Колыбельная песня ручья / Des Baches Wiegenlied
Франц Шуберт – «Прекрасная мельничиха», вокальный цикл на сл.В.Мюллера, ор.25 (D.795)
В путь Das Wandern
Куда? Wohin?
Благодарность ручью / Danksagung an den Bach
Праздничный вечер / Am Feierabend
Любопытный / Der Neugierige
Нетерпение / Ungeduld
8. Утренний привет / Morgengruß
9. Цветы мельника / Des Müllers Blumen
10. Дождь слёз / Tränenregen
Пауза / Pause
13. С зелёной лентой лютни / Mit dem grünen
14. Охотник / Der Jäger
Ревность и гордость / Eifersucht und Stolz
Любимый цвет / Die liebe Farbe
17. Злой цвет / Die böse Farbe
Засохшие цветы / Trockne Blumen
19. Мельник и ручей / Der Müller und der Bach
Колыбельная песня ручья / Des Baches Wiegenlied
Текст В.Мюллера
Перевод И.Тюменева
«В путь»
В движенье мельник жизнь ведет, в движенье
Плохой тот мельник должен быть,
кто век свой дома хочет жить,
все дома, все дома.
Вода примером служит нам, примером.
Ничем она не дорожит
и дальше, дальше все бежит
все дальше, все дальше.
Колеса тоже не стоят, колеса.
Стучат, кружатся и шумят,
с водою в путь они хотят,
с водою, с водою.
Вертятся, пляшут жернова, вертятся.
Кажись бы им и не полстать,
да ведь нельзя ж от всех отстать,
нельзя же, нельзя же.
Движенье – счастие моё, движенье!
Прости, хозяин дорогой,
я в путь иду вслед за водой,
далёко, далёко.
«Куда?»
Я слышал как катился ручей с высоких скал,
и как, журча, играя, в долину он бежал.
Не знал я, что со мною, и что влекло меня,
но следом за струёю с горы спустился я.
Всё ниже, всё дальше шагал я за ручейком,
и, предо мной играя, сверкал он серебром.
Куда ж меня ведёшь ты, ручей, скажи — куда?
Так чудно, так волшебно журчит твоя вода.
Но нет, то не журчанье, то голос неземной,
то песенка русалок под синею волной.
Пускай их поют, пусть манят, а ты ступай за мной,
В движенье, лишь в движенье весь мельника покой.
«Стой!»
Там я мельницу увидел в тихой роще густой,
сквозь пенье, журчанье шум слышен глухой.
Как приятен, как отраден звонкий стук колеса!
Как красив этот домик, в окнах блеск золотой,
и как солнышко светит, играя с водой.
Теперь я, ручеек мой, понял замысел твой!
«Благодарность ручью»
Понял замысел твой я, шалунья-струя,
твой блеск и журчанье, все понял я.
На мельницу к ней – смысл несни твоей.
Что, так ли я понял? – На мельницу к ней!
Звала ли она иль провел ты меня,
хотел бы узнать я, звала ли она?
Иду за тобой, довольный судьбой,
что искал, то нашел я, иду за тобой.
Как весело здесь, работа мне есть,
и для рук, и для сердца работа есть.
«Праздничный вечер»
Если б сотней рук обладал я!
Сколько б ими колёс вращал я!
Я б прошёл бы сквозь все просторы,
Я сдвигал бы с места горы —
Чтоб она, любовь моя
Знала, как ей предан я!
Ах — как горек жребий мой!
Ведь за что бы я не взялся,
Чем бы только не занялся —
Так бы сделать мог любой.
Вот и вечер тихий наступает,
Отдохнуть хозяин предлагает,
Говорит: «Могу признаться,
Я доволен вами, братцы».
А она без лишних слов
Добрых нам желает снов.
Если б сотней рук обладал я!
Сколько б ими колёс вращал я!
Я б прошёл бы сквозь все просторы,
Я сдвигал бы с места горы —
Чтоб она, любовь моя
Знала, как ей предан я!
«Любопытный»
Ни звёзды, ни цветочки
Не спрашиваю я —
Они объяснить мне не могут,
Что так томит меня.
Цветочки не ответят,
А звёзды спят всю ночь,
Спрошу ручей я светлый —
Он сможет мне помочь.
Любви моей источник,
Ты нем сегодня стал!
Хотя б из двух словечек
Одно ты мне сказал.
«Да!» — первое словечко,
Другое слово — «Нет!»
Узнать свою судьбу мне
Поможет твой ответ.
Я жду, ручей мой милый,
Дыханье затая.
