Колено Исава: охотники, собиратели, рыболовы (опыт изучения альтернативных социальных систем)

В 2009 году незаметно для охотоведческого сообщества вышла в свет книга О.Ю. Артемовой «Колено Исава: охотники, собиратели, рыболовы (опыт изучения альтернативных социальных систем)». Автор доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Центра азиатских и тихоокеанских исследований Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН, заместитель директора Учебно-научного центра Социальной антропологии РГГУ.

При формулировании идейной основы книги автор цитирует видного голландского специалиста Х. Дж. Кассена: « В XIX столетии было обнаружено огромное количество обществ, которые не достигли государственного уровня развития Они были современниками и были полны жизни, но в эволюционных схемах они классифицировались как представители недоразвитых, отсталых и даже деградировавших типов общества…» Между тем «не было ни малейшего признака деградации или стагнации этих обществ; они были абсолютно жизнеспособны и явно шли по иным путям развития».

Представляя книгу на сторанице «Охотоведение» С.П. Матвейчук пишет, что автор «отстаивает и обосновывает представление, что охотники-собиратели, от древних к ныне живущим, держатся своего уклада не в силу отсталости. Они правят свой путь, поддерживая не архаичную, как нас учили, а альтернативную, основанную на эгалитаризме (равенстве) социальную систему (сравните с нынешним “на охоте, как в бане – все равны (лампасов не видать)”. Несмотря на то, что изучавшиеся О.Ю.Артемовой народы живут далеко от России, читатель наверняка найдёт в быте, отношениях и представлениях этих народов множество аналогий не только с нашими северными этносами, но и с охотниками-любителями городов и посёлков. Идея, что охота, рыбалка, собирательство – не инструментальный пережиток способа пропитания, а вечный источник самодостаточности и равенства (эгалитаризма), в котором нуждается нынешнее иерархизированное элитарное общество мейнстрима, получает в книге мощное подкрепление».

Презентация книги в блоге Института этнологии и антропологии РАН.

Отзыв на эту книгу Т.Б. Уваровой

По этой ссылке найдёте книгу в формате PDF.

ethno_photo

ЭтноФото

Блог Института этнологии и антропологии РАН

Охота, собирательство, рыболовство — именно эти занятия и связанные с ними типы социальной организации господствовали на протяжении большей части истории человечества. И именно исследованию современных обществ охотников и собирателей и оставивших под влиянием, обыкновенно тех или иных типов принуждения, их потомков 1-2 поколения и посвящена вышедшая в 2009г. монография в.н.с. ИЭА РАН Ольги Артемовой «Колено Исава. Охотники, собиратели, рыболовы. Опыт изучения альтернативных социальных систем». В ее монографии проводится сравительный анализ культур охотников и собирателей разных регионов мира. Показывается их сложность и способность к непрерывным внутренним изменениям и развитию — развитию по путям альтернативным «цивилизации» и «государству». Важное место в книге занимают исследования социального равенства и социальных иерархий в их обществах,— от в определенном смысле жестко структурированных, иерархических и достаточно агрессивных культур австралийских аборигенов, до крайне индивидуалистической, неагрессивной и эгалитаристской культуры палияр Индии. В книге проводится линия последовательной и жесткой полемики как со сторонника идеи о примитивности этих культур, так и со сторонниками применения к ним тех или иных единых и фиксированных схем и абстрактных категорий — таких, как категории общины, племени, рода. Ниже мы публикуем фрагмент введения, полную версию которого можно скачать здесь.

Причудливы восприятие, память и уста человече­ские! Из библейского сказания о простодушном зве­ролове они выхватили лишь эпизод с продажей пер­вородства за чечевичную похлебку и твердят о нем в осуждение всякому, кто не дорожит «первородством» (то есть тем, что ценят другие?). О том же, что брат не накормил брата бескорыстно, о повторном коварстве и о великодушном прощении не помнят.
Лежащая перед вами книга — это плод многолет­них усилий автора, движимого стремлением показать в многообразии и сложности культуры и общества тех, кого зовут людьми каменного века, — охотников, звероловов. Показать освобожденными от расхожих вымыслов и упрощений — как обывательских, так и, казалось бы, «высоконаучных». Показать культуры и общества людей, которые осознанно из поколения в поколение шли «путями своими», создавая уникаль­ные, достойные подлинного удивления и глубокого почтения стили человеческого общежития.

