпич, а затем и третий. Кузнецов забывает, куда он пошёл и откуда вышел (из погреба? а может из бочки?) В конце концов Кузнецов забывает, кто он такой, а затем полностью лишается разума.

«— Ну и ну! — сказал Кузнецов, почесывая затылок. — Я. я. я. Кто же я? Никак я забыл, как меня зовут? Вот так история! Как же меня зовут? Василий Петухов? Нет. Николай Сапогов? Нет. Пантелей Рысаков? Нет. Ну кто же я?

Но тут с крыши упал пятый кирпич и так стукнул Кузнецова по затылку, что Кузнецов окончательно позабыл всё на свете и крикнув «О-го-го!», побежал по улице».