Не мучь — скажи скорее,
Скажи, любим ли я
«Нетерпение»
Везде бы я одни слова писал,
На всех ветвях, на камне диких скал,
На грядке б те слова посеял я,
Весной в цветах взошла бы мысль моя,
И всё писал бы твёрдой я рукою:
Твой я навек, лишь ты одна владеешь мною!
Хотел бы я скворца в лесу поймать,
Чтоб ей он мог слова мои сказать,
Чтоб голос мой он перенять сумел,
Чтоб день и ночь он ей о счастье пел
И вторил мне со сладостной тоскою:
Твой я навек, лишь ты одна владеешь мною!
Я ветру те слова шепнуть бы мог,
С дождём принёс бы их на твой порог,
Хотел бы их поведать я цветам,
Чтоб ты могла их слышать здесь и там,
И чтоб ручей их дальше нёс с собою:
Твой я навек, лишь ты одна владеешь мною!
Любовь к тебе в моих глазах видна,
В румянце щёк моих горит она,
Она всегда живёт в молчанье уст,
В биенье сердца и в смятенье чувств,
Но ты не спросишь даже: «Что с тобою?»
Твой я навек, лишь ты одна владеешь мною!
«Утренний привет»
С добрым утром, милый ангел мой!
Зачем смутилась ты душой,
я ждал совсем иного.
Уже ль поклон мой огорчил,
уже ль мой взгляд тебя смутил?
Тогда в дорогу снова.
Позволь мне лишь стоять вдали,
смотреть на окна на твои,
утешь мой дух унылый!
Головка русая в окне,
хоть разик покажись ты мне,
взгляните, глазки милой.
Вы, глазки, полные красы,
цветочки, полные росы,
зачем вам дня бояться?
Уже ли ночь для вас была
так хороша, тиха, светла,
что жаль вам с ней расстаться?
Стряхните вы скорее сон,
взгляните: мир весь отражён
в волшебном вашем взоре.
Вот жаворонок песнь поёт
и с чистым сердцем к нам зовёт
любовь, страданье, горе.
«Цветы мельника»
Там у ручья растут цветы,
лазурью блещут лепестки.
Ручей, ты друг надёжный мой,
цвет глаз у милой – голубой,
зову я их своими.
К её окошку здесь в кусты,
я положу ей мои цветы,
когда ж засвищет соловей,
тогда вы всё скажите ей,
мне вас учить не надо.
Когда же к ней тихо сон сойдёт
и нежно глазки ей сомкнёт,
тогда шепните ей во сне:
«Не позабудь ты обо мне!»
Вот всё моё желанье.
Когда ж откроют ставни вновь,
пусть в вас горит моя любовь,
роса на ваших лепестках
пусть скажет о моих слезах,
на вас пролью их ночью.
«Дождь слёз»
Мы с нею так мирно сидели
под ивой густой,
и вместе мы с нею глядели
журчавший ручей пред собой.
На небе показалась
красавица луна,
и тихо в воде отражалась,
лучезарным сияньем полна.
Я не смотрел на месяц,
на звёзды не смотрел,
смотрел я лишь в глазки милой,
смотрел и трепетно млел.
И видел, как глазки сверкали,
в ручье отразясь с высоты,
по берегу роем весёлым
в ответ им кивали цветы.
И словно опрокинут в ручье
небесный свод,
меня зовёт он в воду,
в прохладную глубь зовёт.
И тихо ручей пробегает,
журчит серебристой волной,
журчит, журчит, напевает:
«О, друг мой, идём же за мной.»
В глазах у меня померкло,
темнеет ручей предо мной,
она сказала: «Дождик!
Прощай, пора домой!»
«Моя!»
Ручеёк, ты не журчи,
колесо, ты не стучи,
вы, певуньи, пташки мои,
бростье вы, бросте песни свои!
Чрез луга, чрез поля
пусть одно лишь слышу я:
свет мой, радость, жизнь,
она моя!
Поле, как цветами стало ты бедно!
Солнце, как ты светишь нам темно!
Ах, совсем я одинок, и чем сердце моё полно,
разгадать не суждено.
«Пауза»
Я повешу на стену лютню мою.
Лентой зеленой лютню кругом обовью, —
Полно мое сердце, не в силах я петь,
Рифмой теперь не могу я владеть.
В звуках души своей грусть изливал,
Песней я в шутку любовь обращал.
О, сколько горя узнал я тогда,
Как тяжка была моя беда!
Где ж предел ныне радости моей,
Коль не в силах звуки рассказать о ней?
Лютня, покойся возле моей стены;
Коснется ли ветер тихо твоей струны,
Пчела ли, пролетая, заденет вдруг тебя —
Мне станет так страшно,
Вздрогну невольно я.
