Охотник за приданым

Барьара Картленд Охотник за приданым

Проснувшись, Прунелла сразу же начала думать о сестре, как будто опасения, терзавшие девушку весь вечер, терпеливо ждали ее пробуждения. Вместо обычной утренней молитвы она повторяла: «Что же делать?» — но отчаяние подсказывало, что она уже перепробовала все средства. Прунелла снова и снова перебирала в памяти события последних месяцев. Идея представить Нанетт, такую прелестную и обаятельную в свои семнадцать лет, ко двору казалась ей естественной: большинство девушек из общества дебютировали в свете именно в этом возрасте. Кроме того, письмо от крестной матери Нанетт, леди Карнуорт, в котором она предлагала представить свою крестницу королеве на приеме в Букингемском дворце в конце апреля, пришло в марте, когда девушки как раз сняли траур по отцу. Такое совпадение показалось Прунелле счастливым предзнаменованием. Прунелла быстро сообразила, что у Нанетт как раз будет время, чтобы заказать себе элегантные наряды для лондонского сезона и подготовиться к представлению королеве, и она, не сомневаясь, приняла приглашение леди Карнуорт. Вскоре Нанетт была готова к поездке в Лондон в сопровождении камеристки и специального лакея, которому она всецело доверяла.

— Не понимаю, почему бы тебе самой не поехать, — твердила Нанетт.

Подобная мысль Прунелле и в голову не приходила, но слова сестры заставили ее подумать о том, что леди Карнуорт, безусловно, не захочет выводить в свет двух девушек, да и время для ее собственного дебюта безвозвратно миновало.

— Для представления ко двору я слишком стара, — ответила Прунелла, смягчая улыбкой горечь своих слов.

— Ну что ты такое говоришь, — возразила сестра, однако больше к разговору об этом не возвращалась.

Прунелла понимала, что Нанетт неприятно вспоминать о том, какой скучной и однообразной была жизнь ее старшей сестры в последние три года, и была готова на все, чтобы избавить свою любимицу от подобной участи.

Нанетт вернулась домой на второй неделе июня, когда принц-регент переехал из Карлтон-хауз в Брайтон и сезон был закрыт.

— Расскажи мне все-все, дорогая, — обратилась к сестре Прунелла в первый же вечер после ее возвращения из столицы.— Мне хочется знать о твоем пребывании в Лондоне все, до мельчайших подробностей. Нанетт говорила много и охотно, однако Прунелла хорошо знала свою сестру и догадалась, что у нее появилась какая-то тайна, но она пока не стала ничего допытываться, надеясь, что Нанетт расскажет ей сама. И через несколько дней, еще до того как Нанетт открыла сестре свое сердце, тайное стало явным: пришло письмо от леди Карнуорт:

«Мне не нужно Вам рассказывать, дорогая Прунелла, что дебют Нанетт прошел с необыкновенным успехом. Все восхищались ее красотой, нарядами и, разумеется, ее милым характером и прекрасными манерами.

Не буду скрывать от Вас, Прунелла, что, поскольку Нанетт — наследница большого состояния, это немало способствовало ее успеху в светском обществе и открыло перед ней много дверей, которые открываются далеко не для всех. Однако богатую молодую девушку подстерегают и определенные опасности. Об одной из таких опасностей, которая носит имя Паско Лоуэс, я и собираюсь Вам рассказать. Разумеется, это письмо совершенно конфиденциально.

Паско Лоуэс — это сын лорда Лоуэстофта, с детства избалованный обожающей его матерью и испорченный тем, что его красота может вскружить голову любой женщине. Когда он начал ухаживать за Нанетт, у меня упало сердце: я делала все, что было в моих силах, чтобы держать его на расстоянии, и пыталась ей втолковать, что он известен как охотник за приданым и наименее желательная для нее партия во всех отношениях. Я могу только надеяться, что теперь, когда Нанетт покинула Лондон и вернулась домой, Паско забудет о ней, однако считаю своим долгом предупредить Вас, что он был очень настойчив, и из-за него Нанетт очень холодно приняла двух во всех отношениях достойных джентльменов, которым, я уверена, достаточно было бы небольшого поощрения с ее стороны, и они сделали бы ей предложение. Вы должны извинить меня, дорогая Прунелла, за то, что мне не удалось избежать самого возникновения этой ситуации, так как я не представляю, что еще можно было сделать, чтобы разлучить их после того, как они встретились. Я совершенно уверена, что Вам удастся убедить сестру, что она могла бы достичь больших успехов в этом сезоне, если бы не предпочитала бесполезно тратить свое время на этого недостойного молодого человека». Прунелла вновь и вновь перечитывала письмо, и в душу ее закрадывалась тревога. Но любовь к сестре вооружила ее мудростью и терпением: она ни о чем не расспрашивала и ждала момента, пока Нанетт не признается ей во всем. Нанетт вынуждена была открыться старшей сестре, когда почтовый дилижанс из Лондона доставил ей огромный букет и письмо. Естественно, Нанетт была потрясена таким экстравагантным знаком внимания.

