4. Охотники прерий

К западу от Миссисипи до Скалистых гор тянутся травянистые холмистые степи, получившие название прерии, что означает «большая травянистая равнина». Среди прерийных индейцев в первую очередь заслуживают упоминания племена большой языковой семьи сиу. Кроме племён, говорящих на сиу, в прериях жили племена алгонкинов, команчи языковой группы шошонов.

Вся жизнь индейцев прерий была связана с двумя животными – бизонами и лошадью. Бизон давал мясо, шкуры для одежды и обуви, крышу для палаток из тех же шкур. Охота на бизонов была коллективной, загонной. Основным оружием индейцев доколумбовой эпохи был лук из рога или твёрдого дерева и длинные копья с каменными наконечниками.

В середине 16 в. европейцы завезли в Северную Америку лошадей. Лошади, вырвавшиеся на свободу из испанских скотоводческих ферм и одичавшие в прериях, получают в Америке название мустангов. Индейцы быстро привыкли к ним, приручили, научились ездить верхом. На лошадях они покорили прерии, заселив их всего за несколько лет уже в после колумбовую эпоху. Только тогда и родился индеец. Культура прерийных индейцев – самая молодая индейская культура Северной Америки.

Лошадь играла важную роль в жизни и хозяйстве индейцев. Главным занятием по-прежнему оставалась охота, Но теперь она (даже одиночная) стала намного продуктивнее, так как появилась возможность активно преследовать бизонов на лошадях, загонять их в ловушки. Определённое значение имело облегчение транспортировки мяса к стойбищам. Наряду с бизонами добывали и другую дичь, в том числе и пушных зверей, которые особенно ценились как средство обмена.

Но главное изменение было в коневодстве. Без лошадей индеец становился уже беспомощным. Он не мог наравне с другими участвовать в загонной охоте, не мог равноправно вести перекочёвки с места на место – теперь для всего этого использовали лошадь. Всё социальное положение стало фокусироваться на том, сколько лошадей имеет семья. Собственность на лошадей возвысила мужчин. Лошадь, а за ними и другое имущество, добываемое теперь с их помощью, стали наследоваться по мужской линии, характер поселений изменился на патрилокальный.

Племенная организация в таких условиях стала играть всё большую роль: племенной совет, племенные вожди, собрание взрослых воинов-охотников племени – все эти институты развились и окрепли. Появилась потребность закрепить в памяти события. Покрышки типии у вождей разрисовывались сценами их подвигов, существовали начатки и своеобразного пиктографического летописания, когда каждый год «записывался» рисунками наиболее значительных событий. Колдуны, шаманы пользовались большим уважением. Главной их обязанностью было общение с духами, которое позволяло им врачевать больных, руководить религиозными обрядами. Предрекать будущее, отвращать непогоду с помощью шаманского бубна и трещотки. Наряду с шаманами большую роль в религиозных церемониях в качестве распорядителей и вожди.

Вся одежда мужчин и женщин изготовлялась из выделанных бизоньих шкур. Основным будничным одеянием мужчины была набедренная повязка и ноговицы, закрывавшие ноги выше щиколотки. Мужчины и женщины обувались в мокасины, богато украшенные иглами дикобраза. Женщины носили длинные прямые одеяния из замши. Боевые рубахи, украшенные скальпами носили только вожди и самые прославленные воины племени.

Самым великолепным украшением индейцев прерий была налобная повязка с орлиными перьями, которых могло быть до 50 штук. Каждое птичье перо в повязке означало какой-нибудь мужественный поступок воина, носящего это украшение. Перья были по-разному окрашены и особым образом подрезаны. Налобные повязки были своего рода орденскими ленточками индейцев. Носили их вожди и великие воины. Воины, кроме того, украшали себя ожерельями из когтей гризли. Основным орудием охоты и оружием индейцев прерий оставался лук. В бою индейцы прерий защищали себя щитами из оленьей или бизоньей кожи. Индейцы прерий не отличались особой воинственностью, Свою первую оборонительную войну они начали только после того, как белые вопреки договорам стали лишать индейцев последней принадлежавшей им земли.