Зачем лютню свою я лентой обвил?
Зачем легкий ветер в ней стон пробудил?
Отзвук ли это злых сердечных мук?
Новой ли песни слышу я первый звук?
«Зелёная лента на лютне»
«Жаль той зелёной ленты мне, она
поблекнет на стене, мне мил зелёный цвет!»
Так мне, мой друг, сказала ты, и ленту снял я
со стены: люблю зелёный цвет!
Хоть белый цвет мне ближе был,
я цвет зелёный полюбил.
Люблю зелёный цвет.
Любовь цветёт ведь как весна,
и даль надежды зелена.
Нам мил зелёный цвет!
Ленту вплетаешь в косу ты
и к ней летят мои мечты,
мне мил зелёный цвет!
И всё твержу, твержу, любя:
мне мил зелёный цвет!
«Охотник»
Что ищет охотник над нашим ручьём!
Эй, лучше останься в лесу ты своем.
Здесь дичи, поверь мне, нет для тебя,
есть козочка, только она уж моя,
если увидеть хотел её,
ты мог бы оставить своё ружьё.
Не нужны собаки, не нужен и рог,
ты дома оставь их, лихой стрелок,
да кстати со страшной простись бородой,
не то не видать тебе козочки той!
Но лучше вернись ты к дремучим лесам,
а мельницу нашу оставь уж ты нам.
Ведь рыбки-шалуньи в твой лес не придут,
а дикие звери в воде не живут.
Ступай же, упрямый охотник, к себе,
ручей и колёса останутся мне.
Но если захочешь остаться ты здесь,
у нас для тебя поручение есть:
кабан в огороде у милой моей
испортил все гряды, его убей.
В лесу, в тёмной чаще его ты открой
и бейся с ним храбро, мой герой!
«Ревность и гордость»
Куда несешься бурно ты, о мой ручей?
Иль хочешь ты охотника нагнать скорей?
Вернись, вернись и прежде побрани ее
За то, что сердце ранила она мое.
Она ведь каждый вечер у ворот стоит
И долго, долго на дорогу вдаль глядит.
Когда охотник в поздний час идет домой,
Он скромной девушки не встретит ни одной
Скажи, ручей, ты это ей,
Не говори только о том,
О том, что на сердце моем.
Скажи: свирель я сделал забавлять детей
И тешить их веселою игрой своей
«Любимый цвет»
В зелёную прошладу
под тенью ивы сяду,
ей мил зелёный цвет.
Отправлюсь я кипарис искать,
розмарин я пойду зелёный рвать, —
ей мил зелёный цвет.
Прикрыв сердечную рану,
охотится я стану, —
мила охота ей.
И встречу дикого зверя я,
и зверь тот будет смерть моя, —
мила охота ей.
В лесу меня заройте,
зелёным мхом покройте, —
ей мил зелёный цвет!
Цветов не надо по весне,
лишь зелень, зелень дайте мне, —
ей мил зелёный цвет.
«Злой цвет»
Пошёл бы снова в дорогу я,
и снова б душой воскрес,
когда б так зелен не был луг,
так зелен бы не был лес.
С деревьев все листья я б сорвал
и лес бы обнажил,
слезами бы с травки зелень всю
я добела бы смыл.
Зелёный цвет, какой ты злой,
разбил мои мечты,
и день и ночь без жалости
меня теперь терзаешь ты!
Хотел всё горе бы я своё
к дверям её отнести,
и там потихоньку ей повторять
одно лишь слово: прости!
Но вот в лесу раздался рог,
бежит она к окну,
и хоть её не я привлёк,
но к ней наверх взгляну.
Зачем в косе зелёный цвет?
Сними его, сними.
Прости, прости, и мой привет
в последний раз прими!
«Засохшие цветы»
Цветы от милой, от дорогой,
Пускай положат вас в гроб со мной;
Как ваши лепестки мертвы,
Иль скорбь мою угадали вы?
Зачем печален так ваш вид,
и что росою на вас блестит?
Слезой весны не воротить
И в гробу любви уж не воскресить.
Зима пройдет и весна вновь придет,
Все к новой жизни нас призовет;
Но с вами больше не встанем
мы на зов весенний из недр тюрьмы.
Когда ж она к той могиле придет
И тихо с грустью о нас вздохнет,
Тогда проснитесь, цветы, от сна,
Тогда для нас возвратится весна.
Когда ж она к той могиле придет
И тихо с грустью о нас вздохнет,
Тогда проснитесь, цветы, от сна,
Тогда для нас возвратится весна,
Тогда проснитесь, цветы, от сна,
Тогда для нас возвратится весна!