Молва несправедлива, а расхожие предрассудки упорны, и «противостоять им приходится полеми­чески». Поэтому в дальнейшем из­ложении имеется немало научной критики и споров с коллегами, которые ведутся языком, принятым в среде профессионалов — этнологов, или социальных (культурных) антропологов, исследующих сложные проблемы организации и эволюции человеческих обществ. Кроме того, автору хотелось отобразить жизнь охотников и собирателей как можно более точно и правдиво, в реальных географических, исторических, культурных и социологических обстоятельствах. Поэтому книга следует канонам научной корректности и этики, а также правилам подачи конкретного материала, принятым в между­народном этнологическом сообществе. А они в значительной части своей весьма жестки и специализированны. Но в то же время основ­ное содержание предлагаемой книги тесно сопряжено с общечело­веческими устремлениями, чувствами, качествами и ценностями, кроющимися под экзотическими культурными оболочками, а также с искренним желанием понимать «другого» и узнавать, ощущать в нем себя, каким бы странным и чуждым «другой» ни казался. А это может быть интересно и важно не только ученому, специалисту, но всякому, кто хочет найти «путь к себе». Итак, посмотрим, как дале­ко заведут нас охотники-звероловы и их подруги-собирательницы.

В опубликованной на русском языке работе «Проблемы, пара­доксы и перспективы эволюционизма» виднейший голландский спе­циалист по политической антропологии Х.Дж. Классен пишет: «В XIX столетии было обнаружено огромное количество обществ, кото­рые не достигли государственного уровня развития Они были современниками и были полны жизни, но в эволюционных схемах они классифицировались как представители недоразвитых, отсталых или даже деградировавших типов общества. » Между тем «не было ни малейшего признака деградации или стагнации этих обществ; они были абсолютно жизнеспособны и явно шли по иным путям разви­тия. Интересно, что ни Сэрвис, ни Салинз, ни Фрид, ни Карнейро не сделали этого очевидного вывода из имеющихся в наличии данных».
Удивительно, что ни сам Классен, ни другие авторы безуслов­но теоретически авангардного сборника «Альтернативные пути к цивилизации» (2000), где помещена цитируемая работа, тоже не сделали этого вывода до конца, со строгой логической последова­тельностью.
Так, Классен пишет далее о своей методологической платфор­ме: «Предлагаемая здесь модель противоположна упомянутым в начале работы схемам , поскольку за точку отсчета берутся истоки человеческого общества, а не высшие уровни (как обычно делалось) Из этих истоков развивалось все многооб­разие человечества внутренняя динамика вела к возникно­вению различных линий развития, часто связанных с особенно­стями регионов, в которых развитие культуры и, следовательно, социально-политической организации шло различными путями». Но в вышеприведенной цитате, а также на сле­дующих страницах той же публикации мы читаем о достижении государственного уровня развития или о племенном уровне орга­низации, о более и менее высоких уровнях развития и о том, что некоторые из путей эволюции «демонстрируют лишь ограниченное развитие; это относится, например, к охотникам и собирателям, представляющим последних участников первого эволюционного потока. » (там же; выделение в цитате мое. — О.А.). Логика тре­бует спросить: ограниченное развитие относительно чего и уровни по отношению к чему? При таком формулировании где-то непре­менно должна быть верхняя планка. Для Классена это, очевидно, государство, к которому можно идти разными путями и до кото­рого просто можно не дойти, застряв где-то по дороге. Для ряда других участников цитируемого сборника это цивилизация, ко­торая может быть безгосударственной, то есть организационной системой, альтернативной государственным системам, но которая должна быть обязательно непервобытной. Это как бы под­разумевается и самим названием издания: «Альтернативные пути к цивилизации». Трудно удержаться от того, чтобы не перефрази­ровать известный лозунг и не сказать иронически: «Наша цель — государство» или некая сложная альтернативная непервобытная полития. И уж в любом случае «наша цель — цивилизация». Иными словами, получается, что пути у разных обществ земного шара разные, а направление одно — цивилизация, и те общества, которые к ней не пришли, остались в первобытности. Первобытность же в такой парадигме оказывается уровнем или стадией социальной эволюции, как это и было в классическом эволюционизме, а также в марксистском уче­нии о социально-экономических формациях.