Самобытная культура индейцев прерий продержалась только до середины 19 в., когда здесь появились европейцы – охотники за бизоньими шкурами, именно шкурами, так как только шкуры интересовали торговцев. Хорошо вооружённые и снабжённые боеприпасами они за 50 лет полностью истребили всех бизонов. Последний погиб в 1881 году. Теперь это редкий вид животных.

В то же время из-за Миссисипи нарастающей волной начинается продвижение европейских колонистов. Отчаянные попытки индейских племён отстоять свои права на угодья и независимость с трудом, но были подавлены регулярной армией США. Когда-то гордые и независимые племена были либо почти полностью уничтожены, либо перемещены в резервации.

В другой части Нового Света, в степях Южной Америки, пампе, жили племена охотников на гуанако, страусов и другую степную дичь. Нередко эту часть Америки называют Патагонией, а жителей – патагонцами. До появления европейцев они, как и жители прерий. Были пешими охотниками и собирателями. Добыча их была очень ограничена и уровень культуры невысок. Орудиями лова служили лук и стрелы, лассо, пращи и особый снаряд – бола. К концам нескольких ремней привязывали камни. Пущенная умелой рукой бола запутывала ноги гуанако или страуса.

Появление лошадей у жителей пампы превратило их не только в искусных наездников, но и в великолепных конных охотников. Добыча резко возросла. Стала преобладать массовая облавная охота, после которой мясо заготавливалось впрок. Женщины занимались собирательством, вели домашнее хозяйство, в котором стала всё большее место занимать переработка того, что добывали мужчины.

Изменился и характер общественной организации. Основной единицей стала группа семей (0-40), во главе которой стоял вождь – предводитель и на охоте и на войне. В поселениях утвердился патрилокальный принцип. Сыновья селились в одном шатре с отцом. Такой шатёр (тольдо) имел заднюю общую стену, общую крышу, а жилища семейных пар отделялись одно от другого занавесками из шкур. Передней стены не было – здесь разводились костры. В шатрах хранилось и немудрёное имущество каждой семьи – кожаная и деревянная посуда, одеяла из шкур, подстилки. Несложной была и одежда – набедренная повязка у мужчин и передник у женщин. В прохладную погоду набрасывали на плечи меховой плащ. На ногах носили мокасины, для которых нередко просто снимали чулком кожу с ног лошадей или гуанако и подшивали её снизу.

Беда пришла с появлением европейцев-скотоводов. Воинственные и мужественные индейцы не подчинились пришельцам. Разгорелась длительная война, шедшая с переменным успехом. Только к 1883 году, после почти поголовного истребления индейцев, аргентинский скот смог спокойно пастись в пустынной пампе.

Глава 3. Охотники прерий

1. Исторические сведения

Во время нашего путешествия в Южную Дакоту Скаддер Микил был полевым уполномоченным Комиссара по делам индейцев. От нас крайне настоятельно и срочно требовалось выяснить, откуда берется то ужасное безразличие, с каким дети индейцев сиу спокойно принимали, а затем столь же спокойно отказывались от многих ценностей, которые им прививали в хорошо продуманном и дорогом эксперименте федерального управления образования индейцев. В чем заключалась ошибочность работы с индейскими детьми, было достаточно очевидно; для них существовало две правды: одна — белая, другая — индейская. Но именно благодаря изучению этого противоречия мы обнаружили следы того, что когда-то было правдой для детей прерии.

Чтобы сохранить верность клинической природе нашего исследования, я должен предварить материал о древнем детском воспитании, который будет здесь представлен, описанием множества привходящих обстоятельств. Для достижения расчищенного участка леса, где мы можем лучше увидеть проблему младенчества и общества, я должен провести читателя сквозь колючий подлесок современных расовых отношений.

Индейская резервация Пайн Ридж расположена вдоль границы со штатом Небраска в юго-западной части Южной Дакоты. Об этих бескрайних холмистых равнинах народное предание гласит:

The slow hot wind of summer and its withering

or again the crimp of the driving white blizzard

and neither of them to be stopped

neither saying anything else than:

«I’m not arguing. I’m telling you».

[Carl Sandburg, The People, Yes, Harcourt, Brasce, New York, 1936.]