«Мельник и ручей»
Мельник
Где в страданьях сердце навеки замрёт,
там лилии нежной цветок растёт.
Пусть месяц за тучи зайдёт скорей,
чтоб слёзы его не пугали людей
И ангелы с небя к бедняжке придут,
и с плачем то сердце баюкать начнут.
Ручей
Но если страданья любовь победит,
то, в небе играя, звезда заблестит.
Три розы распустят свои лепестки,
и вянут не будут тогда цветки.
Тихо счасте и радость слетят к нам сюда,
и жить будет счастье меж нами всегда.
Мельник
О, милый ручеёк мой,
беспечный мой друг,
не ведаешь любви ты, не знаешь мук!
Журчи ж беззаботно и песни пой,
на дне твоём найду я мой вечный покой.
«Колыбельная песня ручья»
Баю-бай, баю-бай, тихо засыпай.
Сон навевает моя волна.
Ты здесь спокойно, странник, засни,
пока море выпьет ручьи до дна.
Тебя положу я на траву,
спать ты будешь, как в сказочном терему.
Волна, его ты укачай,
сон, полный грёз, ты ему навевай!
Если рог трубит в тишине лесов,
я журчаньем своим заглушу его.
Вы, незабудки, свой скройте взор;
ему вы несёте тяжёлые сны.
Красотка, ты уходи скорей,
тенью разбудишь его ты своей!
Брось мне платок красивый свой,
я им закрою бедняге глаза.
Спи, мой друг, до зари, спокойно спи,
забудь свою радость, забудь печаль!
Встаёт луна, ушёл туман.
Высока, недоступна небесная даль.
Сторонились в селе Марью, но когда потерялся сельский мальчишка, она первая ушла в лес на поиски.
Митя с малолетства самостоятельным рос. В свои девять матери первый помощник! А кто же ей ещё поможет? Отец был, но уехал на заработки, да так и прижился где — то, несколько лет уже от него нет вестей. Первое время деньги, правда присылал.
Зинаида поначалу ждала, но потом и вспоминать перестала, поняла, что сына одной поднимать! Работы много, на коровнике колхозном, огород, живности полный двор, в доме прибрать, печалиться по уехавшему мужу времени не оставалось.
Митя понимал, что матери тяжело и помогал, чем мог, один он в доме мужчина, хоть и маленький, но мать на него всегда сможет положиться.
Жили не хуже других, не лучше, голодными не сидели, всё своими руками. Вокруг деревни леса знатные, на грибы, ягоды щедрые!
Митька, бывало убежит спозаранку, мать с коровника идёт, а он с корзинкой из леса. Места знал грибные, ягодные! Пока бабушка Митина жива была, часто внука в лес с собой брала, показывала, как гриб хороший найти, ягодники, да орешники. Но жаль, ушла рано, простудилась зимой пару лет назад, болела долго, ослабла, да так и не поднялась!
Долго горевали по ней Зинаида с Митей, но жизнь продолжается, хороший след в душе родных бабуля оставила, добром её вспоминали. Зинаида нарадоваться не могла на сына, хозяин растёт, хоть годами мал, да разумом многим деревенским мужикам фору даст! Такой не будет на печи лежать, да жену гонять по избе!
Так и жили потихоньку! Митя матери и помощь, и отрада! Как — то в начале осени пришла Зинаида домой, корзинки нет, поняла, что сын за грибами ушёл, опят уродилось много. Своими делами занялась, не заметила, как день прошёл. Только тогда спохватилась, Митя не пришёл ещё, долго, уже все сроки прошли.
Не задерживался малец, корзину набрал и домой, другие дела ждут. Тревога в сердце Зинаиды появляться стала, случилось что — то! Солнце уже к закату клонится!
Побежала Зина до соседей, те мужиков стали собирать, искать нужно мальчишку, пока совсем темно не стало! У колодца сход организовали, решают, в какую сторону идти, кому с кем!
Жила в селе бабёнка одна, разбитная, скандальная. Марья — пересмешница. Почему пересмешница? А потому что любого обсмеёт, нагрубит, своё слово поперёк поставит! Была она когда — то замужем, но не заладилось у них, муж прикладываться к рюмке стал, Марье это не понравилось.
А уж когда по этому делу руку на неё, беременную поднял, а Марья дитя потеряла, то, вернувшись из больницы и увидев храпящего в беспамятстве мужа, баба рассвирепела, схватила рогатину, да так благоверного отходила, что бежал он на другой край села. Несколько дней раны залечивал, у родственника прятался, при имени жены вздрагивал! А потом потихоньку, ранним утром из села ушёл, только его и видели.