— Ты представляешь, какой длинный путь проделали эти цветы из Лондона? — воскликнула она.

— Должно быть, твой поклонник очень богат, — заметила Прунелла. Тут уж Нанетт пришлось изложить сестре подробности знакомства с блестящим лондонским кавалером.

—Крестная считает Паско охотником за приданым, — добавила Нанетт, — но это неправда. Он честно признался мне, что у него нет денег, и поклялся, что любил бы меня, даже если бы у меня не было ни пенса.

— Но, дорогая, ты ведь на самом деле очень богата, — осторожно заметила Прунелла. — И я абсолютно уверена, что с твоей стороны было бы большой ошибкой выйти замуж за необеспеченного человека.

— Он сможет тратить мои деньги, — легкомысленно ответила сестра.

— Если он достойный человек, ему будет крайне неловко оказаться в подобном положении, — отрезала Прунелла. Она спокойно и рассудительно убеждала сестру до тех пор, пока не заметила, что Нанетт ничего не слышит и то смотрит сияющими глазами на огромный букет, то нежно гладит письмо, полученное из Лондона.

Неделей позже в их краях объявился и сам достопочтенный Паско Лоуэс: он остановился в доме, расположенном всего в пяти милях. Вначале Прунелла была удивлена, что у него нашлись знакомые в их графстве, но затем вспомнила, что его мать является старшей дочерью покойного лорда Уинслоу. «Я просто не обратила внимания на его имя, — подумала Прунелла, — ведь леди Анна вышла замуж за лорда Лоуэстофта и носит фамилию — Лоуэс. Как глупо с моей стороны, что я сразу этого не сообразила». И Прунелла погрузилась в воспоминания. Она слышала сама, как граф, бывший близким другом ее отца, называл своего зятя очень скучным, а общение с ним — утомительным, и, видимо, поэтому лорд и леди Лоуэстофт так редко гостили в здешних краях. Наверное, это случалось, когда она была еще ребенком. Позже говорили, что лорд Лоуэстофт прикован к постели тяжелой болезнью. К тому же во время войны граф не устраивал приемов, и ее отец был единственным из соседей, постоянно его навещавшим. «Как жаль, что граф уже умер», — часто думала Прунелла с тех пор, как она узнала, что Нанетт неравнодушна к его внуку. Она была уверена, что старый граф, человек с крутым и решительным характером, никогда не позволил бы своему внуку вести себя недостойно джентльмену в любом отношении, а что же может быть хуже, чем прослыть в свете «охотником за приданым».

Когда вслед за объявившим о его приходе слугой в зал вступил Паско Лоуэс, Прунелла с первого взгляда поняла, насколько трудно будет убедить Нанетт, что за его необыкновенной красотой и изысканной элегантностью скрывается пустота. Прунелла никогда не бывала в Лондоне и не имела ни малейшего представления о том, как выглядят франты, денди и щеголи, но сейчас перед ней был человек, сочетающий в себе худшие черты всех трех разновидностей. Его облик настолько поразил Прунеллу, что она на какое-то время лишилась дара речи.