Медленное дыхание знойного лета

Иль леденящий вихрь зимней бури, —

Ничто не остановит их круговращенья,

Они не просят позволенья, они — велят.

Здесь 8000 членов рода оглала пламени сиу (или дакота [«Дакота» и «сиу» употребляются здесь как синонимичные названия самого знаменитого племени степных (иначе, прерийных) индейцев-кочевников. Сиу — это сокращение от французского nedow-essioux, возникшего из исковерканного оджибвского Nadowe-Is-Iw, что означало «змеи», «гады». Таким ругательным прозвищем оджибва окрестили воинственных индейцев прерий. Вообще, ни одно индейское племя Северной Америки само себя «сиу» не называло. Те, кого европейцы наградили этим исковерканным французами именем, называли себя дакота — «союзники». См.: Стингл М. Индейцы без томагавков. — М, 1978. — С. 298. — Прим. пер.]) живут на земле, выделенной им властями. Когда индейцы поселились в этой резервации, они отказались от своей политической и экономической независимости в пользу правительства США на условиях, что оно не позволит белым охотиться и селиться на отведенных индейцам землях.

Вероятно, только самые неисправимые романтики еще надеются найти в сегодняшней резервации что-нибудь похожее на образ старых дакота, бывших когда-то воплощением «настоящего индейца» — воина и охотника, наделенного силой духа, коварством и жестокостью. Изображение индейца сиу до недавнего времени украшало пятицентовую монету — странная дань странным отношениям, ибо побежденный предшественник занимает здесь место, зарезервированное для монархов и президентов. Но историческая реальность индейцев дакота происходит из далекого прошлого.

«Хорошей была жизнь на этих высоких равнинах Дакоты до того времени, как сюда пришли белые люди. Стада бизонов темными тучами проходили по пастбищам. Черные и Скалистые горы были густо населены оленями, бобрами, медведями и другой дичью. Голодная смерть обычно не навещала типи [Типи — конусообразные палатки из бизоньих шкур, служившие жильем прерийных индейцев. — Прим. пер.] индейцев.» [P. I. Wellman, Death on the Prairie, Macmillan, New York, 1934.]

Организованные в гибкую систему «отрядов» (bands), дакота в те давние времена преследовали бизонов в долгих скачках на лошадях по бескрайним просторам прерии. Периодически они собирались вместе в хорошо организованные лагеря, составленные из легких типи. Что бы они не делали сообща — собирались ли лагерем, устраивали большую охоту или танцевали — все строго регламентировалось. Но малые группы, раскрашенные и шумные, часто поддавались искушению отделиться от основного ядра, чтобы поохотиться на мелкую дичь, украсть лошадей и неожиданно напасть на врагов. Жестокость сиу вошла в поговорку у первых поселенцев. Сиу распространяли свою жестокость и на себя, когда, уединившись, подвергали себя мучениям, добиваясь указующего видения от Великого Духа.

Однако этот некогда гордый народ был осажден апокалипсической чередой катастроф, как если бы природа и история объединились для тотальной войны со своим чересчур мужественным детищем. Не следует забывать, что сиу пришли на высокие равнины с верховий Миссури и Миссисипи и организовали свою жизнь вокруг охоты на бизонов всего за несколько столетий до появления в этих краях белых поселенцев. Относительной молодостью приспособления сиу к местным условиям вполне можно объяснить то, что, по словам Уисслера: «Когда пропали бизоны, умер и сиу, этнически и духовно. Туша бизона давала не только пищу и материал для одежды, ложе и кров, тетиву для луков и нити для шитья, чашки и ложки. Из частей тела бизона изготавливали амулеты и украшения, а его помет, высушенный на солнце, зимой служил топливом. Объединения и времена года, обряды и танцы, мифология и игры детей превозносили его имя и образ». [С. Wissler «Depression and Revolt», Natural History, 1938, Vol. 41, №2.]

Исчезновение бизонов и стало первой катастрофой. Белые, стремясь проложить торговые пути к более богатым пастбищам Запада, разрушали охотничьи угодья и бестолково, забавы ради, тысячами убивали бизонов. В поисках золота они толпой хлынули в Черные горы — священные горы сиу, заказник и зимнее убежище одновременно. Сиу пытались оспаривать это нарушение ранних договоров с правительством, ведя переговоры с американскими генералами — «воин с воином», но убедились, что пограничный форт не знал ни федерального, ни индейского закона.