Между тем не только то важно, что этнографические материалы по таким обществам, как общества папуасов Новой Гвинеи, жите­лей Маркизских островов или аборигенов Австралии в доколони­альное время, не позволяют говорить ни о стагнации, ни о дегра­дации. Но и особенно важно то, что археологические материалы, полученные в местах их современного расселения, позволяют го­ворить об их эволюции, самостоятельном развитии. Общества або­ригенов Австралии тридцать тысяч лет тому назад и общества, из­учавшиеся этнографически в XIX—XX вв., — это разные общества с заметно отличающимися культурными комплексами. Непрекращающуюся эволюцию этих культурных комплексов — в особенности в области социальной организации и религиозной жизни — могли фиксировать и этнографические наблюдения уже в XIX и XX столетиях. А. Барнард пишет об изучавшихся этнографи­чески социальных структурах аборигенов Австралии: «Они слиш­ком сложны, чтобы быть основой ранних культур. Они связаны с такими социальными явлениями, которые оказываются необходи­мыми, когда форма становится самоцелью. Некоторые из наиболее сложных систем явно были разработаны уже в девятнадцатом веке. Далее, австралийские модели требуют слишком больших вложений интеллектуальной энергии, чтобы быть первобытными (primal). Отдавая дань уважения австралийским мыслителям, я полагаю, что их космологические системы самодовлеющи. Иными словами, они столь же стремятся упорядочивать представления об окружающем мире, сколь и представления о собственном внутрен­нем порядке. ».
Вместе с тем нет никаких свидетельств о том, что тот эволюци­онный путь, который аборигены Австралии проделали на своем ма­терике, вел их в том же направлении, в котором двигалось, скажем, западноевропейское население с эпохи верхнего палеолита до раннего
средневековья. И дело не в том, что шли они медленно. А в том, что шли они в другую сторону. То же можно сказать и о других группах охотников и собирателей, изученных этнографически. Дж. Зильбербауэр так пишет о бушменах Калахари: «Они изменяли свои культуры бесчисленное количество раз и бесчисленными способами. Но их при­сваивающие стратегии сохранялись».
Если последовательно придерживаться цитированной выше пара­дигмы Классена, согласно которой точкой отсчета могут быть лишь ис­токи человеческой истории, а также формулируемых А.В. Коротаевым, Н.Н. Крадиным и В. А. Лыншей теоретических установок, согласно ко­торым у человечества имелось «неограниченное число эволюционных альтернатив» и «выбор в конкретных исторических условиях» совер­шало «само общество», то следует признать, что разными путями можно было идти не только к цивилизации, но и в других на­правлениях, и у древних человеческих обществ были возможности не только не двигаться к цивилизации, но и уйти в сторону от произво­дящего хозяйства. Но тогда мы не сможем говорить об ограниченном развитии охотников и собирателей или «бесполитийных» мотыжных земледельцев, ведь никто не определял для них «пунктов назначения». И тогда мы также должны будем в первобытности видеть не стадию социальной эволюции, не уровень социально-экономического разви­тия, не форму социальной жизни, а историческую эпоху, которую все без исключения современные человеческие общества оставили далеко позади, каким бы способом жизнеобеспечения они ни обладали се­годня или сто лет назад.

Охотники и собиратели Африки

Конечно, сразу же хочется определить то историческое время, ког­да эпоха первобытности кончилась. Однако выделение исторических эпох — это всего лишь научная условность. Историки договариваются между собой о том, какие события, имевшие глобальное значение в истории человечества в целом, считать вехами, отделяющими истори­ческие эпохи друг от друга. Следуя этой практике, можно предложить считать концом первобытности то время, когда впервые на Земле по­явились общества, вступившие на путь развития в направлении ци­вилизации, а у других обществ появилась альтернатива от этого пути уклоняться.
Именно как производные альтернативных по отношению к ци­вилизации путей и направлений исторического развития рассма­триваются в настоящей работе социальные системы охотников и собирателей, изучавшиеся этнографически в XIX и XX столетиях. Все они расцениваются нами как непервобытные, но уклонившиеся от производящей экономики и от тех далеко ведущих возможно­
стей социологического свойства, которые производящая экономика дает. Нам также весьма импонируют цитированные выше установ­ки Коротаева, Крадина и Лынши, согласно которым общества сами выбирают себе пути. В их формулировках можно, конечно, усмо­треть известную персонификацию обществ и как бы указание на сознательное целеполагание на дальнюю перспективу, что, разуме­ется, нереалистично и, очевидно, не имелось в виду. Однако исто­рический выбор, осуществлявшийся из поколения в поколение в расчете на ближнюю перспективу индивидами, ассоциированными в те или иные сообщества, представляется несомненным фактом. Этот факт блестяще продемонстрирован в недавней книге Дж. Даймонда «Коллапс» (2005), а также удачно отражен в ее подзаголовке — «Как общества выбирают, пасть или быть успешными». Эта работа анализирует фатальные и удачные выборы людей в истории целого ряда цивилизаций.