— Счастлив познакомиться с вами, мисс Браутон, — проговорило это живое воплощение элегантности, словно сошедшее с картинки модного журнала. — Ваша сестра столько рассказывала о вашей красоте и ваших достоинствах, что было трудно поверить в реальное существование подобного совершенства, но теперь я сам вижу, что она абсолютно ничего не преувеличила. «Ко всему прочему он хороший актер. Он безукоризненно разыгрывает свою роль», — сокрушенно подумала Прунелла. Но в то же время достопочтенный Паско говорил с такой очевидной искренностью и неотразимым обаянием, что она не смогла не ответить улыбкой на его комплимент. Было совершенно ясно, что его не интересует ее ответ: он томно смотрел на Нанетт, и его взгляд был настолько полон нежности и восхищения, что, без сомнения, мог вскружить голову любой девушке, особенно такой неискушенной и простодушной, как ее сестра.

После этого первого визита, который Паско благоразумно сделал кратким, Прунелла крайне встревожилась. Она была абсолютно убеждена, что в этом юноше сочетались все качества, которые ей не хотелось бы видеть в муже своей сестры, и не сомневалась, что Нанетт будет с ним глубоко несчастна. Разве может здравомыслящая девушка, получившая воспитание в провинции, быть счастлива с мужем, который, должно быть, проводит часы, завязывая галстук таким сложным и изощренным способом и только для того, чтобы вызвать зависть остальных щеголей? Концы его воротника с геометрической точностью занимали предписанное положение, а его прическа была идеально выдержана в стиле «ветреный день», введенном в моду принцем-регентом. Блеск его ботфортов, если верить рассказам Нанетт, достигался с помощью шампанского. «Шампанское!» — Прунелла с трудом подавила возмущенное восклицание. Использовать шампанское для мытья сапог — в то время как сам сидит без денег и, без сомнения, все глубже влезает в долги к жадным ростовщикам. Когда Паско удалился, сказав еще несколько витиеватых комплиментов Прунелле и задержав руку Нанетт в своей намного дольше, чем это было необходимо, не осталось никаких сомнений, что он произвел на юную девушку впечатление, которое не так легко будет рассеять. Весь вечер глаза Нанетт сияли, как звезды, и Прунелла прекрасно понимала, что сестра просто не услышит ее страстных речей, развенчивающих ореол лондонского денди. «Что же мне делать?» — спрашивала она себя, ложась спать этим вечером, и повторяла этот вопрос снова и снова в течение всей недели.

Величайший охотник с копьем жил в XX веке: он убил сотни хищников в родной Алабаме (хотя это было запрещено)

Во всей истории человечества не было более крутого и правильного мужика, чем Джин Моррис из Алабамы. Он был настолько хорош, что охотился на волков и бизонов, буйволов и индеек с одним лишь копьем наперевес. Его орудие настигло 600 животных, из которых 592 — опасные хищники, в том числе 283 — аллигаторы. Джин Моррис воевал во Вьетнаме, дослужился до полковника и проткнул бы копьем самого Хо Ши Мина, если бы война предательски не закончилась. Он был величайшим охотником с копьем, какого знал мир. По крайней мере, если верить его личному музею. А музеи никогда не лгут.

Где-то на бескрайних просторах Алабамы стоит «Музей охоты с копьем». В нем собраны сотни чучел и голов убитых животных. На стенах висят супер-копья с названиями, вроде «Большая зеленая машина для убийств», «Черная смерть» и, конечно же, вершина человеческой мысли — «Особое экстра-смертельное копье Джина Морриса». Это — единственный в своем роде музей. По крайней мере, в США, но наверняка и в мире. Он посвящен тому, как убивать животных копьем и получать от этого одно лишь удовольствие (несмотря на то, что Джин Моррис умер на охоте).

Когда-то он был ничем не примечательным мужиком из Алабамы, совсем как в South Park: катал шары в боулинге, пил пиво, ненавидел хиппи и вегетарианцев и все в таком духе. Но потом в его жизни случился Вьетнам. Джин попал в ВВС и расстреливал врагов сверху, вместо того, чтобы гоняться за ними по джунглям. Но он компенсировал это тем, что в свободное время охотился, подстреливая всевозможную дичь. И охота и служба ему так понравились, что он провел в армии 22 года, а с охотой не расстался до конца жизни. Она же его и погубила.

Начал Джин Моррис заурядно: ходил с друзьями по пасторальным пустошам Алабамы и расстреливал ее фауну из армейского карабина. Но однажды он понял: пиво и стрельба — удел слабаков. Все-таки он дослужился до полковника! Тогда Джин начал охотиться с луком. Ставки возросли, но возрос и азарт. Отныне олени, волки и индейки в Алабаме умирали от поистине мужского оружия. Но и оно вскоре начало казаться Моррису недостаточно мужским. На свой сороковой день рождения он взялся за копье и не отпускал его до конца дней своих.