Последующие беспорядочные столкновения между индейцами и войсками не приводили к какому-то определенному результату вплоть до 1890 года, когда Седьмой кавалерийский полк отомстил за своего погибшего многими годами раньше товарища, генерала Картера, отличавшегося излишним рвением в истреблении индейцев. В побоище у Byндэд-Ни сотни индейцев сиу были уничтожены хорошо вооруженными солдатами (по 4 на каждого солдата), хотя большинство из них и не сопротивлялось. «Тела женщин и детей находили в двух-трех милях от места этой бойни, где их настигли и убили». [Wellman, op. cit] В 1937 году приколотые кнопками фотографии растерзанных женщин и детей все еще можно было увидеть на стенах единственной лавки и киоска с газированной водой в Пайн Ридж.

В течение этого исторического периода поиска новых принципов хозяйственной жизни сиу сталкивались с идущими одна за другой волнами разного рода новых американцев, которые олицетворяли собой беспокойные поиски белыми людьми пространства, власти и новой этнической идентичности. Странствующие трапперы и торговцы пушниной казались кочующим сиу вполне приемлемыми. Они разделяли установленное индейцами правило не причинять вреда зверю, снабжали их ножами и ружьями, бусами и чайниками; брали в жены индейских женщин и были нежными и преданными мужьями. Некоторые американские генералы тоже оказались полностью приемлемыми для индейцев и, фактически, почти обожествлялись ими только за то, что храбро сражались. Даже негритянская кавалерия вписывалась в систему ценностей сиу. Из-за впечатляющей внешности тех, кого лошади несли на спинах, кавалерии было дано дорогое индейцам имя «Черные Бизоны». Демонстрируемая квакерами и первыми мессионерами освященная вера в человека также не могла не произвести впечатление на благородных и религиозных вождей сиу. Однако в процессе поиска подходящих образов, связывающих прошлое с будущим, сиу нашли наименее приемлемым для себя именно тот класс людей, которым было суждено приучать их к благам цивилизации, а именно, государственных служащих.

Молодая и бурлящая американская демократия утратила мир с индейцами, когда не сумев прийти к ясному плану — завоевать или колонизировать, обратить в свою веру или дать свободу, — предоставила делать историю случайной веренице своих представителей, преследовавших то одну, то другую из этих целей и демонстрировавших тем самым очевидную непоследовательность, которую индейцы истолковывали как ненадежность и нечистую совесть. Бюрократия — плохая замена политики, и нигде расхождение между демократической идеологией и практикой не обнаруживается столь очевидно, как в иерархии централизованной бюрократии. Индейцы постарше, кого воспитали в духе демократии охотника, нивелирующей каждого потенциального диктатора и каждого потенциального капиталиста, имели зоркий, если не сказать злобный, глаз. Трудно представить себе ту незащищенную и, тем не менее, ответственную роль, в которой оказывались агенты правительства в те времена. И несмотря на это, часть из них хорошо справлялась со своей задачей благодаря одной только гуманности.

Затем последовала партизанская война за детей, которая, по воспоминаниям старых индейцев, сделала начальную стадию федерального образования далеко не привлекательной. В ряде мест «детей, по существу, похищали из дома, чтобы насильно засадить в государственные школы; волосы коротко стригли, а индейскую одежду выбрасывали. Им запрещали говорить на родном языке. Жизнь в такой школе подчинялась воинской дисциплине, а соблюдения учениками правил добивались с помощью телесных наказаний. Тех же, кто упорно придерживался старого образа жизни, и тех, кто сбегал и был пойман, бросали за решетку. Возражавших родителей также отправляли в тюрьму. Когда было возможно, детей держали в стенах школы, чтобы избежать влияния их семей». [G. MacGregor, Warriors without Weapons, University of Chicago Press, 1946.] Эта общая установка полностью сохранялась до 1920 г.