Но ограничимся суждениями об объектах настоящего исследова­ния. Мы постоянно слышим и читаем, что уцелевшие до нашего или сравнительно недавнего времени охотники и собиратели только по­тому и уцелели, что были загнаны в самые неблагоприятные, непри­годные для обладателей других способов жизнеобеспечения эколо­гические ниши, в которых можно было влачить лишь весьма убогое существование. Но при этом как-то забывается, что все или почти все известные этнологии охотники и собиратели на протяжении мно­гих столетий контактировали с земледельцами или скотоводами и у них была альтернатива тем или иным способом раствориться в ино-культурном окружении, перестать существовать в качестве охотни­ков и собирателей, оставшись в более благоприятных нишах, как это сделали многие другие, не уцелевшие до нашего времени охотники и собиратели. Уцелевших охотников и собирателей не столько загоня­ли в глушь, сколько они сами туда забивались, чтобы развиваться в русле предпочитаемого образа жизни, отнюдь не представлявшегося им убогим.
Танзанийские охотники и собиратели хадза, писал М. Салинз, «обученные жизнью, а не антропологами, отвергают неолитическую революцию, чтобы сохранить свой досуг. Окруженные земледельца­ми, они вплоть до недавнего времени отказывались культивировать растения «главным образом, на том основании, что это потребовало бы слишком много тяжелой работы» Совершенно очевидно, что охота и собирательство уцелели не по­тому, что эти люди были вынуждены охотиться и собирать, так как не могли делать ничего другого. Они могли, и некоторые из них делали (временно или постоянно) но независимая жизнь в своих малых сообществах казалась им более привлекательной и более удовлетворяющей, чем любые иные альтернативы, имевшие­ся у них»).
Кроме того, на протяжении всего прошлого столетия, да и в на­чале нашего то там, то здесь наблюдалось и наблюдается возвра­щение к старинным традициям и образу жизни — как к средству нравственного и физического самосохранения — людей, которые добровольно или вынужденно переставали быть охотниками и собирателями. Примером могут быть многие группы аборигенов Австралии 1970—80-х, включившиеся в так называемое движение децентрализации, а также отдель­ные группы современных бушменов центральной части Калахари. В 1997 и 2002 гг. около 1100 охотников и собирательниц (они, прав­да, отчасти были уже и мотыжными земледельцами, а также имели регулярные государственные поставки воды и еды) — в основном, представители лингвистических общностей г/ви и гПана — были принудительно выселены со своих исконных земель по решению правительства Ботсваны и водворены в несколько крупных посел­ков. Там им жилось и живется до сих пор очень несладко. Поэтому через несколько лет некоторые из них подали, опираясь на помощь сочувствующих им образованных людей, иск в высшие судебные инстанции Ботсваны, с огромным трудом выиграли дело и получи­ли разрешение вернуться, хотя при этом им было отказано в водо­снабжении и других формах вспоможения, оказывавшихся прежде. Тем не менее к концу 2007 г. насчитывалось уже около 70 человек, которые предпочли полагаться исключительно на себя самих и все необходимое, включая воду, добывать традиционными способами. Исследователи полагают, что сообщества этих людей уже доказали свою жизнеспособность, несмотря на все трудности и лишения. А чтобы можно было судить о степени трудностей и лишений, доста­точно упомянуть, что значительную часть года они получают влагу лишь из плодов растений, таких, например, как дикорастущие арбу­зы.

Охотники «настоящие» или «ненастоящие»?