Марья тогда не то, чтобы умом тронулась, а из весёлой, говорливой женщины превратилась в молчаливую, озлобленную бабу, на пустом месте могла скандал учинить, слово не понравится чьё — то, так она обсмеёт и обругает.
Старались деревенские с ней не связываться, стороной по возможности обходили, а уж если встречались на узкой тропинке, то молча её нападки выслушивали, не перечили! Первое время жалели её — такое пережила, а потом стали тихо ненавидеть, встречи избегать!
А Марья, как назло, чуть соберутся где бабы или мужики, она тут, как тут! Со своими колкостями и смехом! Так и пошло — Марья пересмешница! Вот и сейчас, только собрались — идёт! Но, как ни странно, стояла слушала молча, а потом незаметно исчезла! Бегом до дома своего побежала, только бурчала потихоньку:
— Пока болтать, да собираться будете, малой сгинет!
Через пять минут, в сапогах, тёплой куртке, с рюкзаком за спиной и с ружьём мужниным, охотничьим, она уже шагала в сторону леса. Знала, что Митя далеко не уходит, места те знала, случалось ей в старые времена с бабушкой Митиной в лес ходить, понимала, где искать нужно.
Места хоть и недалёкие, но дремучие, не каждый найдёт. Быстро шла, ходко, темнело уже и дождь накрапывал.
Мужики деревенские тоже отрядом выдвинулись, но в сторону ушли. Заядлых охотников в селе мало, да и те уже старые, далеко не дойдут. Но Марья и мужчин со счетов не сбрасывала, кто его знает, куда Митя зашёл, может и в той стороне отыщется! Пока до леса дошла, уже стемнело, без фонаря никак, шла, кричала, все кусты, овраги обходила.
Тишина кругом! Ни звука, ни шороха! А лес стеной стоит, тёмный, неприветливый, всё дальше уходит Марья в лес! Дождь моросит, холодно стало, Марья идёт, каждый метр осматривает!
Время уже за полночь пошло. Час, два! Нашла Марья пацана под утро, ещё не светало, но фонарём высветился ботинок под елью, а чуть дальше и сам Митя. Он уже и кричать не мог, но надеялся, что искать начнут.
Оказалось, что собрался уже домой поворачивать, а грибы, как в сказке, один другого краше! Он за ними, уже в азарт вошёл. Дождь заморосил, трава мокрая, понимал, что поворачивать надо, а тут гриб за кустом, всё, один и домой! Пробираться стал, а из куста зверь какой — то выскочил, то ли заяц, то ли ещё кто. А рядом овраг!
Митька испугался, да в сторону , скатился, в овраг попал, ногу подвернул. Благо, овраг не глубокий оказался, выбрался мальчишка потихоньку, а на ногу встать, идти не может, один ботинок потерял, так под деревом и лежал. На помощь звал, а кто его в таком месте услышит!
Фонарь Марьин издали увидел, а уже и крикнуть голоса нет. Марья слушала Митю, а сама думала, как его нести ей? Хоть и щуплый пацан, а надо придумать! Собрала лапы еловые, верёвкой связала, типа лежанки, Мите куртку отдала, фонарь ему в руку, чтобы светил вперёд, и двинулись потихоньку!
Уже часов пять было, когда деревня вдалеке показалась. Зинаида криком кричала, бабы, как могли, её успокаивали, а какое тут спокойствие! Когда из леса свет фонаря показался, Зина, откуда силы взялись, побежала на свет, а там Марья лапник тянет, мокрая трава ей в помощь оказалась.
Сын, живой, хоть не совсем здоровый, но живой! Кинулась Зинаида к нему, заголосила, а Марья ей в своей манере:
— Тащить бы лучше помогла, чем орать!
Слова подействовали, Зина за верёвку ухватилась, а тут мужики, да мальчишки подбежали, вся деревня не спит, кто в лесу, кто в деревне с Зинаидой. Доволокли до дома, в избу занесли.
Зинаида Марье в ноги кинулась, благодарит за сына! Подобие улыбки мелькнуло на отрешённом лице Марьи, Зинаиде до плеча дотронулась и в сторону своего дома пошла. Зинаида над сыном хлопочет, слёзы ручьём, представить не могла, что Митю потеряет. Врача привезли утром, обошлось всё.
Марья днём к Зинаиде пришла, узнать, долго они на кухне чай пили, плакали обе, говорили, оттаяла душой Марья в доме Зинаиды, слова грубого не сказала. Митька лежит, улыбается, хоть и самостоятельный, а пацан пацаном! Всё внимание ему, гости целый день в избе!