В течение всего этого времени только один тип белого человека — ковбой — волновал воображение индейца до такой степени, что оказывал влияние на его одежду, манеру держать себя, привычки и игру детей. С 1900 по 1917 год сиу решительно пытались развивать скотоводство и стать владельцами стад крупного рогатого скота. Но Вашингтон, сознавая «превосходящие силы» эрозии почв и интересов скотоводов Среднего Запада, был вынужден издать декрет, по которому сиу не могли быть ковбоями на отведенных им правительством землях. Потеря своих стад, быстро увеличившихся, а позднее — земельный бум, сделавший из неготовых к нему сиу мелких расточителей капитала, стали новыми катастрофами, по психологическому значению равными пропаже бизонов. Тогда неудивительно, почему некоторые мессионеры убеждали орлиноносых сиу, что они последнее колено израилево, и что на них лежит вечное Божье проклятие.

Вслед за этим наступил самый близкий к нашему времени период, когда индейцы сиу были обязаны становиться фермерами на отведенных им землях, уже настолько испорченных эрозией, что еще немного — и они превратятся в громадную пустыню. Даже сегодня только малая часть этих земель пригодна для посева пшеницы, кукурузы и других зерновых.

В таком случае понятно, почему сиу постоянно и безрезультатно обвиняли правительство США в нарушении обещаний и в административных ошибках прежних режимов. Что касается белых, то случаи заблуждений и вероломства никогда не отрицались даже теми, кто невольно или от бессилия допускал и то, и другое. Доклады американских генералов правительству и отчеты комиссаров по делам индейцев Конгрессу США говорят о глубоком чувстве стыда, которое эти люди испытывали, выслушивая благородные упреки старых индейцев. Фактически, совесть американского народа временами так легко пробуждалась, что сентименталисты и политические деятели могли использовать ее явно во вред реалистическому подходу к проблемам индейцев.

Правительство отозвало военных и создало для американских индейцев впечатляющую и гуманную организацию. Администратора заменили учителем, врачом и социальным антропологом. Но годы разочарований и зависимости сделали равнинных индейцев неспособными доверять даже тогда, когда у них едва ли могли быть основания для подозрений. Если когда-то индеец был просто обиженным человеком, то сейчас его состояние сравнимо с тем, что в психиатрии называют «невротической компенсацией»: он черпает все свое чувство безопасности и идентичности из статуса человека, которому что-то должны. Однако надо полагать, что даже если бы миллионы бизонов и добытое в Черных горах золото можно было возвратить индейцам, сиу не смогли бы отвыкнуть от зависимости или создать общину, адаптированную к современному миру, диктующему условия, в конце концов, как победителям, так и побежденным.

Не удивительно тогда, что посетитель резервации довольно скоро начинает чувствовать себя так, как будто попал в замедленный фильм, как если бы груз истории затормозил жизнь вокруг него. Да, административный центр Пайн Ридж очень похож на центральную усадьбу сельского округа в каком-нибудь небогатом районе Среднего Запада. Административные постройки и школы — чистые, просторные и хорошо оборудованные. Учителя и служащие — индейцы и белые — чисто выбриты и дружелюбны. Но чем дольше посетитель остается в резервации, чем больше бродит по ней и внимательнее присматривается, тем очевиднее становится, что сами индейцы владеют весьма немногим, да и это немногое содержат плохо. Внешне спокойные, обычно дружелюбные, но в целом медлительные и апатичные, индейцы обнаруживают неожиданные признаки недоедания и болезни. Только в редких ритуальных танцах и пьяных ссорах в находящихся за пределами резервации кафе, тайно торгующих спиртным, можно частично наблюдать ту огромную энергию, которая скрывается под ленивой внешностью. Во время нашего посещения Пайн Ридж проблема индейцев, казалось, состояла в том, чтобы удержаться где-то между величественной сменой сезонов дождей и засухи, между божественной расточительностью демократического процесса и веселой безжалостностью системы свободного предпринимательства; а мы-то знаем, что тех, кто попался в эти жернова неподготовленным, мельница пролетаризации перемалывает быстро и мелко. Здесь индейский вопрос утрачивает древнюю патину и сливается с проблемами цветных меньшинств, сельских и городских, которые ждут, когда занятый демократический процесс найдет время и для них.