В качестве объектов изучения мы выбрали охотников и собира­телей Австралии, Африки (бушмены, пигмеи и хадза) и Южной Азии (бирхор и палияр). Все они развивались в условиях жаркого пояса между северным и южным тропиками. Лишь бушмены и австралийцы в значительной своей части расселялись южнее тропика Козерога, но не далее 38-й параллели. При всех локальных отличиях климатические условия районов, занятых этими группами охотников и собирателей, обусловливали сравнительную простоту их материальной культуры, а также фундаментальное сходство хозяйственных стратегий. Все они относятся к категории так называемых неспециализированных охотников и собирателей. Иногда их весьма неудачно именуют низ­шими охотниками и собирателями, простыми или даже простейшими охотниками и собирателями. Эти наименования призваны противо­поставить их охотникам и собирателям, специализирующимся на раз­личных формах интенсифицированного присвоения, которое разви­вается в особо благоприятных экологических условиях, позволяющих поддерживать оседлый или полуоседлый образ жизни и создавать зна­чительные запасы пищи и других материальных ценностей. Неспеци­ализированные же охотники и собиратели ведут высокоподвижный образ жизни и не делают никаких запасов. Быстро потребляют все, что добывают, и обходятся минимумом орудий и утвари. В настоящее время их хозяйственные системы все чаще обозначаются предложен­ным Дж. Вудберном термином «системы немедленного возврата» (см. подробнее первую главу).

Именно сказанным определяется базовое сходство систем жиз­необеспечения перечисленных обществ, и именно этим продиктован выбор их в качестве основных объектов исследования: ведь относи­тельная простота материальной культуры и трудовых процессов, за­действованных в материальном жизнеобеспечении, удивительным образом сочетается у этих групп охотников и собирателей со значи­тельной сложностью социальных отношений и организационных ин­ститутов, регулирующих духовную жизнь. Фундаментальное сходство приемов жизнеобеспечения сочетается со значительным разнообра­зием организационных структур и культурных стереотипов человече­ского взаимодействия. Оба сочетания представляют собой большой теоретический интерес как с точки зрения изучения процессов соци­альной эволюции — в частности, так и с точки зрения организации человеческого общежития — в целом.
Как уже упоминалось, все рассматриваемые в настоящей ра­боте охотничье-собирательские общества (за исключением неко­торых групп аборигенов внутренних районов Австралии) имели более или менее длительную (от тысячи или нескольких сотен до нескольких десятков лет) историю взаимодействия с автохтон­ными земледельческими или скотоводческими культурами либо с культурами пришлых колонистов, иногда же — и с теми, и с дру­гими. Поэтому все эти общества не являют собой образцов так на­зываемых чистых охотничье-собирательских социальных систем. Таковых этнологическая наука практически не знает. Вопросы о том, насколько современные или еще недавно существовавшие об­щества с присваивающей экономикой репрезентативны не только для реконструкции ранних этапов социальной эволюции, но и для заключений о социально-экономических системах этого типа per se, многократно дискутировались как в отечественной, так и в за­рубежной этнологической литературе.

Наиболее взвешенным представляется подход, согласно ко­торому люди, обеспечивающие себя исключительно или преиму­щественно охотой и собирательством, только потому и способны поддерживать свою жизнь таким способом, что практикуют адек­ватные ему формы социального взаимодействия. Инокультурные влияния могут быть весьма значительными и в каждом конкрет­ном случае должны пристально изучаться и учитываться, но они не разрушают социальных институтов охотников и собирателей кардинально, а лишь видоизменяют их. При кардинальном же разрушении социальных систем, адекватных неспециализированной присваивающей экономике, она перестает существовать как спо­соб жизнеобеспечения.
Но чаще происходит иное: охотники и собиратели в очень ко­роткие сроки, нередко насильственно, лишаются условий, необхо­димых для присваивающей экономики, но еще долго сохраняют адекватные ей социальные отношения и ментальность — стерео­типы социального взаимодействия, старинные основополагающие качества мировоззрения и мировосприятия. Их только надо уметь «узнавать» и вычленять под внешними, заимствованными, фор­мами материальной культуры и поведения. Люди могут ходить в джинсах, спать в современных домах, злоупотреблять гамбургера­ми, чипсами и пивом, но в то же время оставаться охотниками и собирателями «до мозга костей». Как настаивала десять лет назад Берд-Дэвид, охотники и собиратели в целом ряде обстоятельств оказываются способными инкорпорировать ресурсы других куль­тур и вполне сохранить свою собственную социальную систему. В последующее десятилетие это было продемонстри­ровано огромным количеством наблюдений. Как пишет, например, современный исследователь одной из групп индейцев дене, культу­ра их «жива, несмотря на то, что их молодежь во всю танцует под «хип-хоп». Эти люди остаются «решительно и сознательно» теми, кем были всегда — охотниками-собирателями, хотя они и адапти­ровались к новому неолиберальному «отменному» миру в конце истории, то есть где и когда, как многие думают, мы все сегодня живем».