Оказалось, что совершенствоваться во владении этим орудием можно бесконечно. Поначалу Джин встречался с добычей один на один. Потом он научился метать копья словно фракийский пельтаст. Затем он начал ходить на охоту с двумя копьями сразу — в правой и левой руке. Под конец жизни Джин и вовсе разрабатывал систему, которая позволила бы метнуть одновременно три копья! К несчастью, она канула в небытие вместе с вынашивавшим ее Джином Моррисом.

Для того, чтобы сохранить свое великое наследие для потомков, он создал музей на основе своих трофеев и коллекции копий. Экспозиция хвастливо показывает всех тварей земных, которых убил Моррис: львы, страусы, гну, ориксы, зебры, бизоны, буйволы, волки, пумы, медведи, кабаны, козы, змеи, индейки, бараны, овцы, олени, аллигаторы, лоси, черепахи большие и малые и многое другое. Всех их Джин одолел исключительно копьем (иногда двумя). Еще в музее висит голова слона, но, возможно, это просто для красоты.

Звучит безумно, но до 1992 года в любимой Джином Моррисом Алабаме была запрещена охота копьем. Да и вообще, владение этим оружием не приветствовалось властями. Скорее всего, это пошло еще со времен британского владычества, а потом просто забыли отменить. Джин выступил против этого возмутительного закона и добился легализации охоты с копьем в штате. После того, как справедливость восторжествовала, Моррис понял, что должен нести кредо копья в другие места и страны. Он отправился во Флориду и Техас, Аргентину, Гавайи и Африку и везде доказал, что нет ничего более жуткого и прекрасного, чем мужик из Алабамы с копьем.

А вот доказательство абсолютного гения Джина Морриса: сначала он придумал, как с помощью копья убить кабана с дерева…

…А потом придумал, как убить сразу двух кабанов одновременно, если у тебя есть два копья!

Но Джин Моррис был не просто необузданным убийцей буффало и индеек. Он разработал целую философскую систему, которую скромно назвал «Кредо Джина Морриса».

19 заповедей его философии:

1. Если что-то может пойти не так, дык, исправь! (К черту «закон Мерфи»!)
2. Когда есть выбор, бери и то, и другое!
3. Чем больше проектов, тем больше успехов!
4. Начни с вершины а потом двигайся еще выше!
5. Делай все по инструкциям… но будь автором этих инструкций!
6. Когда ты вынужден идти на компромисс, проси большего!
7. Если ты не можешь победить, присоединяйся к врагу, а потом победи его!
8. Если что-то нужно сделать, делай это прямо сейчас!
9. Если не можешь выиграть, измени правила!
10. Если не можешь изменить правила, игнорируй их!
11. Перфекционизм — это не обязательно!
12. Если в том, что ты делаешь нет челленджа, придумай его!
13. «Нет» означает начать заново. Но на уровень выше!
14. Не ходи, когда можешь бегать!
15. Бюрократия — это вызов, который нужно преодолеть с помощью праведного отношения, терпимости к глупости, или с помощью бульдозера!
16. Если сомневаешься, ДУМАЙ!
17. Терпение — это добродетель, но настойчивость в достижении успеха — вот настоящее благословение!
18. Если колесо скрипит — его меняют!
19. Чем быстрее ты бежишь, тем медленнее идет время, и тем дольше ты живешь!

Как видите, из этого списка мы узнаем об еще одной страсти Джина Морриса, помимо копья — невероятной любви к восклицательным знакам.

Мыслитель, охотник и настоящий мужик из Алабамы Джин Моррис умер в 2011 году. Согласно легенде, во время охоты на его злейших врагов — аллигаторов. Он как раз был в разгаре своих исследований на предмет метания трех копий сразу. Однако сердце воина не выдержало и остановилось. Его тело нашли в канаве спустя сутки после смерти. И лучше всего о том, кем он был, сказал сам Джин в одном интервью: «Правда ли, что я — величайший охотник с копьем в мире? Ну да! Если ты единственный, то ты автоматически величайший в мире!».